Чем бы вы ни занимались, площадка – это единственное место на башне, где можно подышать свежим воздухом. Стены настолько толстые, что невозможно просто высунуть голову в окно; видите ли, там двойные рамы на расстоянии трех или четырех футов друг от друга – внешняя и внутренняя; на подоконник не присядешь. Можно выйти на балкон и прогуляться вокруг фонаря, но там мало места, не говоря уже о том, что вам потребуется очень длинная удочка.
Это могло случиться с одним из них, и мне бы не хотелось гадать, с кем именно, но это мог быть Артур, поскольку ему нравилось проводить время вдали от людей, в одиночестве, он это любил. Может быть, он вышел на площадку почитать книгу, ветер был спокойным, балл или два, а потом из ниоткуда плеснула большая волна и унесла его. В море такое случается. Вы сами знаете. Однажды такое было и с Артуром – на «Эддистоуне», он только что стал ПС – помощником смотрителя; он развешивал постиранные вещи, и тут пришла огромная волна и сбила его с ног. К счастью, его поймал напарник, иначе я потеряла бы его на много лет раньше. Он испугался, но ему повезло. Что нельзя сказать о его вещах; он лишился их навсегда. Ему пришлось одалживать одежду у коллег, пока не пришла сменная вахта.
Но такие происшествия не сказывались на Артуре. Смотрители маяка – люди неромантичные; они не склонны нервничать или зацикливаться на чем-то. Суть этой работы заключается в том, чтобы сохранять хладнокровие и делать то, что нужно. Для этого «Трайдент» их нанимает. Артур никогда не боялся моря, даже в самые опасные дни. Он рассказывал мне, как однажды во время шторма вода брызнула в окно кухни – не забывайте, что это восемьдесят или восемьдесят пять футов над уровнем моря. У подножья перекатывались камни, и вся башня содрогалась. Я бы перепугалась. Но не Артур; он считал, что море на его стороне.
Сходя на берег, порой он был не в своей тарелке. Как рыба, вытащенная из воды; да, именно так. Он не знал, что такое жить на суше, хотя знал, как жить в море. Прощаясь с ним перед возвращением на башню, я видела, что он действительно очень радовался при мысли, что скоро ее увидит.
Не знаю, сколько книг об океане вы опубликовали, но писать историю о нем и писать о том, что он представляет собой на самом деле, – это разные вещи. Море рассердится на вас, если вы не будете достаточно внимательны; его настроение меняется по щелчку пальцев, и ему нет до вас дела. Артур умел предсказывать его поведение по облакам, по стуку ветра в окно; он определял шесть или семь баллов просто на слух, поэтому если человека с его опытом можно было застать врасплох, это доказывает, как внезапно оно может меняться. Может быть, у Артура было время крикнуть и остальные прибежали к нему; площадка скользкая, паника, и много ли надо, чтобы волна смыла всех троих?
Запертая дверь – непонятно, соглашусь. Могу высказать одно предположение. Входные двери отлиты из толстой пушечной бронзы – иначе они не могли бы противостоять ударам снаружи – и легко могут захлопнуться. Но вот тот факт, что дверь была заперта изнутри… Это меня гложет. Но на маяке двери запираются на тяжелые железные засовы, которые идут поперек и фиксируют их на месте, и я думаю, есть ли вероятность, что засов мог упасть, когда дверь хлопнула особенно сильно?
Не знаю. Если вы думаете, что это глупо, спросите себя, какие еще версии вы можете придумать, и когда они будут крутиться у вас в голове ночь напролет, выберите, какая вам нравится больше. Остановившиеся часы, запертая дверь, накрытый стол – все это бередит ваше воображение, да? Но я смотрю на это с практической точки зрения. Я не суеверна. Кто бы ни дежурил на кухне в тот день, он скорее всего накрывал стол к обеду; приемы пищи на маяке очень важны, и смотрители привыкли к определенному распорядку. Только два прибора – может быть, он просто не успел поставить третий.
Двое часов, остановившихся в одно и то же время? Это удивительно, но не невозможно. Из разряда слухов, которые искажаются при передаче; кто-то что-то придумал, а потом все в это верят; просто злая выдумка недоброго человека.
Я надеялась, что «Трайдент» объявит, что они утонули, и избавит семьи от неопределенности, но они так и не сделали этого. Мое мнение, что они утонули. Я счастливый человек, потому что у меня есть это мнение, пусть даже оно не стало официальной версией, но мне это нужно.
Дженни Уокер, жена Билла, она бы не согласилась. Ей нравится неопределенность. Иначе она бы лишилась последней надежды на возвращение Билла. Я знаю, что они не вернутся. Но люди справляются с горем по-своему. Нельзя говорить человеку, как ему горевать; это очень личное дело.
Но мне так жаль. Произошедшее могло бы объединить нас. Нас, женщин. Нас, жен. Но случилось все наоборот. Я не видела Дженни с десятилетней годовщины, и даже в тот день мы не разговаривали. Мы не приближаемся друг к другу. Мне очень жаль, но уж есть как есть. Хотя я стараюсь что-то изменить. Я верю, что люди должны делиться горем. Когда случается самое худшее, ты не можешь вынести это в одиночку.
Вот почему я говорю с вами. Потому что вы сказали, что вам интересно выяснить правду, – полагаю, и мне тоже. Правда заключается в том, что женщины важны друг другу. Более важны, чем мужчины, и это не то, что вы бы хотели услышать, потому что эта книга, как и другие ваши книги, она про мужчин, не так ли? Мужчин интересуют мужчины.
Но что касается меня, все иначе. Те трое оставили нас троих, и меня интересует то, что осталось. Что можно сделать, если это еще возможно.
Вы писатель, и я думаю, вы сделаете акцент на мистике. Но помните, что я не верю в эти штуки.
Эти штуки? Ой ладно, вы же писатель; вы с этим работаете. За свою жизнь я поняла, что есть два типа людей. Одни слышат скрип в темном заброшенном доме и закрывают окно, думая, что это ветер. А другие слышат скрип в темном заброшенном доме, зажигают свечу и идут посмотреть.
7
Миртл-райз 16, Уэст Хилл, Бат
Дженнифер Уокер
Кестл-коттедж
Мортхэвен
Корнуолл
2 июня 1992 года
Дорогая Дженни,
Давно я тебе не писала. Хотя я больше не жду твоего ответа, я не теряю надежду, что ты читаешь мои слова. Я предпочитаю толковать твое молчание как знак мира между нами – если не прощения.
Хочу рассказать, что я общаюсь с мистером Шарпом. Это решение далось мне нелегко. Как и ты, я никогда не выдаю чужакам информацию о произошедшем. «Трайдент-Хаус» дал нам инструкции, и мы им следуем.
Но я устала от секретов, Дженни. Двадцать лет – долгий срок. Я старею. Мне нужно многое отпустить, многое, что я держала на плечах, – много лет, по разным причинам, и мне наконец нужно этим поделиться. Надеюсь, ты поймешь меня.
С наилучшими пожеланиями тебе и твоей семье, как всегда,
Хелен
8. Дженни
После обеда пошел дождь. Дженни ненавидела дождь. Она ненавидела грязь, которую приносят промокшие дети, а особенно Ханна с двойной коляской, и хуже всего, если она только что прибралась, и, честно говоря, вся эта возня не стоит того.
Ну и где же он? Опаздывает на пять минут. Какая грубость, подумала она, опаздывать на встречу к человеку, который не очень-то хотел увидеться. Она согласилась только из-за Хелен, только потому что она не допустит, чтобы Хелен Блэк сказала неправду или пусть даже правду и чтобы ее слова напечатали в книге, которую прочитает весь мир. Он вроде бы популярен. Это ее не впечатляет. Дженни не читает книги. Ей хватает «Удачи и судьбы» два раза в месяц.
Наверняка этот человек ожидает, что она расстелет перед ним красную дорожку. Неважно, что он опаздывает, он же богатый и знаменитый, поэтому может вести себя как хочет. А теперь он будет топтаться мокрыми ботинками по всему дому. Дженни считала неприличным просить гостей разуться, они должны делать это без просьб.