Драконий жрец только покачал головой.

- Ты неосмотрителен… и беспечен, как последний глупец. Зачарователь в грибной башне тоже неосмотрителен, но его сила велика, и я бы поостерегся делать его своим врагом: страх давно уже покинул его, а такие враги опасней всяких других. Должно быть, ему всё равно. Но ты… ты вернул к жизни мертвеца, что бесконечно ненавидит тебя, и поверил ему на слово? Пред взглядом Одавинга я был обязан отдать тебе свою жизнь, но я оставил несказанным многое – ты же не стал уточнять, хоть был вправе это сделать. Одавинг счёл это, верно, твоей прихотью.

- Так ты… – Силгвир глупо моргнул. Он отказывался верить в то, что слышал. – Ты соврал, что ли?

Рагот чуть наклонился вперёд. Неподвижно-льдистый взгляд атморца впился в него острием копья.

- Я не солгал тебе ни разу, Довакиин. Я лишь не сказал всё. С чего бы мне делать это сейчас?

Силгвир не отвёл глаз.

- Мне не пришлось бы убивать того дракона, если бы ты послушал меня сразу. И мне не пришлось бы убивать его твоими руками, если бы ты мог понять это как-то иначе, - тихо, но твёрдо произнес босмер. Правду говорить легко, пусть она и остра, как нож Хирсина; правда не оставляет места сомнениям. – И, поверь, у меня нет ни малейшего желания становиться твоим врагом. Но я не знаю, как еще показать тебе, что мир, за который сражаюсь я – уже давно не тот же самый, за который сражался ты.

- Смерть одного из нас разрешила бы этот спор, - почти неразличимо усмехнулся Рагот. – Ты властен над моей жизнью. Я буду благодарен, если ты убьешь меня, Довакиин… или позволишь мне умереть. Это сделает твою жизнь проще.

- Не стану я тебя убивать, - решительно возразил Силгвир. – В этом весь смысл. Чтобы никого не пришлось убивать. Разве это хуже того, что случилось в роще Кин? Вы с этим драконом оставили там полтора десятка мертвецов… а могли просто уйти, никого не тронув. Ведь ты же хранил мир когда-то! Драконья война окончилась давным-давно – но ты предпочел бы начать ее вновь, потому что в прошлый раз ты проиграл?

Тишина повисла над беззвучным магическим костром.

- Почему бы нет, - сказал Рагот. – Какая разница.

Кривая улыбка на его губах казалась вмерзшей в плоть.

- Мне нет больше места на этой войне, Довакиин. Я был бы счастлив сражаться на ней снова, ты говоришь истину, но больше у меня нет на то права. У меня едва ли есть право на собственное имя: оно замарано предательством, которому не найти искупления. Мираак, должно быть, видел это в дурмане Апокрифа; теперь ему впору смеяться надо мной. Если ты не убьешь меня, это сделает первый же настоящий Dovah при встрече – или Накриин. Я мог бы сражаться за тебя… но я не хочу. Если таковы испытания Исмира, пусть он ищет себе другой Голос среди смертных.

- И всё-таки ты обращаешься к нему каждой ночью, - заметил Силгвир. И неосознанно прижал уши: он был уверен, что молитвы Рагота не предназначались для того, чтобы быть услышанными Драконорожденным. Но он иногда смотрел сквозь временные потоки, защитным коконом обнимавшие драконьего жреца, и различал то, что было за ними скрыто.

Но не мог перевести то, что слышал. Он вылавливал из слитной речи лишь отдельные слова: Исмир, предательство, смерть, Совнгард… довольно неутешительные отдельные слова.

- Прости, - торопливо сказал Силгвир, прежде чем Рагот успел ответить. – Прости, я не хотел подслушивать. Мне просто не по себе, когда ты уходишь в это, ну, другое время, потому что… ну, мало ли что ты сделаешь. Я знаю, что ты не навредишь мне серьезно, но другим… – он тяжело вздохнул. Смело поднял глаза на молчащего атморца. – Рагот, правда, я не знаю, что ты сделаешь в следующий раз. Убьёшь кого-то – просто потому, что у тебя выдался плохой день? Позовёшь дракона, чтобы сжечь целую деревню, потому что кто-то из этой деревни осквернил священный алтарь, четыре тысячи лет как забытый? Прикажешь драуграм наброситься на меня или охранять меня? Я не знаю. И поэтому я хочу разобраться.

Рагот молча смотрел на него. Долго.

- Ты очень храбрый эльф, Силгвир из рода Возможно, - неожиданно спокойно сказал он. – И очень, очень глупый. Какое мне дело до твоего незнания или знания? Ты говоришь с мертвецом. Но, может быть, перед тем, как встретиться с Тсуном, я успею напоследок напиться крови.

Силгвир отчаянно зажмурился на несколько ударов сердца.

Он не знал, он попросту не знал, как еще он мог договориться с упрямым атморцем, одной ногой стоящим в шеогоратовом безумии. Бесполезно было взывать к нему: он потерял всё, что мог потерять, и многое – из-за него, Силгвира, Драконорожденного и Героя.

Исмира или Алдуина.

Боги, мысленно сказал Силгвир, ну почему опять.

- Я могу заставить тебя убивать драконов, - произнес он, не глядя в лицо Раготу. – Или драконьих жрецов. Ты Меч-Щит Исмира, верно, тебя непросто убить в бою… ты вполне можешь победить других Голосов Бромьунара.

Взгляд Рагота источал ледяной холод, но он не проронил ни слова.

- Не то чтобы я хочу это делать, но я могу сделать это случайно… или вынужденно, - добавил Силгвир. – Но я обещаю: если ты объяснишь мне наконец, в чем заключается твоя присяга, я сделаю всё возможное, чтобы этого избежать.

Ему показалось, что в светло-прозрачных глазах атморца промелькнуло недоумение.

И сомнение.

- Ov, - Прошептал Силгвир. Однажды Слово доверия заставило Рагота поверить ему, и в этот раз магия древнего обещания окутала их дрожащим туманом.

Лёд начал почти незаметно плавиться изнутри.

- Sos gro mii, - наконец произнес драконий жрец – и склонил голову, соглашаясь.

Проблема с Целестиалами и их сосудами, сказал Рагот, в том, что ты понятия не имеешь, с кем говоришь. С Целестиалом? Или смертным? Или вовсе чьим-то воплощением?.. кому он тогда принес присягу, обратившись к трем сущностям, запертым в одном теле, «ты»?

- Допустим, Исмиру, - неохотно ухмыльнулся атморец. – Я служу ему и так – но ты пока не Исмир… пусть и наречен им. Я не нарушаю букву клятвы. Но мне стоит защищать тебя, поскольку ты станешь его сосудом… и по другим причинам, которые не относятся к присяге.

- Это как-то… сомнительно, - честно высказал своё мнение Силгвир.

Рагот не стал спорить.

- Даже если я клялся в верности лично тебе, кто бы ты ни был, - атморец сузил глаза, - я не сказал ничего, кроме того, что буду служить тебе, как служил Алдуину. Я защищал Алдуина, я готов был умереть за него, я никогда не бросил бы ему вызов – но также никогда мне не доводилось выполнять его приказов. Поэтому я не должен тебе ничего, кроме защиты.

- Это еще сомнительней, - буркнул Силгвир. – За все столетия твоей жизни ты не разу не выполнил приказ Алдуина?

Рагот сухо рассмеялся, поднимаясь на ноги. Временные потоки вздрогнули, готовясь расступиться.

- Я не лгу тебе. Я сказал тебе всё, что должен был.

Последние его слова едва слышным снежным шорохом скользнули из-за границы схлопывающихся мгновений:

- Ты даже не знаешь, что такое – Алдуин.

***

Массер потихоньку таял, с каждой ночью укутываясь темнотой всё сильнее. Силгвир вначале считал дни, потом сбился и перестал. Горная тропа ветвилась, петляла и становилась всё уже; им приходилось карабкаться по грудам камней там, где время обрушило путь, приходилось брести в облаках, скрывающих всё вокруг белой пеленой, приходилось ночевать у старых Стен Слов с полустертыми рунами. Эта дорога в Скулдафн не была добра к путникам никогда, говорил Рагот, но в храм Алдуина приходили лишь в час нужды. Подняться к нему человечьими тропами было настоящим испытанием для рабов.

Да, подумал тогда Силгвир. Будь он древненордским паломником, точно оставил бы эту затею и вернулся в теплые предгорья молиться богам, чьи храмы стояли не на краю света.

Он разучивал наизусть древние восхваления Пожирателя Миров, читая их на попадавшихся Стенах. Он уже запомнил все руны, и те, кто вырезал их на каменных менгирах, были несомненно аккуратнее, чем Рагот. Письмо Рагота было попросту не разобрать. Силгвир бился над начерченными им закорючками добрый час, после чего сдался и сообщил атморцу, что курица и та писала бы ясней. Тот без особой обиды плюнул и сказал, что не его это дело, заниматься придуманной мерзкими эльфами мерзкой письменностью, и вообще, на пути полно Стен Слов.