Силгвир знал это так ясно, словно был рождён с этим знанием в крови.

И не лгал ему Рагот, нет, незачем было ему лгать – Седобородые воспользовались Драконорожденным, как воспользовались им Клинки и десятки других. Мираак говорил о похожем – говорил, что его тоже хотели сделать орудием в борьбе с Алдуином, но он не позволил этого.

Мираак был куда умней Последнего Драконорожденного.

Когда Валок отправил его в вечное заключение в Апокрифе, верно, это было… обидно.

Отчего-то это и правда было нелепо: человеческий сын Акатоша, обладающий силой, перед которой блекло даже могущество самых славных воинов, бросил вызов всему миру и тому, что за его пределами… и был убит тем, кто ещё даже не был драконьим жрецом. До смешного глупо. Силгвир отвернулся от костра, чтобы скрыть от уходящих в Совнгард неподобающую усмешку.

И нервно дернулся.

- Рагот?

- Довакиин, - откликнулся драконий жрец. Он стоял в нескольких шагах от него неподвижно, будто ледяная скала, и только костер бросал на него предательски яркие отблески пламени, выжигая скрывающую его темноту.

- Я не слышал, как ты подошёл.

Атморец не ответил. Силгвир устало вздохнул и снова повернулся к костру.

- Ты знаешь, - снова заговорил он чуть погодя, - я даже ненавидеть тебя не могу. Должен, наверное, но не могу. Словно я не живой больше. Что со мной происходит, Рагот? Так я становлюсь Алдуином?

- Ты носишь в себе Героя, маленький эльф, - спокойно отозвался Рагот. – Это нелегкое бремя. Оно взимает свою плату. Множество судеб скрестились в тебе одном, и я не удивляюсь твоим словам – то, что ты объединил в себе, свело бы с ума обычного смертного.

- Чем я не обычный смертный? – горько фыркнул Силгвир. – Опять Целестиалы и Герой?

- Я не знаю.

Взгляд Рагота был совершенно спокоен.

- Я не знаю, - повторил драконий жрец. – Я спрашивал о тебе у писаря Времени, ибо они видят его целиком, но данный мне ответ… сделал всё сложней. Из тебя рвётся не одно перерождение, а я мало что знаю о вынужденных перерождениях – в моей эпохе нам приходилось вызывать их искусственно, выдавать подделку за истину. Но все войны всегда велись за одно и то же, не было великой войны, что была бы о другом – и это пугает меня, поскольку двадцать пять лет ничто для Старой Мэри, но достаточно, чтобы усыпить бдительность краткоживущих. И это тоже пугает меня, потому что в прошлый раз, чтобы остановить Колесо Белого Золота, пришёл Исмир. Мой бог ходит по земле смертных только тогда, когда речь идёт о действительно великих войнах, эхо-отражениях первой войны, единственной важной войны. Она грядет снова, но я не знаю, могу ли предсказать её исход.

Силгвир озадаченно посмотрел на атморца. Он говорил так, словно он и вправду был…

…встревожен.

Человек, проживший сотни лет и способный убить четверых Мастеров Голоса и уйти невредимым, не тревожится по пустякам. Силгвир отлично знал это.

- О чём ты говоришь?

- О первой войне, - глухо ответил Рагот. Левая его ладонь лежала на рукояти меча. – О войне, в которой погиб Шор, и сын Шора, и его сын, и его сын, и их было так много, что ты умрёшь от старости раньше, чем я перечислю всех.

- Нордский миф сотворения?

- Я слышал их тысячи. Каждое слово становится правдой, если подождать достаточно долго, поэтому можно сказать, да, - согласился драконий жрец. – Ты поймёшь, сын Возможно, и поймёшь достаточно скоро.

Рагот поднял голову к огромным лунам, утопающих в тёмных облаках. На тёмно-розовом круге Массера можно было увидеть выщербины, словно их выбил звёздный дождь.

- У погребальных костров спят только те, с кем больше не осталось живых, - негромко сказал Рагот. – Оставь их. На мне их смерти, не на тебе, маленький эльф, и ты не мог остановить меня. Я знаю, какое обещание ты хочешь потребовать у меня, но я не могу дать его ни тебе, ни кому-либо другому во всём Аурбисе. Забери мою жизнь, если хочешь, чтобы мой Голос больше не пробовал крови, но забрать мою суть не под силу даже богам: только моя воля властна над ней, а с тех пор, как я обрёл Имя, даже её бывает недостаточно.

Силгвир безнадежно покачал головой. Он чувствовал, что власть над Раготом рвётся из его рук, как поводья из рук неумелого всадника. Слишком многого он не знал. Слишком многого не мог понять.

- Ты закончил мстить?

- Седобородым? Вполне, - поразмыслив, серьезно согласился Рагот. – Я не собираюсь мочиться на их могилы, если тебя это тревожит. Это была честная казнь, достойная моего очищения, я не стану оскорблять ее теперь.

Силгвир едва не поперхнулся.

- Суровые нравы были у вас на Атморе, - пробормотал босмер, поднимаясь на ноги, - ну, и на том спасибо. Давай… давай ты хотя бы будешь меня предупреждать, кого ты собираешься убить, и выслушаешь мои доводы, когда я буду тебя отговаривать.

- Пф. Ты говоришь прямо как Вокун когда-то, - недовольно фыркнул Рагот. – Даже в Совете Бромьунаара от меня не требовали таких глупостей. Но хорошо. Я предупреждаю тебя: я собираюсь убить Партурнакса после того, как ты поговоришь с ним. Возможно, я погибну. Скорее всего, я погибну: предатель копил силы тысячи лет, а я только-только напился свежей крови.

- Может, лучше тогда с этим подождать, - не слишком уверенно сказал Силгвир. Рагот посмотрел на него так, словно он сморозил величайшую глупость со времён последнего сына Шора.

- Ждать? Священная месть не может ждать, - тоном, не терпящим пререканий, изрёк драконий жрец. – Я убью его или ослаблю, чтобы другой мог закончить казнь, и уйду наконец в Совнгард, хотя даже Dovahhe отказались проводить меня к Залу Славы.

- Там тоже еретики, - не удержался Силгвир от неподобающей ухмылки.

- Ещё одна причина оказаться там, - невозмутимо ответил Рагот. – Да, меня очень интересует, почему Тсун пропустил их. Я бы задал ему пару вопросов, и мне всегда было любопытно, каким окажется сражение с ним. Ради одного этого боя можно покинуть Арену!

Силгвир не хотел спать в Высоком Хротгаре, не хотел проводить в нём ни минуты больше – ему казалось, древняя крепость давит на него немыслимой тяжестью стен, выдавливает из лёгких свежий воздух, отравляя мертвенной затхлостью. Он не смог бы даже заснуть, непрестанно ощущая напоминание о своей вине в смерти Седобородых – или в том, что он всё-таки признал и принял их смерть так легко, словно не был их учеником.

Так близко от вершины Глотки Мира не спасала ни теплая меховая одежда, ни плащ, ни костёр.

Вокруг был только белый холод. Х-о-л-о-д. При малейшем дуновении ветра он проходил все нелепые заслоны, что старательно возводил Силгвир с помощью многослойных одеяний, и, казалось, даже кости его обращал в хрустальный звенящий лёд.

- Прекрати ворочаться, - проворчал Рагот. Тяжелая рука придавила босмера к земле, когда тот в очередной раз попытался свернуться покрепче в своём спальнике, чтобы сохранить остатки тепла. Спальный мешок, даром что набитый шерстью и спасавший его всюду в Скайриме и на Солстхейме, здесь не помогал нисколько.

- Холодно, - жалко возразил Силгвир. По его мнению, «холодно» было не то что неподходящим словом, но преступно преуменьшающим действительную угрозу.

Рагот выругался сквозь зубы, помянув эльфийский род и, в частности, его легендарных прародителей в непристойном положении. Ему, атморцу, невозможный мороз Глотки Мира не причинял никаких неудобств, и плаща, в который он закутался, ему вполне хватало.

- Тут всюду этот туман, - шепотом пожаловался Силгвир. Это была ещё не волшебная пелена, убивающая смертельным морозом в несколько мгновений, но даже здесь холод, казалось, висел в воздухе осязаемой белой дымкой.

- Faad, - Шепнул Рагот, и тепло расползлось внутри, медленно, но неизбежно согревая кровь и замерзшее тело. Силгвир блаженно расслабился. – И больше не мешай мне спать, а не то я вышвырну тебя отсюда коротать ночь в одиночестве, и мне плевать, обратишься ты в ледышку или доживёшь до утра.