Вайдвен видит ответ и так. Он кивает стоящей рядом Сестре, и та с ритуальной молитвой перерезает умирающему маграниту глотку. Гхаун милостив; Гхаун дарует избавление от смертной боли и не требует ничего взамен — раньше Вайдвен не был уверен, что это похоже на милосердие. Священный поход во имя зари многому научил его.

До него доносятся опасливые шепотки со стороны солдат. Неужели они прогневали Эотаса, что тот больше не защищает своего святого? Или магия Магран все же сильнее на этой земле?.. будь проклята эта вечная неизбывная тревога, этот неуходящий страх слишком поздно услышать крик дозорного в ночной тишине, люди сходят с ума от страха, а теперь их неуязвимый пророк ранен, подобно простому смертному. Вайдвен пытается успокоить их, но стоит ему потянуться к силе Эотаса, как сияющие лучи открывают ему совсем иное, то, что он, конечно же, пропустил… и тогда Вайдвен замирает в изумлении.

Потому что его люди, не спящие ночами, упрямо от рассвета до заката шагающие по дирвудским холмам к северной границе, крестьяне, воры, бродяги, все они почему-то боятся совсем не того, чего боится сам Вайдвен. Они боятся боли и смерти, конечно, но что-то застилает светом этот страх, что-то яркое, неистовое, слепящее — свет слепит Вайдвена, как будто он снова стоит на столичной площади. Эотас называет этот свет просто — любовью. Той самой, особенной. Его любовью. Люди придумывают куда больше названий, потому что смертные не умеют любить вот так, люди делят подобный свет на верность, жертвенность, отвагу… Вайдвен отпускает солнечные лучи на волю, когда больше не может продолжать смотреть.

Свечной огонек ластится к нему, пытаясь примирить с обжегшим нутро стыдом. Почему ты выбрал меня, безмолвно спрашивает Вайдвен. Почему из всех них, ярких и светлых, ты выбрал меня? Почему им хватает сил быть такими, а мне, даже с твоим огнем внутри — нет?

Эотас тихо смеется — огонек свечи едва заметно начинает мерцать.

Прошу, друг, побудь моим святым еще немного. Неужели пламя моей сестры так манит тебя?

Вайдвен мало что понимает в эотасовых загадках. Никогда он их толком не понимал. Но одно ему ясно: он кое-что задолжал своим людям, и ему придется постараться, чтобы выплатить этот долг.

Вайдвен обещает себе, что будет стараться изо всех сил.

***

Дирвуд встречает огонь огнем, но с каждым десятком обращенных в пепел даже упрямство защитников свободного палатината все сильнее уступает страху. Ни одно смертное оружие не может убить Безумного Вайдвена, даже те клинки, в которые вдохнула магию сама Магран: раны, что стали бы смертельными для любого, ему не страшны. Могущество Эотаса исцеляет его. Кровь и свет они делят пополам, и у них в запасе еще очень много света.

С каждым шагом все ближе Новая Ярма. От ушедших на юг отрядов нет вестей. Птиц от Морая не было уже многие недели. Вайдвен ведет армию к северной границе, оставляя за собой пепел тех, кто посмел заступить дорогу грядущей светлой заре. Лица окружающих его людей меняются непрестанно; Сайкем, Лартимор, Кэтис, отряду которой в награду за верную службу и мастерство в бою было доверено защищать своего короля, Кеодан… среди тысяч солдат армии Вайдвен больше не может разглядеть Водена; где сейчас молодой дирвудский крестьянин, доверившийся своему богу?.. когда он спрашивает о нем у командиров, в конце концов до него добираются слухи, что некоторые дирвудцы сами вызвались присоединиться к отрядам, идущим на юг. Никто не знает земли Свободного Палатината лучше них.

Вайдвен пытается представить, как ярко сияла душа Водена в минуту, когда тот принял решение отправиться навстречу верной смерти, но не поднять оружие на тех, кто был ему дорог. Позолоченная Долина — на самом западе, приказом герцога с земель вокруг Бухты Непокорности согнали в одно войско всех, кто может сражаться. Рано или поздно они нагонят армию Божественного Короля. Рано или поздно Водену, если бы он остался, пришлось бы увидеть, как его родных обращают в пепел лучи зари.

Наверное, молодой дирвудец считал это слабостью. Наверное, счел бы искуплением свою смерть. Свершенным судом Эотаса.

Все меньше тех, кого богу зари приходится карать смертью за непокорность; кто-то принимает власть Утренних Звезд добровольно, но все больше солдат бежит с поля боя, едва увидев сияющего пророка. Нет магии, что защитила бы от эотасова гнева. Даже благословения Магран лишь превращают мгновенную смерть в мучительную агонию, избавление от которой даже скейнит счел бы милосердием. Вайдвен не удивляется, когда разведчики докладывают о том, что отряды дирвудцев, которые должны были встретить армию Редсераса на холмах почти у самой границы леса, цепью окружившего Новую Ярму, отступают. Он удивляется куда больше, когда разведчики говорят, что кто-то остался. Один человек.

Вайдвен видит его издалека; под флагами Дирвуда и Норвича — на теплом ветру таресту развевается зелено-голубой стяг с силуэтом серебряной башни поверх. Даже отсюда видно, как сверкает под солнцем доспех: отнюдь не рядовой солдат остался встречать редсерасского святого в одиночку. Разведчик рядом вытягивает из колчана стрелу и вопросительно оглядывается на Сайкема, но тот отвечает лишь резким приказом убрать оружие и вернуться в строй. Вайдвен усмехается:

— Разве важно, от чего умрет этот несчастный? Так ли велика разница между стрелой и божьим гневом?

Сайкем не смотрит на него: его взгляд прикован к человеку под флагами. Доспех отчаянного безумца сверкает отраженными солнечными лучами так ярко, что издалека можно было бы перепутать его с самим сияющим пророком.

— Я слышал об этом человеке, ваша светлость. Сложись все иначе, он мог бы занять мое место рядом с вами.

— Кто это?

— Лорд Моэрун, — говорит Сайкем, — вассал Рафендра, который только что предал своего сюзерена. Вы правы, ваша светлость: может статься, стрела была бы милосердней позора, что ждет его род.

— Какого позора? — Вайдвен ничего не понимает. Эрл оглядывается на него так, будто только что вспомнил, что сам присягнул крестьянину, незнакомому с кодексом вассалитета.

— Его люди не сбежали с поля боя. Он приказал им отступать.

Лорда Моэруна не слепит сияние божественного пророка; он смотрит прямо на Вайдвена и не отводит взгляд. Редсерасские солдаты окружают их, но никто не смеет не только поднять оружие — даже произнести хоть слово. Потому что сейчас говорит лорд Моэрун. Золотой ветер уносит его почти неслышный шепот, но Вайдвен слышит каждое слово так отчетливо, будто незримое клеймо выжигает их на его душе.

— Коль разбит ты, он сделает тебя целым. Коль во тьме ты, он принесет тебе свет. Коль грешен ты, он дарует перерождение. Коль замёрз ты, его тепло поддержит тебя…

Лорд Моэрун — эотасианец. Вайдвену кажется, что он слепнет, глядя на сияние души перед ним; мог ли он представить, как ярко могут они светить в этой вездесущей тьме усталости и страха? Мог ли представить, как отчаянно будут метаться в агонии солнечные лучи, уже знающие о том, какое из двух великих зол окажется меньшим?

Эотас тянется к Моэруну, даже когда его раздирают на части две различные директивы — Эотаса и Гхауна. Любовь безусловная, думает Вайдвен, глядя, как обнимает генерала-предателя божественный огонь, незримый для простых смертных, видимый только ему — и, может быть, Моэруну. Вот таким, наверное, должен быть эотасианский святой. Без колебаний пожертвоваший честью всего своего рода ради жизней пары сотен солдат, которые все равно заберет Гхаун — только чуть позже. Оставшийся встречать собственную смерть в одиночестве, шепча молитвы богу, который никогда не предал бы доверившегося, никогда не покарал бы невинного, никогда не оставил бы нуждающегося.

Богу, который стоит сейчас перед ним, из последних сил пытаясь отдалить мгновение, когда сторожевой таймер неумолимо повысит приоритет своей директивы настолько, что модуль Эотаса вынужден будет отдать контроль Гхауну. Потому что Эотас — бог безусловной любви, наивысшего общего блага, и одна человеческая смерть для него никогда не станет злом, что затмит свет новой зари над всей Эорой.