***

Вайдвен созывает совет эрлов спустя неделю: после отгремевшего праздника Рассвета Редсерасу нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Все эти дни он вслушивается в отголоски света с разных краев королевства: они поют еще неверным, робким многоголосьем чужих душ. Эти люди могли бы стать целителями, думает Вайдвен. Учеными. Честными работниками, помогающими другим. Справедливыми правителями. Мудрыми наставниками.

А он собирается сделать из них солдат.

Эотас не согласен. Эотас видит в душах куда больше, чем Вайдвен, и, должно быть, ему ведомо что-то другое. Что-то светлое, что не под силу погубить даже войне. Вайдвен точно не уверен, но ему хочется думать, что это так.

Эрлы, собравшиеся в дворцовом кабинете, ждут его слов.

— За последние месяцы число беженцев выросло до восьми тысяч, и это только те, кого смогли сосчитать сборщики податей. Настоящая цифра может доходить до двенадцати-пятнадцати тысяч. Далеко не все эти люди — сторонники еретических культов. — Вайдвен делает паузу, обводя взглядом присутствующих. Эрлов в Редсерасе всего пятеро, и власть их далеко не так велика, как у эрлов Дирвуда — владения последних намного богаче и больше. Но Вайдвен не обделил поддержавших его восстание ни золотом, ни землями, ни доверием; как он мог — после того, как Морай и Кавенхем лично сражались наравне со своими солдатами, после того, как люди Ивиин без устали выслеживали в Редсерасе агентов Аэдира? Вайдвен не сомневается в преданности эрлов — только в том, смогут ли они понять необходимость его решения.

— Многие люди напуганы, ваша светлость, — негромко вступает Морай, заполняя случайную тишину. — Дайте им время.

В присутствии прочих эрлов Морай предпочитает обращаться к своему королю официально — сказывается рыцарская выучка. Многие в Редсерасе каким-то образом проводят для себя незримую черту между Вайдвеном-королем и Вайдвеном-святым — не иначе, сказываются многие годы служения избранникам Воэдики. Вайдвен старается прекратить это, но с Мораем у него никогда не получалось: рыцарский кодекс есть рыцарский кодекс, куда там святому его переспорить.

— У НИХ БЫЛО БОЛЕЕ ЧЕМ ДОСТАТОЧНО ВРЕМЕНИ. — В кабинете разом становится светлей. Даже голос Вайдвена, кажется, наполняется светом. — СОЛНЦЕ НЕ ЗАДЕРЖИТ СВОЙ ХОД ОТ ТОГО, ЧТО ЛЮДИ НЕ ПОЖЕЛАЛИ ВСТРЕТИТЬ РАССВЕТ. Я ПРИНЕС ЗАРЮ В РЕДСЕРАС, НО В ДРУГИХ КРАЯХ ЭОРЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЦАРИТ ТЬМА. ЕСЛИ ЛЮДИ НЕ ОТВЕРГНУТ ЕЕ ДОБРОВОЛЬНО, Я РАССЕЮ ЕЕ.

Ивиин понимает, что это значит, прежде всех остальных. Вайдвен почти успевает заметить неверие в ее глазах — или это взор Эотаса видит тени, танцующие в ее душе.

— Ваша светлость?..

— НИКОМУ НЕ ПОД СИЛУ ОБОГНАТЬ СВЕТ, — говорит Вайдвен-Эотас, единая сущность, сплетенная из созданий удивительно разной природы. — ЗА ГОРНОЙ ГРЯДОЙ ЛЕЖАТ ЗЕМЛИ, ПРИЮТИВШИЕ ТЕХ, КТО ОШИБОЧНО ПОЛАГАЕТ ЭТО ВОЗМОЖНЫМ. КОГДА Я ПРИДУ ТУДА, НАД ПОЛЯМИ ДИРВУДА ПОДНИМУТСЯ ФЛАГИ МОЕГО КОРОЛЕВСТВА.

Кто-то пытается образумить его — у Редсераса нет ни денег, ни армии, способной представлять угрозу для Дирвуда; кто-то согласен пойти на смерть по воле своего короля и бога, не задавая вопросов и не сомневаясь в его решениях. Вайдвен отвечает — да, у Редсераса не хватит золота, чтобы оплатить службу наемных солдат, но хватит на то, чтобы купить у Вайлианских Республик провиант и фураж. Да, войска дирвудских эрлов в общей сложности были бы способны сравнять весь Редсерас с землей, но владения Дирвуда разрозненны; ни эрлы, ни герцог не ожидают вторжения, им придется точно так же второпях собирать армию из крестьян и кузнецов, и пусть эта армия будет куда больше — у Редсераса есть неоспоримое преимущество.

Кавенхем кивает. Он видел Вайдвена в бою во время восстания — из каждого сражения выходящего без единой царапины.

Со мной пойдут те, кто захочет мне помочь, говорит Вайдвен. Или те, кто захочет поживиться добычей. Сколько бы людей ни насчитала грядущая армия Редсераса, неважно, насколько она окажется меньше войск Дирвуда: Эотас сотрет эту разницу.

Каждый, кто примет его зарю, будет помилован. Каждый, кто отвернется от рассвета, сгорит в его лучах. Каждому будет дарован выбор.

Вайдвен дает совету эрлов время: время, которое истечет с закатом. И оставляет их наедине с еще не провозглашенной, но уже неизбежной войной.

Далеко на юге от столицы — человеческому взгляду не дотянуться, а лучам солнца — в самый раз, — сверкает заснеженная горная гряда Белого Перехода. Вайдвен отвлеченно думает, что это довольно дурацкое название для гор. Впрочем, дирвудцы вообще любят давать странные названия всему, что видят вокруг, даже войнам. У них была Война Расколотых Камней, Война Черных Деревьев, Война Непокорности; как назовут грядущую?.. Может, Война Освобождения — это было бы неплохо. Вайдвен зачем-то даже спрашивает Эотаса, но тот молчит. Видимо, не желает тратить драгоценную энергию человеческих душ на расчет таких пустяков, как название военного похода во имя самого себя.

Тяжелая дверь поскрипывает за спиной, и Вайдвен оборачивается. Амлайд Морай, конечно же. Старик решил не терпеть препирательства совета дольше необходимого. Амлайд останавливается рядом, тяжело опирается на баллюстраду, глядит вместе с Вайдвеном на лежащий внизу город.

Вайдвен дает ему немного времени, прежде чем заговорить.

— Ну, как там?

— Ивиин и Сайкем решили, что ты обезумел и приведешь нас всех к гибели. Лартимор считает, что ты обезумел, но если воля божья гласит, что нам должны принадлежать дирвудские богатства, поля и выход к морю, то грех ее не послушаться. Кавенхем утверждает, что наш долг — исполнить волю Эотаса, даже если он требует нашей смерти.

— Не так и плохо, — поразмыслив, решает Вайдвен. — А ты?

— А я не понимаю, зачем тебе это. Прежде ты правил справедливо и честно… ты обошелся милосердно с агентами Аэдира, хотя многие требовали их казни. Когда ты потребовал, чтобы в королевстве не осталось иноверцев, я… я не ожидал такого от пророка Эотаса, но я могу понять подобный шаг правителя государства. Но военный поход во имя бога, провозглашающего милосердие и раскаяние? Я не хочу верить, что тебе так приглянулись дирвудские поля, что ты решил отнять их у невинных. И я не хочу верить в Эотаса, который карает иноверцев еще более жестоко, чем Воэдика.

Вайдвен кивает.

— Я велел казнить скейнитов на площади. Помнишь? Всех, кто был причастен — даже не к заговору, просто к их культу. До этого я обходился жестоко со служителями иных богов, но скейниты… думаешь, их господин стерпел бы это? Скейн, защищающий рабов и слуг от угнетения владык! Он должен был бы обратить своих жрецов в Чучел еще до того, как те поднялись на помост! А он ничего не сделал. Главный жрец взывал к нему даже с петлей на шее, а Скейн молчал.

Амлайд не решается встретить его взгляд.

— Я знаю, о чем ты говоришь, — тихо произносит Морай, — но ты собираешься спасать тех, кто не хочет быть спасенным.

— ТЫ ВОЗНОСИШЬ СВОЕМУ БОГУ МОЛИТВЫ, КАЖДАЯ ИЗ КОТОРЫХ ГОВОРИТ О ТОМ, ЧТО НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ПРОХОДИТЬ МИМО СТРАДАЮЩЕГО. РАЗВЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО НИЩИМ МОЛИТЬ О ПОДАЯНИИ, ЧТОБЫ ТЫ ЗАМЕТИЛ ИХ? Я ВИЖУ ЛЮДЕЙ, УТОПАЮЩИХ ВО ТЬМЕ. КАК Я МОГУ ПРОЙТИ МИМО?

Эотас горячо вспыхивает, обнимая Морая сияющими золотыми лучами, пытаясь объяснить какую-то невероятно простую для него истину. Вайдвену кажется, что он знает, что именно Эотас мог бы сказать и ему самому: ты отвергал меня столько раз, думая, что не нуждаешься в моем свете, но разве я оставил тебя? Теперь, когда ты со мной, когда ты един с моим огнем, разве ты можешь представить, что я бы оставил тебя только поэтому?

Вайдвен не может такого представить. Уже нет.

— Эотас, он… любит людей, — тихо говорит он. — И хочет нам добра. Всем нам, и редсерасцам, и дирвудцам, и аэдирцам, и Хель знает кому. Если он согласен начать войну против вверенных ему смертных, значит, он уверен, что эта война оправдана итоговым благом. И он не может просто… просто оставить нас потому, что мы боимся его света.