Сияющее пламя внутри вдруг вздрагивает и почти незаметно блекнет. Вайдвен настораживается.
— Дружище?
Еще два дня празднества. Эотас, будто очнувшись, обнимает его искристым теплом. Прошу, не требуй от меня ответа сейчас. Позволь мне стать единым с новой весной — и тогда, надеюсь, я смогу выбрать наиболее верный путь.
Что-то внутри предупреждает Вайдвена не настаивать на ответе — и он, помедлив, слушается. Эотасу лучше знать, как он устроен, и когда ему принимать решение. Свет благодарит его, и Вайдвен улыбается ему в ответ: они всё сделают правильно.
Весенний рассвет продолжается, все такой же яркий и полный радости. На второй день настоящее солнце ненадолго проглядывает из-за туч, и горожане единодушно решают, что это знак божественного благословения. Насчет божественного благословения Вайдвен не уверен, но с тем, что Эотас доволен празднеством, он соглашается безо всяких сомнений. Судя по тому, сколько бочек опустело, впереди Редсерас ждет страшная нехватка вирсонега… и свеч. Но свечи не гаснут во время Весеннего рассвета. Ни одна.
Немногие осмеливаются просить о божественном чуде, но Вайдвен слышит даже невысказанные вслух молитвы. Эотас ничего не отвечает на них. Это уже потом, к концу праздников, по столице проходит слух, что в городских лечебницах в дни рассвета не было умерших — а больные и раненые шли на поправку, даже если все целители прочили им скорый уход в Хель. Свет впитывается в заснеженную землю: Эотас не обещает, что на отравленной делемган и адраган почве взойдет столь же пышный урожай, как тот, что восходит на полях Дирвуда, но, может быть, следующий год будет немножко лучше предыдущего.
Хоть и голодной была зима, к алтарям Эотаса — и храмовым, и самодельным, деревенским — приносят небывалое количество даров. В самих храмах остается не больше пятой доли — на что владыке света праздничный пирог, который на деле ничто иное, как буханка крестьянского хлеба? Дары, поднесенные Эотасу, возвращаются к людям. Любой может зайти в его святилище и наесться досыта впервые за долгое время. В конце третьего дня, последнего дня Весеннего рассвета, люди забирают с алтарей свои свечи. Такая же традиция во всех редсерасских деревнях: считается, что Эотас оставляет кусочек своего света в принесенных ему свечах, и потом люди уносят их в свои дома, чтобы их бог был с ними не только под сводами храма. Странники и пилигримы забирают свечи в дорогу, чтобы те освещали им путь много долгих миль.
Вайдвен отлично знает, что его другу совершенно нет дела, несли эту несчастную свечу в храм или зажгли сразу дома, читал над ней молитву жрец или простой крестьянин, Эотас будет сиять в каждом огне, где ему рады. Да и где не рады, по сути, тоже. Попробовал бы кто ему помешать! Но традиции есть традиции. Вайдвен не возражает.
Когда он приходит в храм к полуночи последнего дня, на алтаре нет ни одной свечи — только толстый слой воска на каменном постаменте напоминает о них. Святилище освещают только волшебные огни, которые унести с собой не получается, как ни старайся. Пылавшая днем так ярко весна утихла, оставив после себя спокойное уверенное тепло.
Ты ничего не просил для себя.
— Плохо смеяться над грешниками, Эотас, — бурчит Вайдвен. Он и так получил слишком много незаслуженно, чтобы еще о чем-то просить. Да и молить богов… если бы было еще, о ком. О себе Вайдвен и сам позаботится.
Эотаса удовлетворяет такой ответ, хоть и не совсем: его огонь нет-нет да и прорывается наружу слабым свечением. Отчего-то в его свете сквозит странная печаль, но источник ее так глубоко, что смертной душе не под силу различить его.
Вайдвен не понимает, почему Эотас печален, но они уже давно делят друг с другом не только тело. Эхо чувств бога прокатывается по душе самого Вайдвена волной щемяще-чистой грусти.
— Жаль, что у меня нет для тебя свечи.
Огни храма тихо смеются.
Вайдвен, спокойно и ласково шепчут они, ты сам — свеча. Никто из смертных людей не дарил мне так много света.
— Тогда отчего ты печален?
Эотас долго молчит. Так долго, что Вайдвен начинает думать, что не дождется ответа.
Потому что я попрошу тебя о жертве, которую ты принесешь.
— Эотас, какие жертвы, вроде Зимние сумерки уже прошли, — неуклюже шутит Вайдвен. Заря внутри него пропитана болью и радостью от кончиков лучей до пылающей искры безусловной любви в ее сердце.
Ты спрашивал меня о нашем дальнейшем пути; о судьбе Редсераса и о людях, что покидают наши владения. Я нашел решение, которое приведет Эору к заре и окончанию бессмысленного бега по кругу, в котором смертные заперты сейчас.
— Звучит неплохо, — осторожно говорит Вайдвен, — в чем подвох?
Верные другим богам не примут мой свет, пока мы предлагаем принять его добровольно. Пока заря не начнет сжигать непокорных, они будут лишь избегать ее. Но любое действие порождает противодействие, и даже если оно будет исходить не от смертных, а от их покровителей, оно будет обладать потенциалом изменений, способным вернуть Эору на нужный путь. Я хотел бы, чтобы я мог все исправить, не требуя от людей подобных жертв, но я не всесилен. Даже божественное могущество сковано древними правилами, которые не могу нарушить ни я, ни мои собратья. Я прошу тебя начать войну.
Комментарий к Глава 13. Весенний рассвет
[1] подразумевается pruning в отношении нейронных сетей, но я не смогла заставить себя использовать аналогичный термин на русском, потому что Эотас, занимающийся стрижкой деревьев - это слишком мощно даже для здешних шуток :|
========== Глава 14. Ультиматум ==========
Рассвет плавит золото в кровь, стекает алыми каплями по лезвиям лучей. Солнце восходит из целого моря крови, человеческой и соленой, Вайдвен чувствует ее медный привкус, не может выдохнуть из себя ее тошнотворный смрад. Это для людей смерть — такая. Для Эотаса все по-другому. Но дорога бога пролегает по сердцу зари, и ее ослепительное сияние надежно скрывает тайны Той стороны. Однажды Вайдвен тоже пройдет сквозь врата солнца и наконец увидит, что же лежит за ними.
Но не раньше, чем отправит на смерть тысячи доверившихся ему людей.
— Неужели… нет другого пути?
Всегда есть другие пути. Но они либо слишком ненадежны, либо еще более жестоки.
— Насколько ненадежны? — упрямо спрашивает Вайдвен. Оглушительный вал информации обрушивается на него — сводки вычислений Гхауна: филигранно вытканная паутина взаимосвязанных минимаксов, [1] натянутая на поля потенциалов. [2] Сеть решений вздрагивает мерным пульсом обратного распространения, когда Гхаун заново дает оценку уже пройденным вехам пути. Марево видений: Вайдвен тянется к кластеру прогнозируемых событий, расположенному совсем рядом с выбранным, и оказывается посреди безумного водоворота красок, звуков, эмоций, касаний, холода и жара. Из сброшенных яблонями кричащих плодов прорастают черные ледяные звезды, вершины которых мнутся и изгибаются, формируя радостные кости лучей. Интерпретаторы сходят с ума, переводя многомерные визуализации в трехмерные развертки, насилуя человеческое восприятие, пытаясь задействовать все доступные возможности. Вайдвен выныривает из варварски сплющенного в трехмерность гиперкуба — только Гхауну под силу понять, что происходит в божественных предсказаниях.
Эотас спрашивает его, хочет ли он стать с ним единым целым. Они редко проводят полную интеграцию — слишком многое она отнимает у смертного, слишком мало оставляет от человека.
Но у Вайдвена нет права сейчас отказаться. Он должен увидеть. Должен понять.
Сколько еще энергии ты позволишь себе сжечь, чтобы убедиться в том, что сделаешь наилучший выбор? Ты-Эотас решаешь, что перерасчет оправдан. Ты мог что-то упустить.
Ты-Вайдвен захлебываешься противоречиями директив, пытаясь опровергнуть неопровержимое. Ты запрещаешь себе вносить любые изменения в эту часть: ты мог бы переписать его-себя, мог бы избавить его-себя от мучительной ответственности за все, что грядет, мог бы отпустить его-свою вину… но это равносильно признанию собственного поражения.
