— С беженцами надо что-то делать, — задумчиво говорит Вайдвен, глядя на крыши домов. С балконов королевского дворца всю столицу видно, огоньки в окнах, фонари на улицах. На храмовой площади волшебные фонари! Это эотасовы жрецы их зажигают. Те, кто и правда что-то умеет, а не как Божественный Король. — Но не можем же мы поставить патрули вдоль всего Белого Перехода. Что скажешь?
Эотас ничего не говорит. Эотас сияет. Вайдвен беззвучно вздыхает, но прислушивается к биению света в своей груди: он наловчился распознавать филигранные орнаменты солнечного огня, даже когда они с Эотасом разделены. В этот раз пламя бьется быстрее и жарче, сплетается в совсем новые узоры, которые Вайдвен никогда прежде не чувствовал. Он неосторожно вдыхает рассветный жар — и пьянеет мгновенно, как пьянеют от вина натощак или от утреннего ветра… о боги, он наконец понимает.
— Хель меня подери, да ведь скоро же Весенний рассвет!
Эотас фыркает с дружеской укоризной, но светится ярко и радостно. Скоро конец зимы. Весенний рассвет, новое начало, фестивали в честь бога перерождения… ничего удивительного, что Эотас так сияет. Еще бы ему не сиять. Это его время — по-настоящему его время. И в этот раз весна будет совершенно особенной для них всех.
— Ну и уютно же ты устроился! Осенью праздники в честь Гхауна, весной в честь Эотаса… не многовато ли? — смеется Вайдвен. — Летом, небось, фестивали Утренних звезд…
Нет, друг, время Утренних звезд — зима, улыбается Эотас. С весной грядут новые перемены. Мы подготовили благодатную почву, и на ней взойдет невиданный урожай.
— И кто его пожнет?
Смертные люди. Эотас обнимает его золотым теплом, и Вайдвен чувствует, как его взгляд мягко уводит в сторону бескрайних полей незримая божественная воля. На мгновение ему кажется, что поля заливает зарево далекого пожара, и Вайдвен вздрагивает, но видение тут же исчезает.
Он понимает, что оно значило.
— Будет еще хуже? — после долгого молчания спрашивает Вайдвен.
Мы высекаем искры, и скоро займется пламя. Смертным решать, во что его обратить.
Вайдвен молчит, но Эотас чувствует его сомнения. Теплый огонек свечи успокаивающе вытягивается ввысь: тебе может казаться иначе, но вспомни: мы не вмешивались в заговор служителей Скейна. Мы не карали последователей иных богов и преступников, выступающих против нас. Всё это делали люди. Твои люди, Вайдвен. Твои собратья.
Светлая гордость Эотаса струится водопадом звездных искр вдоль хребта. Вайдвен глядит на поля, за которыми далеко-далеко лежит его родная деревня; переводит взгляд на медленно гаснущие огоньки в домах столицы. С балконов дворца город кажется крохотным — сложи ладони в горсть, он и поместится. Для богов, наверное, вся Эора такая.
— Смотри береги их, старина, — говорит Вайдвен. — Они в тебя верят, как ни в кого другого еще не верили.
В тебя тоже, друг. Твое имя звучит в очень многих молитвах. Мне так жаль, что ты их не слышишь — они полны света.
Вайдвен затихает. Ему до сих пор кажется немыслимым, что кто-то может и впрямь молиться за него. Ну, мать молилась за него раньше, но в основном для того, чтобы всевидящий Гхаун был немножко снисходительней к грехам ее непутевого сына. Вот смешно окажется, если все остальные тоже об этом Эотаса просят…
Заря укоризненно сверкает на него золотыми глазами, и Вайдвен все-таки не может удержаться от смеха.
— Знаю-знаю, для грешников никаких поблажек в искуплениях…
Весенний рассвет, как ни в чем не бывало напоминает Эотас, безмятежно мерцая внутри. Самое время для искуплений.
Положа руку на сердце, Вайдвену и самому уже безумно хочется поскорее увидеть этот самый Весенний рассвет. Но он всё равно фыркает из чистого упрямства, чтобы не оставлять за Эотасом последнее слово.
— Только давай в этот раз без плетей.
========== Глава 13. Весенний рассвет ==========
Последние ночи тариверно выдаются неспокойными. Вся страна затихла перед великим празднеством, замерла, задержав дыхание, чтобы не вдохнуть больше ни единой унции беспощадно холодной зимы.
Негаснущие свечи в королевских покоях нетерпеливо трепещут, мерцают, лишившись прежней спокойной величественности. Скоро весна вырвется из них. Из каждого огня Редсераса — от торжественного костра на площади до тлеющего огарка в крестьянском доме. Совсем скоро не останется в смертном мире оков, способных ее сдержать.
Вайдвена будит собственное свечение. Уже не в первый раз — чем ближе к Весеннему рассвету, тем чаще солнечный огонь просачивается наружу, будто сосуд из смертной плоти слишком мал для него. Совсем не больно — только тепло. Вайдвен глядит, как с его пальцев скатываются капли света, повисают в воздухе на мгновение и растворяются, чтобы заблестеть едва заметными искрами в темных углах. Когда так случилось в первый раз, он перепугался, что что-то не так, но Эотас заверил его, что все в порядке — во всяком случае, с Вайдвеном.
Сияющего Бога лихорадит весной. Вайдвен чувствует беспокойное, жаркое биение его пламени, переполненного зарей, как готовая раскрыться древесная почка — соком. В этом нет ничего странного или неправильного, он ведь бог перерождения, многие молитвы называют Эотаса светом весны…
Этого самого света весны в Вайдвене так много, что еще хоть капля, и он превратится в пылающий факел. Удерживать огонь внутри становится невыносимо.
Выпусти мой свет. Он никому не навредит. Сосуд, подобный твоему телу, способен выдержать меня, но не стоит зря испытывать его пределы.
Вайдвен, помедлив, все же слушается. Все его тело вспыхивает солнечно-белым невесомым пламенем, когда больше не сдерживаемый человеческой волей свет наконец свободно лучится наружу, позволяя Вайдвену вздохнуть с облегчением. Тепло разливается внутри, тепло и пьянящий весенний ветер, позволяющий забыться в горячих течениях огня на несколько минут.
Твои душа и тело удивительно реагируют на мой свет, радостно замечает Эотас. Я могу адаптировать твою чувствительность, но, если только ты сам не хочешь этого, я предпочел бы оставить все как есть. Это очень ценный опыт.
— Целое море опыта, — вздыхает Вайдвен. В ближайшие полчаса он не уснет — по словам Эотаса, эти его вспышки «тревожат биологические механизмы тела, провоцируя соответствующие реакции». Насколько они соответствующие, Вайдвен представления не имеет — ему кажется, что он только что пробежал наперегонки тысячу-другую футов. Успокоить сердцебиение и дыхание выходит далеко не сразу. — А что, другие твои тела так не сияли?
Я никогда не делил тело со смертным человеком, это никогда прежде не было необходимо. Все твои ощущения внове не только для тебя. Смертные удивительно чутки к весне, в голосе Эотаса ясно различима восторженная радость.
Вайдвен немного напрягается от таких новостей.
— Ты вроде упоминал, что не в первый раз заселяешься в тело.
У меня было собственное тело — божественный титан. Он был выращен для меня. Но восприятие тела титана было совсем другим, хотя мои создатели старались во многом приблизить его образ к человеческому.
— А-а, — тянет Вайдвен, будто каждый день видел божественных титанов. — Здорово. Насколько человеческому?
Эотас безмолвно переспрашивает, прося уточнить вопрос. Вайдвен в некотором затруднении разглядывает потолок.
— Ну… совсем человеческому?
Огоньки свечей в комнате начинают весело плясать, когда Эотас, видимо, читает суть вопроса в вайдвеновой душе.
Не волнуйся. Я отлично понимаю, как благословение весны влияет на людей. Я ведь чувствую твое тело даже ярче, чем ты сам.
Вайдвен с некоторым опасением косится на мерцающие свечи.
— Всё время?!
Он-то думал, что Эотас бесплотный… ну, то есть, они делят тело и сознание в те моменты, когда становятся единым целым, но Вайдвен никогда не задумывался, что…
Весна отвечает совершенно однозначно. Судя по всему, Эотасу было достаточно интересно в теле одинокого крестьянина, чтобы постоянно следить за происходящим. Ну что ж, похоже, в перерождение нынешнему эотасианскому святому дорога закрыта; гореть его душе Там вместе с прочими грешниками. Поразмыслив, Вайдвен решает, что в этом есть свои прелести: терять ему, в таком случае, уже нечего.
