Вспомни меня, когда Дитя Света будет перемалывать твою душу на топливо для своих звезд, почти с дружеской насмешкой говорит Магран. И Эотас изгоняет ее прочь — из разума Вайдвена, из столичного храма и из всего рассветного королевства.
Вайдвен осторожно смаргивает. Заря застилает ему глаза.
Солнце медленно угасает внутри; божественное сияние мягко впитывается в кожу — без единого ожога и шрама.
— Мне что-то не по нраву моя прежняя покровительница, — кашлянув, хрипло бормочет Вайдвен. — Хорошо, что в Редсерасе больше не будут ей молиться.
Эотас, наверное, видит его страх за неуклюжей шуткой. И его стыд. Но золотые лучи больше не согревают Вайдвена только потому, что ему страшно или стыдно, и он благодарен своему богу за это.
В храме все еще стоит отчетливый запах гари и пепла. Камень постамента с чашей почернел, оплавился — надо будет велеть жрецам убрать отсюда все эти мертвые глыбы оскверненных алтарей, пусть поставят новые, чистые, без оставленных огнем уродливых меток. Эотас светел, даже когда ему приходится сражаться с собственными братьями и сестрами, но это всё равно неправильно — его свет должен направлять и исцелять, а не нести разрушения…
Нет, ну его в Хель, этот храм. Вайдвен решает, что отдаст приказ снести его до основания. Иначе тут до конца времен будет стоять этот запах гари и пепла, вечная печать войны и смерти — и последнее, что хочет Вайдвен принести Редсерасу, это война и смерть.
Недостойных богов больше нет в пресветлом Божественном Королевстве. Над Редсерасом сияет солнце, и ничто не способно затмить его славу. Лучи зари проникают в самые сокровенные уголки — особняков, хижин, человечьих душ. Люди приходят к Вайдвену — простые люди, крестьяне, как и он сам; Вайдвен велит не задерживать никого. Если им недостаточно молитв, чтобы поговорить с Эотасом, то кто, если не избранный самим богом святой, должен отвечать на их сомнения?
У каждого из приходящих одни и те же вопросы. Они не всегда осмеливаются задать их вслух, но Вайдвен ясно видит их души. Их терзает один и тот же страх.
Разве Эотас не любит всех людей одинаково?
Разве он жаждет власти больше, чем сама Опаленная Королева?
Разве те, кто сейчас вынужден прятаться и бежать из родного дома, менее достойны, чем те, кто встречал заученной молитвой каждый рассвет?
Разве у бога света не найдется хоть немножко прощения для них?
Так сжигают поля, чтобы насытить землю золой, думает Вайдвен. На пожогах всегда восходят лучшие урожаи. Эотас — бог крестьян и фермеров, ему ли не знать…
— Мы четыре десятка лет живем на земле Редсераса, господин, мы верно платим подати и не нарушаем закон… мы чтим владыку света, мы всегда приносим ему дары в дни празднеств…
Вайдвен хочет отвернуться, чтобы не видеть старика-кузнеца, просящего о своей семье перед ступенями трона. Он хочет оказаться как можно дальше от тронного зала, от дворца, от всей столицы; может быть, в родных полях, полных ворласа, ему удастся уговорить собственную совесть замолчать.
Эотас мягко касается теплым светом его души. Стоит Вайдвену только пожелать — и ему не придется отвечать этому просителю, не придется выбирать меньшее зло из двух великих, не придется брать на себя ответственность за чужую боль. Эотас сделает всё это за него; ведь Эотас бог, а боги не боятся жестоких компромиссов. Он поймет и не станет корить своего смертного носителя за слабость…
Вайдвену страшно, что однажды он действительно может согласиться.
— ТЫ СЛУЖИШЬ ЛОЖНОМУ БОГУ, — говорит Вайдвен, и воля Эотаса сплетается воедино с его волей, наполняя человеческий голос неземным могуществом. — СВЕТ НЕ ПРИЕМЛЕТ ЛЖИ.
— Я зарабатываю на жизнь честным трудом, господин. Разве это ложь?
— ЛОЖЬ НЕ В ТРУДЕ ЛЮДЕЙ, НО В СЛОВАХ БОГОВ. РАЗВЕ АБИДОН ЗАБОТИТСЯ О ТЕХ, КТО СЛЕДУЕТ ЕГО УЧЕНИЯМ? РАЗВЕ, КОГДА ТВОЯ СЕМЬЯ УМИРАЛА ОТ ГОЛОДА, АБИДОН ОТКЛИКНУЛСЯ НА ТВОИ МОЛИТВЫ? БОГИ, ПРЕЗРЕВШИЕ СВОЙ ДОЛГ ПЕРЕД СМЕРТНЫМИ, НЕДОСТОЙНЫ СЛУЖЕНИЯ.
Старик опускает голову. Ни один из прочих богов еще не ответил своим последователям, тщетно взывающим к ним из королевства зари.
— Владыка Эотас учит нас, что бескорыстная любовь не может быть преступлением, — тихо говорит он. — Ни я, ни моя семья не желает никому зла. Отчего, господин, ты караешь нас за то, что мы любим другого бога?
Горячая искра рассвета внутри вздрагивает от безмолвной боли. Вайдвен чувствует, как противоречия директив терзают Эотаса изнутри; отказывать смертному в свете для него подобно муке. Но путь, выбранный Гхауном, не оставляет ему иного выбора.
— БОГИ, ПРЕЗРЕВШИЕ СВОЙ ДОЛГ, НЕДОСТОЙНЫ ЛЮБВИ. КОГДА ГРЯДЕТ ЗАРЯ, ИМ БУДЕТ ДАРОВАН ШАНС ИСКУПИТЬ СВОЮ ВИНУ, НО ДО ТЕХ ПОР ОНИ ПОВИННЫ В СВОИХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ. ЗАЩИЩАЯ ИХ, ТЫ ВИНОВЕН НЕ МЕНЕЕ.
Если ты пришел просить о помощи бога, любая молитва которому превозносит бескорыстную помощь, но даже он отказывает тебе — вероятно, больше никто не сможет тебе помочь. Ни один служитель иных богов, просивший короля о защите, не получает ее. Новые законы лишают любого, обвиненного в ереси, прав на собственную землю и владение рабами и скотом; но не унизительные требования гонят их прочь.
У зари хватает защитников. По трактирам ползут испуганные слухи, что еретики не доживут до весны, но…
Эотас вернул народу Редсераса украденную у них землю и защитил своих людей от несправедливой кары. Другие боги наверняка могли бы тоже — если бы им было до этого дело.
Скейнитов, тайно планировавших покушение на правителя, вешают на главной площади, там же, где всего несколько месяцев назад высекли будущего короля. Среди них нет Чучела — его не успели призвать; Вайдвен пытается отыскать человека, сдавшего скейнитов так удивительно вовремя, но неизвестный — или неизвестные — предпочитают скрываться от глаз официального закона. Приходится ограничиться краткими благодарностями во время очередной речи. Вайдвен все равно уверен, что его слова достигают нужных людей.
Он справедлив, насколько может быть справедлив. Каждый, согласившийся принять веру трех звезд, получает помилование. В Редсерасе все еще не слишком любят перебежчиков, но Вайдвен старается положить этому конец: они ведь эотасианцы, в конце концов.
Все больше людей покидают Редсерас, уходят на юг, в Дирвуд, к плодородным полям и правителям не столь строгим. Даже те, кто не решается пересечь границу, боятся приближаться к эотасианским храмам и столице — новому дому Солнца. Все громче и страшнее слухи о том, что на троне вовсе не Эотас и даже не его святой, а всего-навсего жестокий безумец, обманувший доверчивую толпу волшебными трюками. Вайдвен был бы рад встретить всех, кто так говорит, хоть во дворце, хоть в трактире, и объяснить им, что он никакой не лжец и не безумец, но у него нет на это времени. Дирвудский герцог выражает явное недовольство внутренней политикой Редсераса, приводящей к неуклонно растущему количеству беженцев. Дипломаты утверждают, что Дирвуд не в состоянии приютить столько новых жителей.
Вайдвен готов рассмеяться послу в лицо, когда слышит это. Огромный Дирвуд с его плодородными полями, раскинувшимися от Белого Перехода до границы с Республиками, не может принять несколько тысяч крестьян, привыкших к голоду и тяжелому труду! Но требования герцога Эвара невыполнимы. Дирвуд прерывает поставки зерна.
Тариверно почти уже позади. К следующей зиме Редсерас найдет замену дирвудскому импорту; сейчас Вайдвен без тени сожаления приказывает распределить последние запасы купленного зерна по деревням. Может быть, это не самое осторожное решение, но огонек внутри вспыхивает ярче и теплее прежнего, когда обозы добираются до крестьянских поселений. Вайдвен в шутку спрашивает — что, неужто так хороши молитвы; Эотас смеется светло и искристо и обещает потом показать. Вайдвену становится немного легче от его смеха. Не так уж и много было у них поводов смеяться этой зимой…
Снег над столицей все падает. Мокрый, уже неудержимо тяжелый от назревающей весны, но все еще в своей власти. Вайдвен подставляет ладони под белые хлопья, и те тают, еще не коснувшись кожи. Надо же, он не чувствовал холода с самой осени…
