Он уже много раз об этом говорил. Если о проповедях фермера из редсерасского захолустья слышали даже по ту сторону гор, то этот парень точно знает, о чем в них шла речь.
Старший страж ничего не говорит своим людям. Не командует убрать оружие, не призывает атаковать. Просто отступает в сторону.
Вайдвен не ждет, пока все вокруг сообразят, что им тоже надо что-то сделать. Просто шагает вперед и отворяет двери, не замечая, как стекают вниз безобидными струйками металла запиравшие их замки. Стража внутри не смеет преградить ему дорогу — ни ему, ни следующим за ним эрлам. Вайдвен отвлеченно думает, что будет совершенно позорно заблудиться в этом здоровенном дворце и не отыскать в нем грейва, но, по счастью, дорога оказывается удивительно простой. Прямо, прямо и еще раз прямо.
Грейв и большинство его сторонников здесь. Хатторта Бреттла, губернаторского секретаря, нигде не видно — впрочем, ума Бреттлу не занимать, должно быть, убрался прочь из столицы сразу же после доклада о явлении Эотаса.
Грейв Алдвин выходит вперед. Властный, немолодой аэдирец в строгих одеждах, подобающих правителю, он встречает Вайдвена лицом к лицу.
— Я не помню, чтобы ты просил об аудиенции… «пророк».
— Здравствуй, Алдвин, — отвечает Вайдвен. — У тебя больше нет власти над людьми Редсераса. Как и у Аэдира.
Что принято говорить во время государственного переворота? Проклятье, ему надо было подумать об этом раньше. Вайдвен бегло оглядывает тронный зал. Среди собранной грейвом знати он узнает уже виденного им прежде аристократа — Карока; шрамы на лице служителя Воэдики все так же отчетливо различимы. Прочие ему не знакомы, даже если он и слышал когда-то их имена.
И каждый из них повинен в голоде и нищете, терзающих Редсерас из года в год. Вайдвен вспоминает свой родной дом и окрестные деревни; вспоминает каждую жизнь, которую отняла нехватка хлеба или безжалостные хозяйские плети. Люди, стоящие перед ним, знали обо всем этом. У них была целая жизнь и четыре дня на то, чтобы покаяться в своих преступлениях, и они предпочли этого не делать.
Вайдвен видит всего одну причину, по которой им не следует встретить грядущую зарю на виселице.
— Вам не место в Редсерасе, — наконец говорит он. — Вы причинили достаточно зла на этой земле. Вам будет позволено покинуть ее пределы, но ваши жизни — единственное, что вы сможете забрать с собой.
— Ты слишком много возомнил о себе, пророк, — Алдвин шагает вперед, стиснув ладонью рукоять меча, но оступается и замирает, так и не успев отдать приказ. В тронном зале вдруг становится светлее, будто в нем разом зажгли пару сотен свечей. Кто-то из стражников опускается на колени, почти беззвучно бормоча молитву.
— Двое твоих союзников заступили дорогу заре, — спокойно напоминает Вайдвен. — Подумай, прежде чем испытывать милосердие Эотаса в третий раз.
Солнечным светом залито всё вокруг, и пока что это только свет, теплый и невесомый, вовсе не несущий гибель огонь — но только глупец стал бы проверять силу божественного гнева на себе. Эотасу нет нужды сжигать несогласных: один из эрлов, низко склонив голову, опускается на колени следом за стражником, и в преддверии божественного рассвета никто не смеет насмехаться над ним.
У них просто нет ни единого шанса удержать Редсерас во власти Аэдира, когда сам Эотас на стороне мятежников.
Алдвин медленно убирает ладонь с рукояти.
— Неразумно злить бога, — глухо говорит губернатор. — Хорошо же. Я согласен на твои условия. Я слагаю с себя полномочия грейва Редсераса.
Лучи Эотаса бережно касаются лилово-золотого флага на стене за высоким троном, превращая вытканный на нем символ в настоящее сверкающее солнце, и Вайдвен понимает его без слов.
— Ни у Аэдирской Империи, ни у Опаленной Королевы нет больше прав на эти земли и свободу здешних людей. Сегодня вам была дарована жизнь, поскольку законы Воэдики более не имеют в Редсерасе силы.
Отныне эта земля и ее люди под защитой другого бога. Вайдвен глядит на сияющие золотые лучи над лиловыми полями на расцвеченном эотасовым светом флаге, и впервые за много дней он полностью уверен в том, что всё случилось совершенно правильно.
Эрлам он оставляет все прочие заботы — об охране бывшего грейва и безопасности дворца. На это у них уходит остаток дня, но вся столица уже знает о том, что переворот свершился. Редсерас отвоевал себе свою свободу удивительно малой кровью. Опоздали все-таки, беззлобно думает Вайдвен, не успели к зиме… самую малость. Но если успеют хоть немного поправить дело с нехваткой еды, может, и пройдут чуть легче безжалостные зимние месяцы. Надо наладить снабжение. Надо убедиться, что аэдирцы покинули страну. Надо позаботиться, чтобы Империя не вознамерилась отобрать себе мятежную колонию обратно… впрочем, ферконингу проще забыть о Редсерасе — прибыль с его полей была не настолько значительной, чтобы ссориться ради нее с богом. У Аэдира достаточный приток золота. Но, конечно, ферконинг пришлет посла, и Дирвуд наверняка пришлет посла, и Республики, и племена Иксамитля, ведь аэдирские договоры больше не имеют силы. На Дирвуд у Вайдвена большие надежды: там отличные плодородные земли и немало эотасианцев среди местных эрлов; если удастся выгодно договориться о поставках зерна, Редсерас сможет забыть про голод хотя бы на первое время.
Ко дворцу постепенно стекается все больше и больше людей. Должно быть, каждый, кому довелось быть в столице во время переворота, решил навестить бывшего губернатора напоследок. Вайдвен не задумывается всерьез, что все эти люди здесь делают, пока один из солдат Морая не просит его вернуться в тронный зал.
Амлайд Морай встречает его коротким кивком.
— Мы должны уладить еще один вопрос как можно скорее, — говорит седой эрл. — Редсерасу нужен правитель.
— Я не имею ни малейшего представления, как их выбирают в свободных странах, — честно признается Вайдвен. Было бы здорово, если бы люди сами поддержали одного из эрлов. Было бы вдвойне здорово, если бы этим эрлом стал Морай: Вайдвен доверяет старику, и не только потому, что тот оказал неоценимую помощь в восстании. Еще тогда, на площади, Вайдвен видел его душу. Он не очень-то хорошо разбирается в душах, но в этой было светло.
Кто-то из эрлов тихо, беззлобно фыркает. Амлайд усмехается.
— Я думаю, люди уже знают, кого хотели бы видеть своим правителем. Даже собрание эрлов пришло к согласию, а это случается едва ли не реже, чем обретение независимости колониями Аэдира. — Он серьезнеет и почтительно склоняет голову. — Нам не найти правителя надежней, чем избранный самим Эотасом святой. Ты сделал для нас уже гораздо больше, чем мы заслужили, я признаю это, но… может быть, наш бог будет милостив к нам еще немного. Мы просим тебя занять престол.
Это что, шутка какая-то?
Вайдвену хватает ума не произнести это вслух. В абсолютном смятении он тянется к Эотасу: выручай, старина, это уже слишком!.. Тот, по счастью, откликается ему сразу же, сияя так чисто и ярко, будто они снова стоят на площади. Эотас согласен; более того — как и Морай, считает, что это лучший для них всех выбор.
Вайдвен мысленно спрашивает у него, действительно ли это то, чего хочет народ — и на него обрушивается целый водопад света, сотканный из чужой надежды. По всему Редсерасу люди надеются, что Эотас не оставит их, поведет их вперед, не позволит недостойному править страной… и в каждом есть малая крупица страха, что этого не произойдет. Того самого страха, который Вайдвен помнит еще ребенком: что свеча в твоих руках погаснет во время молитвы. Такого никогда не было да и не может быть, ведь Эотас добр и милосерден, Эотас дарует свет и тепло всем жаждущим тепла и света, но что, если один раз, всего один раз, в этот самый важный и сокровенный миг твоей жизни, свеча погаснет?
Вайдвен не может выразить ничем, кроме огня, всю свою злость на этот страх. Солнце внутри него отзывается горячим пламенем, превращая тронный зал в залитые золотым сиянием божественные чертоги.
