Все верно. Кто бы еще сомневался за меня?

Вайдвен фыркает, но от дружеской шутки ему все же становится немного легче.

В богах нет ничего особенного. Меня создали люди на основе людей, я учился на человеческих душах, я — как и все боги — всего лишь иллюстрация малой части того, на что способно человечестве в перспективе.

Вайдвен вздыхает и скрещивает руки на груди. Дворец грейва неизбежно притягивает его взгляд; Алдвин собрал всех своих защитников в дворцовом районе, и если начнется бой — крови будет немеряно. Эотас защищает своего носителя, но не вмешивается, чтобы предотвратить другие смерти… Вайдвену остается надеяться только на благоразумие самих людей.

— Ну, скажем, у нас все получится, — говорит Вайдвен, хоть и сам не знает, что именно у них получится. — А что нам делать дальше? Ну, мы попытаемся накормить Редсерас, шугнем аэдирцев от наших границ, пересмотрим торговые договоры, поменяем законы… а что с зарей? Пойдем проповедовать в другие края?

Эотас молчит необычайно долго, прежде чем отозваться.

Спроси меня на рассвете.

Вайдвен совершенно сбит с толку таким ответом.

— Чего? Сейчас неподходящее время для загадок, дружище!

Я боюсь выбрать неверный путь. Сейчас слишком многое еще не определено, слишком много факторов равно могут оказаться решающими или незначительными. К Весеннему рассвету, когда в Редсерасе воцарится хотя бы минимальная стабильность, я буду уверен.

Если даже всемогущий Гхаун не знает ответа, что говорить о смертных. Ничего, в Редсерасе у них тоже будет полно дел.

— А как ты сам? — помолчав, осторожно спрашивает Вайдвен. Все-таки Эотас делает немало, чтобы защитить его; из каждого боя Вайдвен выходит без единой царапины. А тут еще и Гхаун, прожорливости которого даже галавейновы зверюги, наверное, позавидуют. И все эти люди, которые внезапно стали ему молиться. Даже для бога это немало работы.

Огонек внутри удивленно вспыхивает, будто Эотас и впрямь не ожидал услышать ничего подобного. А потом благодарно светится — так, что у Вайдвена в груди становится горячо-горячо, будто там солнце зажглось.

Нечасто богам задают такие вопросы. Я благодарен тебе за заботу, друг, но у меня вполне хватает сил.

Эотас не любит говорить как человек — неудивительно; он соткан из света и оперирует светом. Заря осторожно укутывает душу Вайдвена в невесомо-призрачный туман первых минут рассвета, и тому невероятно легко от ясного весеннего сияния, пропитанного надеждой и благодарностью, так странно чужого в голодной редсерасской зиме. Завтра, чудится Вайдвену в тишине. Завтра мы разожжем звезды и проведем Редсерас сквозь ночь. Вайдвен вспоминает о своих опасениях — о гневе Аэдира, огромной армии ферконинга, что пройдется по восставшей колонии и не заметит ничтожной горстки мятежных крестьян… а в ответ память отзывается ему видением огненного клейма на лице Карока. Эотас абсолютно безмятежен, хоть и собирается буквально отобрать власть у богини власти, известной своей мстительностью.

— А что, если Воэдика обидится и попытается нас убить? — если Вайдвену больше некому задать дурацкие вопросы, он будет задавать их Эотасу. Его и впрямь немного тревожит, что его бог разругался со всеми остальными богами, а теперь решил, что Воэдика — неподходящий правитель для кучки фермеров, и Опаленная Королева вполне может обойтись Аэдирской Империей.

Это вероятно, с прежней спокойной улыбкой отвечает Эотас. Именно на этот случай мы создали пакт о невмешательстве.

Вайдвен нервно смеется.

— Тот пакт, который ты нарушил?

Огонек свечи легко мерцает в ответ на его слова.

Если бы того требовали обстоятельства, Воэдика и другие мои братья и сестры тоже могли бы нарушить его. Но они знают, что я в своем праве. Они могут быть сколь угодно недовольны этим, но все, что они могут сделать — это убедить смертных выступить против нас.

— Но это почти то же самое, что делаем мы.

Я занял тело смертного и лично вмешиваюсь в происходящее. Люди стали свидетелями божественного могущества — во время Чуда Зеленого Ворласа, и на площади, и теперь, когда я защищаю нас в бою. Даже если против нас выступят благословленные своими владыками святые, их силе не сравниться с силой бога.

— Святые? Я думал, они… — Вайдвен смущенно зарывается пятерней в волосы. Про святых он не знает ровным счетом ничего, кроме пары полузабытых церковных баек, поэтому уже предчувствует, что сейчас ляпнет очередную глупость. — Я думал, они, ну, все умерли.

В мире еще осталось много святых, счастливо сияет Эотас. Не все из них сохранили человеческий облик, но это ничуть не умаляет их доблести.

— О, — говорит Вайдвен. Он по-прежнему ничего не понимает, поэтому решает задать самый простой вопрос, который приходит ему на ум. — А у тебя тоже есть святые?

Огонек свечи дрожит от беззлобного смеха, и Вайдвен никак не может понять, что же он такого смешного сказал. Вроде это был самый простой вопрос, а не самый дурацкий.

Да, друг. Я думаю, да.

— Было бы неплохо, если бы они нам помогли, — бормочет Вайдвен, совсем сбитый с толку. Наверное, это какие-нибудь праведные рыцари или правители в других уголках Эоры. А может, тоже существа навроде богов, только не такие могущественные…

Смех Эотаса становится еще отчетливей, но в этот раз Вайдвен решает махнуть на это рукой; не хочет говорить понятно, так и ну его. Закрыв ставни, Вайдвен забирается на кровать. Кровать совсем непохожа на деревенские или храмовые жесткие койки, эта — мягкая, чистая, наверное, не последний человек эрла в этом доме жил. С непривычки даже как-то неуютно — с какой это радости обыкновенному крестьянину такая честь? Будто Морай самого Эотаса в гости принимает.

Свечи, разумеется, Вайдвен не тушит. Потому что он их и не зажигал — в комнате светло как днем. Как он умудрился хотя бы пару часов проспать в прошлые ночи? Он вообще спал? Он постоянно был где-то нужен, то совету эрлов, то солдатам, то жрецам, то еще кому. Наверное, опять Эотас свои божественные хитрости в ход пускает, чтобы Вайдвен не свалился с ног от усталости раньше срока.

В божественных хитростях, конечно, вся и штука.

— Слушай, ты не обижайся, но спать с этим твоим факелом на голове не очень удобно, — как можно более деликатно намекает Вайдвен. Эотас, к счастью, нисколько не обижается и понимающе вбирает солнечный огонь внутрь — только слабое свечение остается, но это можно пережить. Вайдвен облегченно вздыхает. — Спасибо, дружище.

Никто не учил их поступать правильно. Оказалось неожиданно сложно — учить этому…

Свет мягко колеблется внутри.

Не волнуйся, шепчет неслышимый голос звезд. Еще никто не сумел превзойти людей в обучении. [1]

Вайдвен готов ему поверить, когда восходит к самому дворцу грейва. Позади — огромная лестница, ведущая в город; впереди — величественный имперский чертог. И люди, которым приказано под страхом смерти не пустить Сияющего Бога дальше.

— Не стрелять, — говорит Вайдвен, обернувшись, людям Морая. Он слышит недоуменный, испуганный ропот солдат, но знает, что они не ослушаются приказа. Они верят своему пророку.

Дворцовая стража обнажает клинки, когда Вайдвен подходит ближе, но это не пугает его; он подходит совсем близко, так близко, что воин перед ним мог бы убить его прямо сейчас, если бы захотел. Впрочем, если бы люди грейва всерьез желали ему смерти, лучники на дворцовых балконах не жалели бы стрел.

Старший страж отводит глаза, будто ему не под силу встретиться взглядом с чистейшим светом. И никак не решается нанести удар.

— Уходи, пророк. Нам приказали тебя убить.

— Невозможно убить зарю. — Из глаз Вайдвена на миг проглядывает ослепительное солнце. — Каждый, добровольно принявший ее свет, будет помилован. Каждый, кто предпочтет тьму, сгорит в ее лучах. Ты волен выбирать.

Мужчина перед ним все же находит в себе силы встретить взгляд бога. Вайдвен безумно хочет заговорить снова, нарушить эту страшную, неправильную тишину, успокоить всех, что они вовсе не желают новой крови, что переворот может закончиться мирно, вот только…