Это неправильно, терпеливо говорит Эотас.
— То-то ты так сияешь, — хмыкает Вайдвен. Волны неудержимого света, зарождающиеся в слепящем сердце зари, окатывают его одна за другой. Следующая волна оказывается тусклее и горячей предыдущих, и Вайдвен явственно различает в ней вину. Нет, не вину. Стыд?.. Следом приходит еще одна волна, в которой свет уже отчетливо перемешался с тьмой. Страх?
Мне говорили, что я уже функционирую неверно. И если я приду в мир людей, если разделю тело с человеком, то лишусь последних остатков здравомыслия. Смертные очень сильно влияют на нас. Особенно на меня — такова моя природа. Я делаю все возможное, чтобы убедиться в том, что подобные факторы не повлияют на мои решения, но мне нужна твоя помощь, друг. Мне нужна твоя рассудительность и твои сомнения. Рассвет беззащитно разворачивается перед Вайдвеном, обнажая неудержимо сверкающую искру в сердцевине себя. Но если ты будешь всякий раз сомневаться, являюсь ли я тем, за кого выдаю себя… это необратимо исказит все твои суждения — на которые я опираюсь.
— Что-то я совсем запутался, чего ты хочешь.
Я хочу, чтобы твое доверие ко мне основывалось не на вере, а на знании.
Но слов для этого недостаточно, и поэтому Вайдвену обязательно нужно влезть в дела анимантов. Понятно.
— А чем вера плоха? — уже готовясь признать поражение, поникшим голосом интересуется Вайдвен. Солнечный огонек безмолвно ластится к нему, явно не желая давать ответ, но Вайдвен не собирается отступать, поэтому рассветное пламя все же отвечает ему:
Ты не умеешь верить.
Книги Вайдвен приносит в храм Эотаса. Эотасианские писания, конечно, хранятся здесь же, из городской библиотеки жрец просил другие трактаты. Столичные школы стоят дорого, сказал он — и отчего-то улыбка на его лице казалась виноватой. Жрецы храма пытаются помочь.
Вайдвен не стал расспрашивать, ответил — понятно. В его родной деревне детей грамоте пытался выучить тоже не настоящий школьный учитель, а храмовый послушник. Не то чтобы от его стараний в памяти Вайдвена осталось так уж много. Если собираешься всю жизнь пахать в поле и на обработке ворласа, грамота тебе ни к чему. Иногда Вайдвену становилось грустно от осознания того, что больше он ничего не умеет — впрочем, как выяснилось, он не умеет даже верить в собственного бога. Было бы о чем грустить после таких откровений. Вайдвен тянется закрыть книгу перед ним: даже если бы ему в руки попал самый драгоценный трактат Эоры, хоть написанный самим Ваэлем, для фермера он не полезнее камня, угодившего под плуг.
Эотас останавливает его, едва пальцы Вайдвена касаются шершавой теплой страницы. Огонек внутри безмолвно спрашивает о чем-то, будто прося позволения, и Вайдвен недоумевает — что могло понадобиться Эотасу сейчас? Но, конечно, соглашается.
Золотые иглы лучей внезапно оказываются глубже обычного в его душе, заставляя Вайдвена вздрогнуть — не от боли, нет, но…
Я не могу дать тебе собственные знания, но могу напомнить о том, что принадлежит тебе самому. У тебя уже есть готовые паттерны реакции, тебе не нужно учиться снова. Сейчас, я пробужу их.
— Пробудишь?! — Вайдвен таращится на книгу перед ним в совершенном ужасе. — Не вздумай! Я не хочу схлопотать Пробуждение ради того, чтобы читать эту ерунду!
Поздно. Он даже не успевает понять, когда именно понимает, что Эора «совершает оборот вокруг солнца за триста тридцать четыре дня». Вайдвен испуганно замирает, ожидая, что в любую секунду в его голове зазвенит какофония голосов из его прошлых реинкарнаций, вот-вот его собственная память превратится в бешено крутящийся калейдоскоп эпох и жизней, вот-вот ему придется защищать собственный рассудок от обезумевших призраков…
Свечи перед ним весело мерцают. Вайдвен с подозрением вслушивается в себя, не рискуя даже краем глаза взглянуть на проклятую книжку, но все, что он слышит — это тихий дружеский смех в искристом солнечном огне.
— Смешно тебе?! Я теперь Пробужденный по твоей милости!
Вовсе нет, улыбается Эотас, я пробудил только ту часть твоей памяти, что хранила языковые паттерны. Не забывай: меня создавали в Энгвите. Операции на душах для меня естественны.
— Ты не мог бы уточнять, когда собираешься копаться в моей душе, дружище?! — Вайдвен пылает праведным гневом. У него уходит, наверное, минута, чтобы в полной мере осознать, что Эотас только что просто… Пробудил кусок его прошлых жизней. Наверное, это не так-то легко. И еще это опасно. И в мире хватает сумасшедших, что рискнули бы собственным рассудком, чтобы добраться до древних тайн, которые может скрывать память их предыдущих реинкарнаций.
А Эотас затеял всё это, чтобы научить его читать.
— Извини, — бормочет Вайдвен. — Спасибо.
Эотас рад, что он понял, и светится тепло-тепло.
— А ты специально это именно сейчас сделал, чтобы я теперь волновался о том, что еще ты в моей душе поменял, и пошел наконец к этому Хранителю?
Солнечный огонек сияет так невозмутимо, что никаких сомнений в этом не остается. Вайдвен только вздыхает — и чего он вообще ожидал. С некоторой опаской он вытягивает из кармана скомканную бумажку, отданную ему ваэлевым жрецом, но он не успевает разобрать хотя бы первые несколько каракуль — все они вдруг складываются в единую ясную вязь. В полном ошеломлении Вайдвен отводит глаза, потом осторожно смотрит обратно, но ничего не меняется. Он просто… как будто сразу знает, какое значение несут короткие строки, и ему больше не нужно мучиться над каждой буквой, пытаясь вспомнить, что же она обозначает.
Он правда когда-то сам так умел?
«15 Витдирлейн». Вайдвен даже смутно представляет себе, где это. Не так много в редсерасской столице улиц, где кабацкие вывески украшены нарисованными рогами витдиров.
Поход к Хранителю он вначале собирается откладывать до тех пор, пока у него не останется ни одной достойной причины отложить его еще на один день, но с Эотасом внутри такой подход не работает. Он, конечно, ничего не говорит. Но Вайдвен постоянно чувствует всей шкурой этот незримый вопрос: ты настолько не заботишься о своем народе, что считаешь себя вправе читать им проповеди, в истинности которых не уверен сам?
Может, это и не Эотас вовсе ему нашептывает, а сам Вайдвен уже опасается неясно чего. Его приходит слушать всё больше людей. Всё чаще его слова звучат из чужих уст. Всё чаще его узнают при случайной встрече незнакомцы. И всё туже скручивается незримый узел тревоги — не только в душе самого Вайдвена, нет; каждая жизнь в Редсерасе — нить в этом узле. Редсерас поднимает голову к солнечному свету впервые за полтора столетия. Вайдвен не может вести людей вперед, помня о том, что и этот свет может оказаться обманом.
Поэтому, когда он вдруг обнаруживает себя у дверей пятнадцатого дома на Витдирлейн, он готов даже на встречу с Хранителем, если это убедит его в том, что он поступает правильно. Что они поступают правильно. Не потому, что он всерьез сомневается в том, что Эотас — это Эотас, но для того, чтобы он был полностью уверен, что сделал всё возможное для того, чтобы выбрать наиболее верное решение.
Стучать в дверь приходится долго. Вайдвен провожает взглядом идущих мимо редких прохожих и думает о превратностях судьбы. Всего пару месяцев назад по слову бога он бросил всё, что имел, и сорвался в столицу нести его слово; сейчас он по слову этого же самого бога (и служителя Ваэля, который был явно немного не в себе) мерзнет у двери дома подпольного аниманта, чтобы выяснить, а точно ли он слышал эотасово слово, а не чье-нибудь другое.
Эора сходит с ума. Возможно, это не Эотас, а Ваэль спустился в мир смертных потешиться над бестолковым фермером, который не может отличить собственного бога от всех остальных. Вайдвен решает, что размышлять об этом не так интересно, как читать все вывески подряд. На Витдирлейн их не так и много, но ему нравится смотреть на номера домов и сразу, в одно мгновение, понимать, что за цифры там написаны. Сразу видно, что Редсерас многое перенял от Аэдира: все дома пронумерованы, и на каждом домишке, даже на самом убогом, аккуратно прибита плашка с ровными циферками. Красиво. Вайдвен радуется, но и грустит в то же время: людям нечего есть, а плашки вот исправно меняют, чинят, следят, чтобы не портились от погоды, чтобы цифры все так же были ясно различимы…
