— Разве другой не мог бы принять его личину?

Вайдвен смотрит на умалишенного почти с жалостью. Его собеседник глядит на него совершенно так же в ответ.

— Хорошо, — вздыхает библиотекарь, — да простит меня Ваэль, я вижу, что тебе нелегко даются философские рассуждения. Я тебе помогу. Какие неопровержимые доказательства у тебя есть, что эта сущность, пусть и несомненно могущественная, — Эотас? Представь, будто я уверен, что в твоем теле — сильный призрак, способный безупречно притворяться Эотасом. Он видит твою душу и знает, как ты представляешь Эотаса, потому действует соответствующе.

— Ну, он… много знает про богов. Таких вещей, которые неизвестны смертным, — торопливо находится с ответом Вайдвен.

— Его слова можно проверить?

Вайдвен открывает рот. И закрывает. У него уходит несколько мучительно долгих беззвучных секунд, чтобы подобрать достойный ответ.

— У меня было видение! С его памятью и знаниями. Он всё говорит как там.

Библиотекарь почему-то настораживается и почему-то понижает голос.

— Эта сущность коснулась твоей души и модифицировала ее?

— Чего?

— Встроила что-то в твою душу? Вырезала часть? Изменила что-то внутри?

— Ох, тьма, — потерянно говорит Вайдвен. До него тоже доходит, что именно он сказал, и что делают за такие признания с людьми по законам Редсераса. Библиотекарь пронзительно вглядывается в него, не говоря ни слова, и Вайдвен очень неловко улыбается. — Служители Ваэля вроде как специализируются в хранении тайн?

Библиотекарь отворачивается к столу, обмакивает перо в чернила и быстро записывает что-то на листке. Прежде чем Вайдвен успевает нервно пошутить, что, мол, устные доносы в офисе губернаторского секретаря уже не принимают, тот отрывает часть листка, шепчет над ним что-то и протягивает Вайдвену.

— Именно так, — пристально глядя ему в глаза, подтверждает библиотекарь. — Одному Ваэлю ведомо, что именно ты в себе носишь, и если ты пришел ко мне по его воле… я обязан направить тебя.

Пришел Вайдвен в проклятущую библиотеку, по совместительству ваэлев храм, вовсе не поэтому, но он считает наиболее благоразумным промолчать. Жрец Ваэля с изяществом бывалого контрабандиста впихивает листочек ему в ладонь — если бы кто и смотрел со стороны, не заметил бы.

— Ты даешь людям надежду, пророк. Это самое опасное оружие, что можно вручить отчаявшимся. Я служу богу-наблюдателю и не стану вмешиваться, но если тебя волнует судьба Редсераса и его людей — позаботься о том, чтобы быть уверенным в том, что не являешься марионеткой-Чучелом безумного духа или мстительной делемган. Так что ты искал?

Из библиотеки Вайдвен сбегает, едва получив желанные книги. Но сразу возвращаться обратно в храм Эотаса ему не хочется, и он сам не хочет думать, почему.

— Вот странный этот, — неуверенно бормочет Вайдвен, — ваэлев жрец… почему ты не показал ему, что он неправ?

Эотасова заря, невесомо-прозрачная, обнимает его чуть осторожней, чем раньше. И в ее тусклом сиянии Вайдвену чудится отблеск вины и сожаления — но в то же время и радости. Вайдвен может с уверенностью утверждать, что это радость за смертных, потому что она вся искрится едва заметным блеском гордости. Когда Эотас радуется своим собственным деяниям, таких ярких и теплых искр в его свете нет.

Он прав, что сомневается. У смертного нет ни единой возможности проверить слова бога — или сущности, подобной богу достаточно, чтобы разница была незаметна для человека.

Вайдвен недоумевающе тянется к горящему сердцу зари, безмолвно прося ответа — но солнце, порождающее свет внутри него, больше не дарует своему носителю право выжечь свои сомнения чужим огнем. Эотас не отстраняется от него, но и только.

Я пытался предоставить тебе доказательства истинности моих слов и намерений, но я не учел всю важность того, что для смертных любое слово богов неопровержимо. Доказательство этого парадокса можно выразить даже на языках людей.

Вайдвен надеется, что его молчание подскажет Эотасу, что можно перевести разговор в более приятное русло. Но сегодня бог милосердия его не щадит.

Знаешь ли ты сам, почему сомневаешься?

— Вовсе я не сомневаюсь, — обиженно выпаливает Вайдвен — быстрее, чем ему хотелось бы.

Любящее тепло бога обнимает его по-прежнему спокойно и уверенно, и Вайдвен отчетливо понимает, что Эотас видит в его душе каждую темную тень. И вовсе не сердится на него за это: солнечный свет преисполнен печали и радости. И гордости — за то, что люди наконец понемногу начинают видеть сквозь божественные иллюзии и задавать вопросы об истине. Гордости за своего друга и носителя, которому хватает сил отстраниться от всепрощающего сияния и взглянуть на него со стороны.

И всё это тоже может быть обманом.

— Почему тебе всегда надо так всё усложнять? — беспомощно спрашивает Вайдвен. Ему отчего-то до ужаса обидно — и за Эотаса, и за себя, и за всю ни в чем не повинную Эору. У людей не должно быть нужды сомневаться в богах. Тем более, в таких, как Эотас. И почему он, Вайдвен, должен терзаться сомнениями в своем самом близком — и единственном — друге? Разве мало было всех тех лет, что он просил богов откликнуться, а те молчали?

Потому что ты сильнее тьмы, просто отвечает Эотас.

— Это нечестно, — тихо говорит Вайдвен. — Почему я должен сомневаться в тебе? Ты называешь меня другом; разве так поступают с друзьями? Я всю жизнь провел в темноте, не зная, кому верить. Я устал сомневаться.

Я знаю. Золотоглазый рассвет мягко касается его ласковыми лучами, предлагая утешение, но Вайдвен не принимает божественного дара — свет рассыпается у его ног бесценным, но никому не нужным сверкающим крошевом. Но как я могу обрекать тебя на слепую веру, называя тебя другом? Настоящая уверенность проистекает только из знания.

— Легко говорить, читая души. У смертных это так не работает, — горько улыбается Вайдвен. — И ты сам сказал, что твои слова нельзя проверить.

Слова — нет. Но есть другой способ.

— Что-то подсказывает мне, что он мне не понравится, раз ты только сейчас об этом заговорил.

Я думаю, что могу интегрировать твою душу в себя.

Вайдвен не имеет ни малейшего представления, какую реакцию на эти слова сейчас увидел в его душе Эотас, но тот почти сразу же добавляет:

Не навсегда, только на краткий промежуток времени. Хватит и единого мгновения. Я не причиню тебе никакого вреда или боли, но подобный опыт может показаться человеку… пугающим, по меньшей мере.

— Тот парень из библиотеки как раз предупреждал меня об опасностях анимансии, а ты предлагаешь мою душу по кусочкам разобрать?

Это самый надежный способ. Еще ты можешь спросить совета у Хранителя, к которому направил тебя библиотекарь, но смертный человек увидит лишь внешнюю мою оболочку — и будет ослеплен ее светом.

— Хранителя, значит. — Вайдвен морщится, как от зубной боли. Всю жизнь он, как и любой благоразумный человек, старался держаться подальше от анимантов и Хранителей, а также всех прочих шарлатанов или сумасшедших, утверждающих, что понимают что-то в вопросах душ. Конечно, доверяться незнакомому Хранителю — шаг отчаявшегося. Дальше только Туда. С другой стороны, если он и правда сомневается в Эотасе — «Эотасе», что бы это ни было — интегрироваться в него будет точно не лучшей идеей…

Но Эотас уже показал свою силу. Если бы он хотел причинить Вайдвену вред, он бы легко это сделал. И если бы хотел, чтобы его носитель полностью ему подчинялся и не задавал лишних вопросов — совсем иначе вел бы себя при их первой встрече…

Вайдвен признается себе, что не видит никакой нужды в каких-либо проверках. Рассвет внутри укоризненно сверкает на него золотыми глазами, заставляя Вайдвена тяжело вздохнуть.

— Но это просто глупо! В чем смысл всего этого? Предотвратить какое-то зло, которое ты якобы планируешь совершить, управляя мной? Так ты бы его давно совершил. Спасти мою душу? Да забирай, пожалуйста, было бы из-за чего спорить. Я доверяю тебе… — Вайдвен не успевает договорить, как уже давится горячо вспыхнувшим внутри светом. Эотасово солнце пылает невыносимо ярко, но Вайдвен упрямо заканчивает, — я доверяю тебе. Во всём.