Сестра берет его за руку и крепко сжимает.

— У тебя же есть свое искусство, Ник. Иди и сделай это. Возьми отпуск… Творческий отпуск, не знаю. А если ты, не дай Бог, потеряешь работу, то найдешь ее в другом месте. У тебя это хорошо получается. Элайджа напишет блестящие рекомендации и шантажом заставит всех нанять тебя, — Ребекка улыбается ему так, словно ожидала, что он рассмеется над ее шуткой, но он этого не делает. Клаус едва шевелится. —Ты боишься, не так ли?

— Всю свою жизнь я хотел только одного: доказать Майклу, что он не прав, а потом бросить его. Последние два года на моем горизонте был только Нью-Йорк. Это было мучительно, но я хотя бы видел очевидную цель, а тут в мою жизнь входит вдруг входит этот бариста и… — Клаус захлопывает рот, ноздри раздуваются. — Я даже себя больше не узнаю.

Ребекка усмехается.

— Ну, в этом-то она и хороша. Ты вроде все еще остаешься собой, но в каком-то смысле… Меняешься, не побоюсь этого слова, в хорошую сторону.

— Не знаю, могу ли я измениться.

— Конечно, можешь, Ник. Тебе 32 года, ради всего святого, ты еще не безнадежен.

Он поднимает голову и смотрит сестре в глаза.

— Кэролайн, да… Она хорошая, Ребекка. Она сильная и упрямая, но ее стремление не маниакально, как мое, а оптимистично. Сбалансировано. Находясь рядом с ней, я чувствую… Как будто поднимаюсь на воздух. Как будто… Солнце после грозы. А я… Трудоголик с ужасным характером и неблагополучной семьей, который не знает ничего лучшего. Я даже не представляю, почему ей вообще понравился.

— Только потому, что в твоей жизни не было единорогов и радуги, не значит, что ты не заслуживаешь шанса. Ты заслуживаешь счастья, брат. Неважно, где и как, если ты нашёл что-то, что приносит тебе настоящее счастье, то обязан дать этому шанс. Но если не удастся, ты знаешь, что у тебя все еще есть мы, твои раздражающие, неблагополучные братья и сестра, которые любят тебя, даже когда ты заноза в заднице. Всегда и Навечно, помнишь?

Ребекка мягко улыбается ему, и Клаус ловит себя на том, что отвечает ей тем же.

— Могу я дать тебе последний совет?

— У меня такое чувство, что ты все равно это сделаешь.

— Так и есть, но, по крайней мере, буду вежливой.

Он усмехается.

— Тогда вперед. Посоветуй мне.

— Любить легко, Ник. Ты можешь найти любовь в каждом углу. Можешь менять её каждую неделю, если хочешь. Ты прекрасен, богат, этот твой мерзкий рот может заговорить самого дьявола. Девушки выстроятся в очередь перед твоим модным лофтом, если ты им позволишь. Но настоящая любовь… Она не часто случается — и не делай такое лицо, я знаю, ты думаешь, что твоя сестра влюбленная дурочка, но я знаю, о чем говорю, хорошо? То, что ты только что сказал о Кэролайн… Возможно, я глупа и наивна, но знаю достаточно, чтобы понять, что не многие люди в твоей жизни заставят тебя чувствовать себя так! Это означает, что я потеряю свое место в качестве твоей любимой веселой блондинки, но если ты не попробуешь, Ник, то проведешь остаток своих дней в несчастье. Она всегда будет той, кого ты потерял, и это уничтожит тебя. Я не желаю этого тебе.

Клаус долго смотрит на сестру, потом притягивает ее руку ближе к себе и нежно целует костяшки пальцев.

— Ты никогда не потеряешь свое место, Бекка. Хотя, возможно, тебе придется поделиться.

Она хихикает, а затем, через секунду, отдергивает руку и крутится на своем месте, чтобы попросить бармена повторить заказ.

— Боже, это такая эмоциональная Санта-Барбара, что я и месяца не выдержу. Давай напьемся.

========== Часть 9 ==========

— Пожалуйста, скажи мне, что твоя секретарша не прячется у тебя под столом, — говорит Клаус, влетая в кабинет брата, не потрудившись постучать.

Элайджа ухмыляется, но глаза его вспыхивают.

— Никлаус.

— Нам нужно серьезно поговорить, и будет невероятно неловко, если она сосет тебе прямо сейчас. Хейли, если ты там, милая, выходи.

Выражение лица Элайджи остается совершенно бесстрастным.

— Это удивительно неоригинально. Кол уже так пошутил.

— Дай мне минуту, чтобы я мог придумать что-то пооригинальнее.

Элайджа встает, обходит вокруг стол, прислоняется к нему спиной и скрещивает руки на груди. Клаус проверяет, идеально ли сидят на нем брюки, хотя галстук исчез, а рукава рубашки закатаны до локтей. Это для Элайджи своеобразный эквивалент тяжелого дня, таким взъерошенным его еще никто не видел. В свои худшие дни, после того, как он провел в офисе три ночи подряд, в общей сложности не более четырех часов сна, Клаус выглядит как наркоман рядом с братом.

— Ты хотел поговорить, Никлаус?

— Я принял решение.

— В Нью-Йорк?

— Тебе придется найти кого-нибудь другого на должность главы корпорации, — говорит он, не в силах сдержать улыбку.

По правде говоря, Клаусу до смерти хотелось с воплями носиться по коридорам фирмы, хлопать дверьми, прыгать по столам. Он уже много лет не испытывал такой эйфории. Если бы он знал, что свобода дает такие ощущения, то сделал бы это давным-давно.

Брови Элайджи вопросительно изогнулись, и он добавил:

— Я уволился.

Это занимает мгновение, но затем лицо его брата озаряется улыбкой, настоящей, показывая ямочки, о которых почти никто не знает, что у Элайджи есть, потому что он редко улыбается так широко. Ничего не говоря, брат подходит к бару, наполняет два хрустальных бокала своим лучшим бурбоном и предлагает ему один.

— Я боялся, что ты согласишься, — говорит он, чокаясь бокалами.

— Ты даже не испытываешь ни малейшего разочарования?

— Ты мой брат, и я люблю тебя, Никлаус, но находиться рядом с тобой, когда ты в плохом настроении, просто кошмар, и я очень сомневаюсь, что ты был бы в восторге, если бы решил бросить своего бариста.

Он говорит беззаботно, но это тянет за одну вещь, которая все еще гложет Клауса. То, что ему на мгновение удалось отодвинуть на второй план, пока он праздновал свою отставку. Должно быть, это ясно читается на его лице, потому что Элайджа морщит лоб и спрашивает:

— Что такое?

Клаус вздыхает, с тоской глядя в свой стакан.

— Не знаю, есть ли у меня еще шанс. В последний раз, когда я ее видел, она велела мне оставить ее в покое.

— Вы расстались?

— Мы никогда не были вместе.

— Ты серьезно?

— А почему ты так думаешь?

— А почему бы и нет?

Плечи Клауса разочарованно опускаются.

— Я пытался. Она… Не хотела начинать что-то с кем-то, кто хотел уйти.

— Она совершенно права.

Клаус бросает на него суровый взгляд.

— Ты должен быть на моей стороне.

— Я принимаю близко к сердцу твои интересы, Никлаус, но я не идиот.

Наступает небольшая пауза, и они вдвоем делают большие затяжки.

— Отцу уже сообщили о твоём решении?

Клаус усмехается в свой стакан.

— Ворвался в его кабинет, сказал, чтобы он пошел к черту и что я больше на него не работаю.

Брови Элайджи поднимаются почти до линии волос.

— Тогда мне срочно нужно получить доступ к камерам наблюдения.

— Это было великолепно.

— Я буду просматривать эту запись каждый раз, когда почувствую уныние.

Клаус хихикает, делая мысленную заметку загрузить отснятый материал на свой телефон, прежде чем уйти.

— Значит, ты уже оставил заявление об увольнении, сообщил мне о своем решении… — Элайджа смотрит на часы. — Без четверти восемь. Разве не в это время закрывается кафе?

— Твоя точка зрения?

— Что, скажи на милость, брат, ты все еще здесь делаешь?

***

Клаус выругался себе под нос, увидев Энзо за прилавком. Учитывая, каким чудесным был его день до сих пор, он надеялся, что все уладится и он чудесным образом застанет Кэролайн одну в пустом кафе. С другой стороны, когда еще Клаусу Майклсону было легко?

— Мы закрыты, — нараспев произносит Энзо, не отрываясь от кассы.

— Я уверен, что для меня можно сделать исключение.

Все лицо Энзо искажает плохо скрываемое раздражение.

— Я думал, мы от тебя избавились.