— А где Кэролайн?

— Она придет позже, — коротко отвечает он.

— Почему?

— Я не допрашиваю своего босса. Что тебе надо?

— Она заболела?

Энзо раздраженно выдыхает.

— Какую часть из того, что я не знаю, что с ней, не понимает твоя тупая голова?

— Почему бы тебе не пойти к черту? — рявкает Клаус.

Не может быть совпадением, что предрасположенность Энзо к нему, никогда не отличавшаяся особой силой, пошла на спад примерно в то же самое время, когда Кэролайн стала крайне странной. Разница в том, что Клаус не относится к нему с таким же уважением, как к ней, поэтому Энзо и не получит такого же вежливого обращения.

— Хочешь повторить это еще раз, приятель? — Энзо скрипит зубами, крепко стиснув челюсти.

— С удовольствием: пошёл. к чёрту. Еще раз, с чувством? — взгляд Энзо становится прямо-таки убийственным. — Сегодня утром я итак чувствую себя не слишком милосердным, а ты не помогаешь. Я просто хочу знать, что с Кэролайн все в порядке.

Энзо смотрит на него с бесстрастным выражением.

— Я не уверен, что с ней все в порядке, — говорит он медленно, отрывисто, голосом, пропитанным снисходительностью. — Звонок был коротким, и мой мозг все еще спал. Я очень надеюсь, что с ней все хорошо, потому что точно знаю, что она приходила к тебе вчера вечером. Мне также все равно, в каком ты настроении, и у меня есть работа. Так что ты можешь либо сделать заказ, либо уйти, — а потом, помолчав, добавляет: — И ты платишь, придурок.

Клаус неохотно покупает кофе у Энзо, потому что очень нуждается в нем (стук в голове начался сегодня раньше обычного). Это не то же самое, что у Кэролайн, не на милю, но достаточно близко, чтобы Клаус мог, по крайней мере, проглотить свою гордость и все же заплатить за кофе. Не без того, чтобы прошипеть очень мелкое: «Хорошего дня, придурок», прежде чем уйти.

Это самый непродуктивный день Клауса за всю его жизнь, и к тому времени, как наступает вечер, он чувствует себя больным бездельником. Его попытки отвлечься контрактами, прецедентами и нервирующими переписками по электронной почте с треском проваливаются. На протяжении всех встреч и звонков, когда Кол расхаживает по кабинету с чередой возмутительных и слегка оскорбительных провокаций, он думает о Кэролайн.

Поэтому, когда наступает 7 часов, он бросает всё. Сегодня Клаус ничего не сделает. Он упаковывает ноутбук, надевает пальто и выходит на улицу, решительными шагами направляясь в «Мистик Кафе». Удивительно, что у него вообще ясный ум, учитывая, что все, что ему пришлось пережить днем — это пара доз ядовитого растворимого кофе Джошуа, который едва его поддерживал.

Кэролайн держит поднос под мышкой, погруженная в разговор с двумя девушками, постоянными посетительницами, как и Клаус, но имена которых он так и не удосужился узнать. Она выглядит совершенно спокойной, здоровой, как всегда. Когда она, наконец, замечает его, ее улыбка становится горькой, вся ее непринужденная поза внезапно становится жестче. Это ударяет Клауса ниже пояса, и он чувствует, что его собственная решимость колеблется.

Не то чтобы он уже не знал, но, увидев подтверждение, только усугубляет ситуацию. Он и есть проблема.

— Привет, — коротко говорит она.

Вместо того чтобы подойти к нему, как обычно, Кэролайн занимает свое место за прилавком.

Бариста и ее клиент, между которыми выросла невидимая стена профессионализма.

— Хочешь латте? Ты же знаешь, что я ничего тебе не продам с четырьмя порциями…

— Мне нужно с тобой поговорить, — выпаливает он. — Если у тебя найдется минутка.

Кэролайн испускает сокрушенный вздох, как будто надеялась избежать разговора.

— Да, хорошо. Конечно.

Она делает ему знак следовать за ней на кухню и тычет Энзо в плечо, когда проходит мимо.

— Ты можешь немного последить?

Рот Энзо кривится, когда он видит Клауса прямо за ее спиной.

— Что он тут…

— Не начинай, — обрывает она его протест, толкая дверь и жестом приглашая Клауса войти первым. Прежде чем ответить, он бросает на собеседника испепеляющий взгляд. — Просто следи за кафе, я сейчас вернусь.

— Что это было? — спрашивает Клаус, когда дверь за ней закрывается, и на кухне остаются только они.

Кэролайн лишь пожимает плечами и тут же начинает ходить по комнате, словно ей есть чем заняться: роется в шкафах, вынимает ингредиенты и раскладывает их на островке из нержавеющей стали посреди комнаты.

— Ничего особенного.

— Он вел себя как настоящий придурок. Причём только со мной.

— Не обращай внимания на Энзо, он всегда ведет себя как идиот, — она достает мешок с мукой, бросает на него быстрый взгляд и продолжает двигаться. — Ты хотел поговорить?

— Что ты делаешь?

— Проверяю, есть ли у меня все необходимое для завтрашней утренней порции черничных кексов и бананового хлеба. Я слушаю.

Клаус кладет портфель, глубоко вздыхает и расправляет плечи.

— Все было… Неловко вчера вечером. Я просто хотел… Тебе обязательно делать это прямо сейчас? — огрызается он, когда Кэролайн начинает стучать кастрюлями.

Она виновато поджимает губы, ставит сковородки и подходит ближе, хотя между ними все еще остается расстояние, от которого у Клауса мурашки бегут по коже.

— Извини, — говорит она.

Он вздыхает.

— Что происходит?

— Я не понимаю, о чём…

— Кэролайн, — обрывает он ее, но голос мягкий, почти умоляющий.

Она смотрит на него, и он видит в Кэролайн то, что еще не раз не видел: печаль.

— Мы больше не можем этого делать, Клаус.

— Что делать?

— Это, — она проводит рукой между ними. — Кларолайновская штука.

Брови Клауса морщатся.

— Кларолайн?

— Так нас называют люди.

— Какие люди?

— Некоторые клиенты. Завсегдатаи. Они видят тебя здесь все время, видят, как мы разговариваем, видят твое имя на стенде… — она замолкает, пожимает плечами. — Они придумали это название. Я слышала, что идет спор.

— Что за спор? — она бросает на него многозначительный взгляд.

О, думает он. Люди делали ставки на то, когда они будут вместе. Твою ж…

— Это, случайно, не была идея Кола?

— Похоже, это по его части, — Кэролайн коротко улыбается, но улыбка быстро угасает. — Мы больше не можем кормить людей сплетнями. Я не могу, Клаус.

Он делает шаг вперед.

— А почему бы и нет?

— Потому что, — говорит она, ее голос поднимается на октаву. — Мы бродим вокруг да около уже несколько месяцев.

— Так давай больше не будем.

— Мы не можем, — говорит она с решимостью, которая пронзает его насквозь. — Ты мой друг, и я хочу остаться друзьями, поэтому мы должны подвести черту.

Клаус хмыкает.

— Ну вот, опять ты бросаешь это слово, — рычит он.

— А что плохого в том, чтобы быть друзьями?

— Я не хочу быть просто друзьями, Кэролайн! Как ты ещё не поняла этого?!

Что-то в ее глазах застывает, она наклоняет голову.

— Как ты предлагаешь нам быть больше, чем просто друзьями, будучи в Нью-Йорке?

Ее слова — выстрел в грудь, груз вины давит на него. Нью-Йорк. Он рассказал ей о переводе в тот вечер в баре. Он рассказал ей в красочных подробностях, как неустанно трудился над этим, как отчаянно хочет вырваться из безжалостной хватки отца, как вот уже больше года офис на Парк-авеню стал его единственной мечтой.

Только это уже не так, давно не так, а он никогда… Вот дерьмо.

— Так вот в чем дело? — спрашивает он, и голос его снова становится спокойным. — Это из-за Нью-Йорка?

— Это касается всего. О нас с тобой и о том, чего мы хотим в жизни. Все это время мы флиртовали или — что бы мы там ни делали — и я думаю, что часть меня всегда думала, что это неизбежно случится. Это было похоже на вопрос «когда», а не «если». Но я понятия не имела, что причина, по которой ты все это время изнемогал, заключалась в том, что ты так отчаянно хотел убраться к черту из Нового Орлеана.

Ее голос срывается в конце, те же слезы, которые он видел прошлой ночью, угрожают снова овладеть ею. И наконец Клаус понимает…