Стук колес становился громче и яснее, и наконец из-за угла показался полицейский экипаж. Штольман обернулся к цыгану.

— Завтра утром будь поблизости от кабака. А теперь ступай.

Захару не нужно было повторять дважды, парень шустро развернулся и скрылся в тени глухих переулков. «Черных!» — Штольман кивнул подчиненному, притаившемуся за углом, которому было велено сменить мундир и фуражку на жилетку и картуз, и тот проворно шмыгнул следом.

— Яков Платоныч, вы что же, цыгана отпустили? — Коробейников, спрыгнув с едва остановившейся пролетки, растерянно поглядывал в направлении, в котором скрылся вышеупомянутый объект.

— Да, у нас на него ничего толком не было.

— Как же так? Его же взяли на месте…

— Антон Андреич, так надо. Привезли?

— Да. Заводите, — приказал Коробейников городовым и встревоженно посмотрел на начальника. Сам давеча говорил, что руководствоваться надо фактами, да уликами, а не лирикой всякой, и вот те на. Прибавив шаг, он догнал начальника и продолжил доклад: — Взяли одного Терентьева. Нимфы на месте не было, о местонахождении ее говорить отказывается. Фургон весь перерыли – драгоценностей нигде нет. Вот, — протянул он бумажный конверт, — все, что нашли, в том числе и на господине Терентьеве.

Штольман высыпал содержимое на стол, и его внимание сразу же привлекли золотые часы, украшенные бриллиантами. А на внутренней стороне крышки красовались витиеватые инициалы «К.А.С.»

— Косанский Артур Степанович, — проговорил сыщик и улыбнулся. — Ведите сюда Терентьева.

Фокусник удивленно вскидывал брови, разводил руками и уверял, что понятия не имеет, кто такой Косанский. Брегет он честно выиграл в покер у какого-то прощелыги. Имени его не помнит, но вид у него был такой, что вполне мог и спереть часы у предыдущего хозяина. Штольман видел, что он на ходу сочиняет, профессиональное чутье и природная интуиция ни раз помогали ему разглядеть обман за красивой и складной историей. Терентьев, полагая, что у полиции на него ничего нет (иначе бы уже предъявили), откровенно развлекался, пока отведенное следователю время неумолимо утекало сквозь пальцы. Сдержанность всегда была одним из достоинств Штольмана, одной из его сильных сторон, однако, то ли сказывалось постоянное напряжение последних дней, то ли недосып, но теперь самообладание его подвело.

— Встать!

Игнат Николаевич осекся от столь резкого и враждебного приказа, непонимающе покосился на Коробейникова, но, не найдя в его лице поддержки, вновь встретился с прямым и полным неприязни взглядом сыщика и все же подчинился. Штольман подошел к нему вплотную, поднял руку и бесцеремонно отвел его подбородок в сторону.

— Что вы себе позволяете? — взбрыкнул Терентьев, выворачиваясь.

— Расскажете, любезный, откуда у вас две царапины на шее? — следователь вновь отошел от него на несколько шагов.

— Да, бог их знает, откуда, — хмыкнув, он беспокойно забегал глазами от Штольмана к Коробейникову и обратно. — Может, Нимфа царапнула.

— И часто она наносит вам подобные увечья?

— Каждую ночь, — огрызнулся Игнат Николаевич. — Как кошка она у меня.

— А не припомните третьего дня тоже Нимфа вам в горло цеплялась? Или быть может Настасья?

— При чем здесь Настька вообще. Она не в моем вкусе.

— А что в вашем вкусе, позвольте полюбопытствовать? Девушек беззащитных в корыте топить?

Больше приступной самонадеянности и чувства вседозволенности у подобных индивидов Штольмана раздражала только их трусость, когда наступал момент ответить за свои поступки. Следователь с презрением посмотрел на подозреваемого и продолжил допрос:

— За что же вы так с Митяем обошлись? Подставили товарища, убили Марго его руками.

Терентьев попятился назад, но наткнулся на стул и плюхнулся на него, растерянно моргая.

— Что это вы пытаетесь повесить на меня? Я никого не убивал!

— А кто убил? Нимфа?

— Не знаю, у нее и спрашивайте. А я вам больше ни слова не скажу.

— Ну, ты посиди, подумай, может передумаешь.

Штольман крикнул дежурному и велел сопроводить господина в камеру.

***

Анна сидела на тюке соломы, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. Слезы уже успели высохнуть, но вот страх никуда не делся. Напротив, он лишь подогревался неизвестностью и ее отчаянным положением. Ведь никто не знает, что она здесь, никто ее не хватится. Разве что дядя. Вся надежда оставалась только на него.

В коморке, где ее заперли, не было окон, но пугала ее вовсе не кромешная темнота, а мужские голоса и грубый смех, доносившиеся из-за двери. Собственно очертания двери, благодаря просачивающимся сквозь щели полоскам света, были единственным, что она могла четко разглядеть. Анна насторожилась, когда в просвете между полом и дверью мелькнула тень – кто-то остановился возле чулана. Послышался скрежет отодвигаемого засова, и дверь приоткрылась. Анна предусмотрительно вскочила на ноги.

— Зарка, да не бойся, это я – Тимур! — молодой мужчина вошел внутрь и, приподняв повыше переносной фонарь, осмотрелся. — Ты что же, в темноте сидишь? — Он еще раз повнимательней оглядел чулан и пристроил фонарь на каком-то гвозде, торчащем из потолочной балки. Затем на мгновение скрылся за дверью и вернулся с миской и чашкой в руках. — На, вот, поешь.

Анна выхватила кружку и с жадностью выпила все до капли. Мужчина оставил тарелку на каком-то старом ящике и посмотрел на девушку с едва заметной улыбкой. Анна протянула ему пустую чашку и твердым голосом спросила:

— Зачем я здесь? Что вам от меня нужно?

— Не прикидывайся, Зар, будто не понимаешь. Верни Артуру драгоценности, и он тебя отпустит.

— Нет у меня никаких драгоценностей.

— А у кого они?

— Не знаю, я ничего не брала, — воскликнула Анна совершенно искренно. Она не знала, какова роль Зары в этом ограблении, но она говорила только за себя, потому что уже успела сто раз пожалеть, что не послушалась Штольмана и поехала в этот проклятый цирк, потому что не собиралась брать на себя чужую вину. Чужого тела ей было более, чем достаточно.

— Зара, тебя видел Степка, — сказал Тимур, как показалось Анне, расстроено и опустил взгляд, будто скрывая свои чувства. Но Анна интуитивно догадалась о его особом отношении к Заре и попробовала обернуть это себе на пользу.

— Обознался он. Ты веришь мне?

Он молчал.

— Посмотри на меня, посмотри мне в глаза, — не сдавалась барышня Миронова, — я говорю правду – я ничего не брала.

— Тогда почему ты сбежала той же ночью? — спросил он, с горечью покачав головой, будто гоня от себя непрошенные сочувствие и сострадание.

— Я не могу тебе сказать, но уверяю, это не имеет никакого отношения к ограблению. Я не воровка, ты ведь знаешь это, — она старалась поймать его взгляд, и когда он наконец посмотрел ей в глаза, она увидела, что он готов ее простить, что он хочет ей верить. — Выпусти меня, и я помогу отыскать украденное.

— Ты снова это делаешь, — усмехнувшись, он попятился назад и затряс головой, словно скидывая с себя ее чары. — Все вы бабы хитрые!

Он рывком развернулся, выскочил за дверь и с размаху ее захлопнул. Лязгнул засов, и Анна вновь обреченно опустилась на солому. Она покосилась на фонарь – теперь у нее хотя бы есть свет и некоторое понимание о том, кто ее похитил и зачем. И тут ее осенило – она никогда не бывает одна, души умерших бесцеремонно врываются в ее жизнь, прося о помощи. Настал их черед помочь ей.

Анна выпрямилась и, закрыв глаза и глубоко переведя дыхание, произнесла властным голосом: «Дух Марго, явись. Дух Марго, явись мне. Дух…» Она не успела договорить третий раз, как ее обдало ледяным дуновением и привычно сдавило грудь невидимыми тисками. Пред ее взором возникла некогда красивая блондинка с изуродованным кровавой раной лицом, с глубокими тенями, залегшими под глазами, в которых отражались грусть, тоска и озлобленность.