- Мишутка, солнышко! Очнись, ну пожалуйста. Ну что ты, маленький мой, мама с тобой. – я уговаривала его открыть глаза, а сама заливалась слезами. Я подняла его к себе на руки.

В этот момент толпа, что собралась за моей спиной расступилась и передо мной на колени села Северина. Взяла у меня его из рук, положила на покрывало и стала водить руками над Мишуткой и сканировать его состояние. Меня сзади за плечи взял Никита и прижал к себе. Он хотел меня отвернуть от всего, чтобы я не видела этого ужаса, но я хотела смотреть и увидеть, что сейчас мой малыш очнется и улыбнется.

Северина остановила кровь, текущую из головы и очень напряженно водила возле головы, это было по моим меркам очень долго и ничего не менялось. Потом она провела ладонью по его лицу, наклонилась, взяла его ручки, положила их ему на грудь и поцеловала в лоб Мишутку. Опустила руки, подняла на Никиту глаза и еле заметно качнула ему головой, по щеке у нее катилась слеза.

Я не спускала с нее глаз и все поняла, но мозг не хотел принимать эту информацию. Я не хотела в это верить! Только не это! Мой мальчик! Мой малыш!

Я услышала свой вопль:

- Нет!!!! –и провалилась в темноту.

38 глава.

Я не помню ничего в тот день. Все было как в тумане. Как будто не со мной. Как меня привели в чувства. Как принесли Мишутку в дом. Его помыли и переодели. Я помню, как взяла его на руки, дальше провал, потом помню, как  я сидела на полу и качала на руках Мишутку. Мне казалось, что он спит. Он был такой маленький, такой худенький. Я  что-то ему рассказывала, говорила, что он проснется, и мы пойдем на речку камешки бросать, ведь я обещала ему после стирки сходить с ним на берег.  Он был очень холодный, мне казалось, что он просто замерз, и от этого я еще больше его заворачивала в белое покрывало, что мне дала Лиза. Закутывала его маленькие ручки и ножки. Гладила по его пухлым щечкам, мне казалось, что он сейчас откроет глаза, и я увижу его улыбку. Я пела ему колыбельную и качала его, слезы текли, но рыдать я больше не могла. В груди была просто тупая боль.

В дом зашел Никита:

- Пора, Лада!- он наклонился ко мне, взял у меня из рук Мишутку и вышел из дома. Я опустила руки и голову и расплакалась. Сонька и Лиза подняли меня с пола. Лиза накинула на меня черное покрывало, и мы вышли во двор. Мы медленно спускались к реке, впереди шел Никита, я видела его сгорбившуюся спину и белое покрывало, которое свисало до ног. Сонька держала меня за талию и вела к реке. Лизка плакала и гладила меня по спине.

У реки уже столпился народ, на берегу был сделан помост, и он весть был уложен сухими ветками и сеном. По краям с четырех сторон стояли кованые вазы, в них горел огонь. Мы подошли к помосту, Никита хотел положить туда Мишутку, но я его остановила, попросила дать мне его поцеловать. Я поцеловала ребенка в лоб, погладила его щечки и завернула в покрывало. Никита положил его на помост. Лиза закрыла ребенка покрывалом, положила рядом его деревянную лошадку и отошла за мою спину. Староста зажег факел, поднес его ко мне. Слезы заливали мои глаза и все расплывалось. Я взяла его в руку, подошла к помосту и упала на колени, я не могла его сжечь. 

- Я не могу! Ему же больно! – я разрыдалась.

Сзади ко мне подошел Никита, поднял меня, взял вместе с моей рукой факел и зажег погребальный костер. Вместе с огнем женщины запели песню, это какая-то грустная, где-то вой, где-то плачь, разрывающая душу песня. Она окружала меня и вводила в транс.  Многоголосие раздавалось вокруг меня и казалось, что это один голос. При чем, это мой голос, который рвется из меня и уносится вверх, в небо, разрывая мою душу на куски. Я не могла смотреть на огонь, я рыдала на груди у кузнеца, а он гладил меня по спине и успокаивал. Что- то шептал про Светлые сады, про родных, которые встретили душу Мишутки, и он вместе с ними ест там сладкие плоды и веселится.

 Когда огонь полностью сгорел, мы все пошли домой, только женщины остались стоять. Они пели эту разрывающую душу песню все тише и тише. Я не шла, я просто висела на Никите. Он держал меня за талию и вел домой. Ноги мои не переступали по песку, а просто волочились. Девочки пошли вперед, а мы с Никитой и Петром очень медленно и позже их пришли домой.

- Мишутка, ушел  в Светлые сады к своим предкам и отцу. – Сказала сквозь слезы Сонька. - Он будет ждать нас там! Ему там хорошо и спокойно! Лада тебе нужно успокоиться, иначе им там плохо, если мы тут по ним плачем.

Она подала мне какой-то отвар, а мне хотелось, чтобы это было какое-нибудь зелье, которое стирает память и притупляет боль. Сердце болело, и слезы текли из глаз без остановки. Мы пошли в свою спальню и легли на кровать. Я свернулась клубочком на груди у Никиты и молча, лежала и смотрела в одну точку. Он гладил меня по спине и успокаивал, что- то шептал. Мой, вечно молчаливый и малоразговорчивый  мужчина, что-то мне шептал, и я под его тихий шепот уснула.

Мне снился Мишутка, он бегал среди цветущих яблонь и смеялся. Я даже во сне слышала его смех. Мне хотелось его поймать, но он уворачивался и убегал от меня. Потом появился, откуда - то из-за дерева наш кот и он превратился в меня, только это была не я, а та чье место я заняла в этой жизни. Она мне улыбнулась, повесила на ветку яблони кристалл, которым играл малыш, подняла Мишутку на руки и пошла вместе с ним вглубь сада. Я стояла и смотрела, как они удаляются от меня, а Мишутка повернулся и помахал мне рукой. Я проснулась вся в слезах на груди у Никиты, он обнимал и целовал меня. Потом он поднес к моим губам уже остывший отвар и сказал, что его нужно выпить, это Северина принесла. Я послушно выпила этот горький отвар.

Еще какое-то время лежала, по моим щекам текли слезы, вспоминая ребенка, и опять уснула.

Я проспала сутки. Когда просыпалась, Сонька меня поила отваром, и я засыпала снова. Потом я просто лежала, уставившись в одну точку. Это ведь я не досмотрела ребенка, это он по моей вине погиб. Мне не хотелось жить. Сердце сжималось от боли и понимания, что ничего не вернуть. Что изменить ничего нельзя. Несколько раз приходила Северина, проверяла меня и уходила, ничего мне не говоря.

Живот не болел, но на душе было тоскливо и одиноко. Выть хотелось от безысходности. На третий день меня с кровати подняла Сонька.

- Так давай вставай. Хватит убиваться. Ничего не изменишь, а тебе нужно думать о ребенке внутри. Северина, как к малому дитю, к тебе бегает. Будто у нее больше дел нет. У нее еще в двух деревнях такие, как ты. Так что встаем, моемся, а то я тебя уже к козе скоро переведу. Будешь вместе с ней лежать.

Она одела на меня чоботы. Накинула платок и курточку, которую я на осень сшила и повела меня мыться в купальню. Там намылила меня и стала поливать с ковша мне на голову. Потом вытерла, одела и посадила на лавку в купальне. Сонька стояла и смотрела на меня, я смотрела в пол и молчала.

У меня обожгло щеку, и я почувствовала удар. Волна негодования поднялась во мне. Я не ожидала, что Сонька ударит мне пощечину.

- Ты с ума сошла?

- Ну вот, мы и очнулись. А то я тебя еще неделю наверно буду мыть и смотреть на тебя. Хватит себя жалеть! Ты что одна потеряла ребенка?- кричала на меня Сонька. – Тут нет дома, где ни делали погребальный костер для детей. Тебе уже пора прийти в себя и прекратить себя жалеть и винить. Ты не виновата, в этом. Кто знал, что он кинется под лошадь, которая понеслась? Никто его не спас бы. Поняла! Северина сделала все, что могла, но вернуть из Светлых садов она никого не может.

Я разрыдалась, Сонька еще постояла со мной. Потом обняла меня, погладила по голове и прошептала:

- Тихо, тихо! Успокаивайся. У тебя куча дел. Так что давай приводи себя в порядок и продолжай жить. Я не могу с тобой тут днями сидеть. Мне нужно Ярославу помогать. А тебе еще кучу людей дома кормить. И самой нужно поесть. Ты уже три дня не ела. Если и дальше не будешь есть, то твою дочь мы тоже сожжем на костре.