Сергеев, наконец, поднялся с кресла, и министр больше его не удерживал.

– Ты комнатку для него нашел? – заботливо поинтересовался министр у помощника.

– Здесь, на третьем этаже.

В министерство наезжал народ со всей страны, для чего в здании МВД были специальные кабинетики, где приезжие могли работать. Ни в одном другом министерстве такой заботы о командированных не было.

– Курировать тебя будет Анатолий Семенович, от него получишь и все материалы на Кукуева. Накопали много, а за руку не схватили. А ваша клиентура, сам знаешь, если за руку не схватил, будь он хоть трижды вор, а в суд идти не с чем, все равно вывернется. А книжку посмотри… Ситуация, понимаешь ли, оригинальная… Есть вопросы?

– Вопрос, может быть, и наивный, но где доказательства, что наш подозреваемый и есть прототип Кукуева? Сочинение как бы художественное…

– Есть у Ложевникова вроде как карманный такой придворный критик, Пионов-Гольбурт, и в статьях и в книжке про Ложевникова с восторгом объясняет, где герой найден и с кого списан, – за министра ответил Вишневецкий. – Автор и герой даже на читательских конференциях вместе появлялись, как Борис Полевой и Алексей Маресьев. Во как!

– Меня, естественно, не творческая сторона этих взаимоотношений интересует, – сказал Сергеев.

– На Ложевникова никаких выходов нет, и ты на него не отвлекайся, – твердо сказал министр.

– Извиняюсь, Ложевников случаем не член ЦК?

– Членами ЦК, молодой человек, – раздельно и строго сказал министр, – «случаем» не бывают.

– Прошу прощения!

– А что касается товарища Ложевникова, то он кандидат в члены Центрального Комитета нашей партии, если тебя это интересует. Еще есть вопросы?

– Никак нет, – почти по-военному ответил Сергеев. И тут же, чтобы министр не подумал, что замечание напугало его, добавил: – Пока больше вопросов нет. Разрешите идти?

– У меня к тебе вопрос есть, – отойдя от Сергеева шагов на пять и, оглядев его фигуру как бы заново, сказал министр. – В майорах давно ходишь?

– Полтора года. Звание присвоено досрочно, – четко доложил майор Сергеев.

– В вашем главном управлении хорошие перспективы роста, – сказал министр, глядя из-под бровей в глаза Сергееву. – Можешь идти. Желаю успеха, – и протянул руку жестом легким, почти дружеским.

– Подожди меня в приемной, – предупредил Вишневецкий.

Сергеев, прижимая левой рукой папку с так и не понадобившейся справкой по Усть-Куту и томиком Ложевникова, повернулся и вышел так, что и самый придирчивый дока по части фрунта не смог бы назвать его поворот и выход штатским, и вместе с тем, и в повороте, и в походке была та естественность и свобода, которую могут себе позволить офицеры, не преувеличивающие значения строевой подготовки в борьбе с расхитителями социалистической собственности.

Была такая.

Майор Сергеев, старший следователь по особо важным делам, а других дел Главное управление практически и не вело, большой охотник за хитроумным жульем, ворующим в особо крупных размерах, лицом располагал совершенно непримечательным, как говорится, незапоминающимся.

Хорошо сыщику иметь такое лицо, но если лицо это возвышается над толпой, как восклицательный знак, то немаловажные для деликатной профессии черты, стертость и неприметность, тут же теряют свое достоинство.

Носитель непримечательного лица был виден за версту, такой он был длинный.

Прадеда его по отцовской линии звали Сысой, что, впрочем, к делу о Кукуеве отношения не имеет.

Черты лица майора Сергеева были правильными и мягкими, как Средне-Русская возвышенность. И мимика у него была спокойной, что свидетельствовало о том, что у хозяина невыразительного лица нет ни склонности к крайностям, ни нервозности, а это вызывает доверие, и не только у начальников, но и у подозреваемых, подследственных и, что немаловажно, у свидетелей, проходивших по особо важным делам.

Именно свидетелей при хищении социалистической собственности оказывалось всегда с избытком.

Приятели из политехнического, где учился правнук Сысоя, однокашники и друзья, узнав о том, что Сергеев пошел в милицию, отнеслись к этому, разумеется, по-разному. Одни как к предательству профессии, другие как к чудачеству, но все вместе если не насмешливо, то иронично.

В ответ на упрек, дескать, неинтеллигентное это дело, сыск, следствие, допросы, Сергеев спрашивал собеседника, считает ли он интеллигентом поэта Блока, Александра Александровича, с большим успехом работавшего в Следственной комиссии Временного правительства. Официально поэт был призван авторитетно редактировать протоколы допросов, а по преданию не только редактировал, и не только допрашивал, но как человек, ко всякому делу относящийся творчески и увлеченно, написал пособие по тактике допроса. Последнее, скорее всего, было фантазией, но категорических возражений на этот счет ему никто не предъявлял.

Сергеев пошел в милицию в те времена, когда репутация Комитета безопасности, обрушенная Хрущевым, Никитой Сергеевичем, и после низвержения самого Никиты Сергеевича все еще продолжала падать, но уже потихоньку, а милиция в противовес ГБ возвышалась.

Вот и Брежнев, Леонид Ильич, в начале своего утомительно долгого правления приложил немало труда для усиления роли как раз МВД.

Призванный на пост министра тов. Щелоков, Николай Анисимович, с которым будущему Генсеку так хорошо поработалось в свое время в солнечной Молдавии, должен был создать в противовес ГБ, структуре закрытой, свою структуру, открытую, по крайней мере, для него, Брежнева, Леонида Ильича.

И надо признать, что с точки зрения собственной безопасности, в интересах защиты себя от случайностей, постигших, к примеру, его предшественника, он сделал все дальновидно и правильно. Чем разбираться, что там, на Лубянке, в этом непроницаемом ящике, происходит, лучше его людей осадить, а ящик задвинуть.

Нам же в этой связи следует лишь заметить, что экономический отдел ГБ был не просто передан в милицию, но уже в милиции развернулся в организацию, наделенную огромными полномочиями.

Либеральная публика, лишь догадывающаяся всю жизнь о намерениях власти по разного рода внешним признакам, тут же эту рокировочку объявила многообещающим началом в духе десталинизации и возвращения к ленинским нормам жизни.

При этом временное возвышение МВД не было в КГБ забыто, мстить милиции никто не собирался, а вот ставить ее на свое место приходилось постоянно.

Интереснейшие события можно было наблюдать на пересечении двух течений!

Развернулась борьба за утверждение ленинских норм неотвратимости наказания, и борьба эта породила невиданную ранее форму пресечения преступлений, близкую к тому, что можно ожидать лишь на высшей стадии развития самосознания человека, на высшей стадии развития чувства ответственности перед обществом.

Комитет государственной безопасности помог осознать свои ошибки министру внутренних дел тов. Щелокову Н. А., и он, не доводя дела до суда, застрелился.

В свою очередь осознал, не без подсказки со стороны МВД, свои ошибки заместитель председателя КГБ тов. Цвигун С. Я., тоже генерал армии по званию, и он не захотел искать правды в суде и вынес себе суровый приговор сам, в общем, тоже застрелился.

Хотя бы эти два ярких примера необходимо сохранить в нашей исторической памяти, они проливают свет далеко вперед, позволяя предположить, что в будущем, на высшей ступени общественного самосознания, суды отомрут.

Достаточно будет человеку указать на его ошибки, и… он сам решит, как быть дальше.

Остается лишь пожалеть, что общество свернуло с этого ясного и в высшей степени привлекательного пути в такие дебри, где пальба стоит непрекращающаяся, а кто наводчик, кто стреляет, кто патроны покупает, кто подносит и кому все это нужно, так до сих пор и не ясно, хотя трупы налицо.

Громогласные убийства, и это стало приметой нашего времени, президент, как правило, берет под свое личное расследование. После многолетней и тщательной работы следственных органов, направляемых в нужную сторону чуть ли не самим президентом, выносится авторитетное предположение о том, что «убийство носило заказной характер».