За десять лет новой власти все «заказчики» из тех, кто пожелал остаться неизвестным, так до сих пор и пребывают неизвестными.

Вот так же неизвестные убьют и Дмитрия Дмитриевича, и довольно скоро.

В провинциальной хронике происшествий не будет сказано о том, что президент или кто-нибудь из начальства поменьше возьмет расследование этого убийства под личный контроль.

Бери тот же президент такого рода незначительные происшествия под личный контроль, тогда его аппарат, и без того немалый, должен был обрести свое Главное следственное управление со штатом, превышающим все остальные следственные управления вместе взятые, поскольку все вместе взятые следственные управления с задачей расследования особо важных преступлений не справляются.

Небольшой исторический экскурс, без капли вымысла, без тени художественной красочности, изощренности, без присущего иным сочинителям налета воображения, вот такая справка нужна лишь для того, чтобы понять главное, ленинский принцип неотвратимости наказания сам по себе неотвратимостью не обладает.

Кукуев мог бы вести себе и вести свою «широкозахватную» (Пионов-Гольбурт) деятельность, если бы люди на непроницаемой высоте, наделенные огромной властью, не были повседневно и ежечасно так обеспокоены тем, чтобы эту власть сохранить, упрочить и по возможности увеличить.

Самое удивительное это связь, реальная связь, существующая между незримым, недосягаемым и нами.

Для пояснения этой трудной мысли придется прибегнуть к научно-образному сравнению.

Что происходит, к примеру сказать, на Солнце, почти никто не знает, если и знают, то очень немногие. И, как правило, лишь приблизительно. Не до конца. И не с самого начала. Но вот что действительно интересно – события, происходящие на довольно-таки далеком от нас расстоянии, оказывается, действуют на нас, влияют и на поведение, и на настроение, и на самочувствие, и даже могут стать причиной катастроф как домашнего, так и вселенского масштаба.

Семь раз пытались возбудить против Кукуева уголовное дело.

Семь раз!

Ну и что?

Могли еще сто семь раз пытаться. Что же? А собака-то, оказывается, зарыта в Кремле, на Новой площади, на Лубянском холме и на улице Огарева, дом девять.

Сергеев, работая «на земле», так на жаргоне борцов с расхитителями социалистической собственности называли сотрудников районного звена, постоянно чувствовал свое особое положение в сравнении с «комитетчиком», сидевшим на подворье особняка князя Горчакова, но не в особняке, где по праву разместился райком партии, а во флигеле, там, где раньше была княжеская конюшня. Как раз на втором этаже этой конюшни, где, может быть, отдыхали и сушили портянки княжеские конюхи, отвели помещение для уполномоченного ГБ по району.

Вот ведь до чего дошло, до чего низвели государственную безопасность!

Сергеев же сидел напротив, через улицу, в здании церковного причта Александровского лицея, переведенного в свое время из-под царскосельской сени на пустынную в ту пору Петроградскую сторону.

Не только помещение у Сергеева было лучше, но и подчиненных и прав у Сергеева было больше. В том же райкоме он без труда открывал двери кабинетов начальников отделов. Мог бы, как говорится, и ногой открывать, но воспитание не позволяло. А еще он мог вызвать к себе практически любого работника предприятия, размещенного в районе, но и этим никогда не злоупотреблял, из уважения к серьезным хозяйственникам и сознавая свою молодость, предпочитал ездить сам.

Впрочем, однажды замахнулся по неведению слишком высоко, послал повестку третьему секретарю обкома комсомола, после того как она «прошла» у него на перекупке заграничных тряпок. Вот здесь уже пригласили, а фактически вызвали самого Сергеева через дорогу, в райком партии, ко второму секретарю, женщине, которая отечески вразумила не в меру наблюдательного начальника районного отдела БХСС. Ему было указано, что Олечка человек честный, а он поставлен партией на ответственный пост для борьбы с людьми нечестными.

Приглашение по телефону называлось «на беседу», второй секретарь звонила лично, и все это были знаки уважения и к должности, и к самому капитану Сергееву.

Сергеев в городе был на хорошем счету.

Впрочем, как человека не из милицейского мира, его смущал плановый характер работы. Профилактика, работа с агентурой, еще несколько разделов как бы в план помещались, но планировать количество пойманных за руку взяточников, непременно наращивая показатели из квартала в квартал, значит, как бы изначально признавать неуклонный рост преступности и тщетность борьбы.

Поставленный в пору обновления кадров руководить ленинградской милицией бывший партийный работник, тут же произведенный в генералы, генерал Птицын, привык ставить в пример хорошие показатели работы Сергеева. Заметив однажды, что показатели «по взяточникам» у Сергеева упали, Птицын поднял его на коллегии: «А ну, Сергеев, скажи-ка нам, что, у нас взяточников уже нет? Может быть, и в районе они у тебя перевелись? Скажи при всех! У него же там, – это уже обращаясь к аудитории, переживающей сладостную тревогу за товарища, – у него же там взяточник на взяточнике! Может быть, ты их всех переловил? Может быть, ты их всех под суд отдал? Может, искоренил?!»

Сергеев знал, что заряд должен быть выпущен до конца, и поспешил на помощь начальнику, воспитательно расшумевшемуся, лишь в тот самый момент, когда следовало ожидать заключительного: «Ну, чего молчишь?»

– Профилактируем, товарищ генерал, – ровно, по-деловому, не оправдываясь, а докладывая, произнес поднявшийся во весь рост Сергеев.

«Профилактриует», – повторил эхом генерал, словно аудитория не поняла, и требовался то ли перевод, то ли пояснение.

– Но вот тебе мой практический совет, – произнес генерал и оглядел всех собравшихся взором дирижера, проверяющего готовность оркестра повиноваться его жесту. – С теми же взяточниками. Что нужно делать? Надо найти… – генерал сделал интригующую паузу и продолжал доверительно, чуть понизив голос, но так, чтобы его было слышно и в задних рядах, – главное звено! Ухватиться за него и… вытащить всю цепь!

Последние слова он произносил с таким нескрываемым энтузиазмом, словно сам вручную вытягивал заведенную на бригель якорную цепь средней руки эсминца, сам же при этом пребывал в убеждении, что вкладывает в руки своих сотрудников универсальный ключ от всех загадок и тайн, порожденных противоправной деятельностью граждан на территории города Ленинграда.

Насладившись произведенным впечатлением, бывший партийный работник высокого ранга, способный руководить всем, чем угодно, вспомнил о молодом офицере, нуждавшемся в помощи старшего по званию и летам:

– Ты понял, Сергеев?

– Так точно, товарищ генерал. Как учил товарищ Ленин, найти главное звено и вытащить всю цепь.

– Вот видишь, как полезно читать Владимира Ильича Ленина. И то, что ты его читаешь, это хорошо. Садись, – генерал не был нисколько задет тем, что лавры мудреца, дающего полезные советы на все случаи жизни, были переадресованы по принадлежности.

Сергеев был самым молодым в Ленинграде начальником райотдела БХСС и самым удачливым.

У него были лучшие показатели в городе по разоблачению взяточников, спекулянтов и по пресечению фарцовки. Новомодным словечком назывались нелегальные торговые сделки с предприимчивыми иностранными туристами, с каждым годом все больше и больше наводнявшими Северную Пальмиру…

Спекуляция валютой была областью интересов «комитетчиков», но и здесь Сергеев преуспел больше, чем его коллега.

Сергеев знал о непростых отношениях в ту пору между ГБ и милицией и не без основания догадывался, что его визави с куда большим вниманием следит за тем, что происходит в райотделе милиции, чем за гостиницами и студенческими общежитиями, в связи с наплывом иностранцев ставшими прибежищем потенциальных шпионов.

Обедая с «комитетчиком», типичным комсомольским выдвиженцем, в райкомовской столовой, Сергеев «скидывал» ему выявленных его службой валютчиков.