Время, и вся наша действительность – предопределены, и всякий путь необходимо предрешён. Но знай мы, об этом предопределении, и сама жизнь потеряла бы свою ценность. Никто и никогда не дорожил бы этой жизнью, знай он её цели, и её последствия. И тот кажущийся произвол нашей воли, то иллюзорное в своей сути убеждение, что в жизни присутствует случайность, – убеждение, основанное на неоспоримой случайности самого мира и действительности, есть необходимая платформа этой жизни, определяющая само её существование, как и бытие мироздания в целом.

Так вот этот человек, встретившийся Висталю в парке, чувствовал в себе некоторое количество благородной крови, но вперемешку с «подлой». И благодаря этому «компоту», он находил в себе как зёрна подозрительности, недоверия, лихости и мести, так и пенаты свободы и презрения к страху, и возвышенные стремления ко всему изысканному и прекрасному, – всему тому, что облагораживает сердце, и придаёт жизни меланхоличные ноты романтизма и любви. Он не желал следовать пережиткам сгнившей морали, и предвзятым канонам доминирующего «христианского политеса», имеющим начала в папской католико-протестанской раболепской идеологии. Или иным политесам, сформировавшимся и устоявшимся на полотнах человеческого разумения и духа. Он смотрел на мир трезвым открытым взором, и не предавался надуманным моральным откровениям, тем более что ценил он в жизни более всего честность, – собственную, прежде всего, и был редко снисходителен к чужому лицемерию и лукавству. Нет, он никого не обвинял, но лишь старался по возможности обходить стороной всех тех, чьи намерения, и чьё поведение, хотя и согласовывались с общепринятыми правилами, но претили его внутренним консолям. Он имел свою собственную независимую мораль. В сакральных глубинах своей души он признавал людей такими, какие они есть, и не требовал от них того, чем они не обладали по определению. И в этом было его отличие от адептов всякого теологического симпозиона. Он не пытался делать человека совершенным, ни в своих фантазиях, ни на деле, тем более что не знал, что такое совершенство. Он глубоко осознавал, что во всяких достижениях на этом поприще, всегда есть свои достоинства, и свои погрешности, и мнить свой взгляд на всё это, единственно правильным, признак недалёкости, а порой и элементарной тупости. На земле не отыскать ни одной личности, в которой не было бы всего от мира, как хорошего, так и плохого, с точки зрения идеальности взгляда самого снобистского воззрения. Но для вас ведь важен паритет, и вы готовы прощать не слишком фатальные отхождения, от признанных большинством норм. Вы готовы прощать…. И на самом деле границы этого прощения, так же необязательны, и не имеют стоического определённого базирования, и готовы отодвигаться, в случаях необходимости, для общего умиротворения, порядка, или выживаемости «доминирующего клана». Каждый из нас, в определённые минуты своей жизни готов забыть о моральных аспектах, как только возникает угроза его благосостоянию, или жизни его, и его близких.

Итак, сначала. Ранним осенним утром, когда одноцветность зелёной краски природы превращается в разноцветные красно-жёлтые тона, и сама природа становится меланхоличной, задумчивой и романтичной, Висталь шёл по главной улице города, названной в честь первого корвета, посетившего этот порт, «Светланской», по направлению к Океанскому проспекту. Повернув в центре налево, он продолжил свой путь, и, поднявшись по не очень крутому для этого города склону, вышел к Покровскому парку. Пройдя по алее в парке, он очутился на небольшом пятачке, справа от центра, которого, стоял памятник Петру и Февронии Муромским. Чья любовь снискала себе память в поколениях. И пусть это была абсолютно обычная любовь для Русского человека, но в силу мифотизации, и предании их жизни необычных качеств, они стали народными персонажами, и образцами для страждущих душ. Хотя, если кто-либо заглянет в действительную историю их любви, узнает немало неприглядных фактов, что присущи всяким бракам древности, как, впрочем, и современности. К примеру, лишь один всем известный факт в этом идеальном браке, как болезнь Петра, и шантаж Февронии, пожелавшей выйти замуж за князя, будучи обычной крестьянкой, в обмен на его исцеление. Ну да опустим эти факты, дабы не нивелировать общей картины жития идолов.

На лавке, недалеко от памятника, сидел Человек, для которого всё это было естественным образом жизни, он не страдал ни восторженностью, ни отчаянием, сталкиваясь с возвышенным и изысканным в жизни, и всем подлым и мерзким, присущим этой же жизни. Висталь подошёл, и, поздоровавшись, присел рядом. Прошу прощения за нарушение вашего уединения, меня зовут Висталь. Артём…, откликнулся незнакомец, на приветствие. И в голове у Висталя заиграла музыка, и послышались стихи:

Артист забав и развлечений

Как клоун в сумрачном лесу

Так равнодушен к возвышению

И к снисхождению своему…

Бежит по выжженной дороге

Бросая в поле колоски

Скорее в дьяволе, чем в боге

Питает искренность души…

Шторм, для стоячего болота

Для лживой черни – ураган

Терновый шарф, – для идиота

Для подлой нечисти, – капкан…

Циничный чёрт, насмешник веры

В счастливый, радостный конец

Разоблачитель ложной муки

Со всей серьезностью борец…

Он верит только в правду смеха

В круженье танца бытия

С самоиронией завета

С игрой плотвы понятия…

Он предпочтёт почёту, – славу

Безмерной вечности, – лишь миг

Отвергнет всякую преграду

Воспетый метром, – озорник…

Сменяет золото – на краски

Краюху хлеба, – на струну

На склепах мира, справит фрески…

Заставит петь, ночь и Луну…

Заставит петь, ночь и Луну…

Он так свободен и беспечен, – игрой своею одурманен…

И так силён и беззаботен, как будто гангстер на привале…

Жесток, проворен, беспощаден, – но с благородной честью дружен…

Так развращён своей отвагой, – но в час лихой всегда разумен…

Кто мог понять его? – Лишь ветер, и оценить его натуру…

Кто мог простить его? – Лишь Солнце, что не живёт надеждой к миру…

Но нет нужды в нём к пониманию, и к покаянию нет причины…

Он строит собственные замки, на плато мировой долины…

Что-то часто ко мне стали подходить в этом парке? Не далее, как вчера, я также мирно сидел здесь, и ко мне подошёл человек, сопровождаемый явным бомжем, и сходу протянув руку, хотел поздороваться. Я, немного опешив от такой наглости, спросил его, не подавая руки; Мы знакомы? На что он, смутился, и, представившись бардом, музыкантом и поэтом, с наплывающим разочарованием на лице, снова протянул руку. На что я сказал; Вот с этого и надо было начинать…. И пожал ему руку. Он явно недавно был из тех мест, где заправляет преступность, и где беспардонность и хамство в порядке вещей, если оно не переходит неких определённых границ. Определённых лидерами так называемого «преступного мира», в котором всё, – мораль, право, справедливость и честь, имели и имеют своё место в экзальтированном, своенравном виде, и где правила и законы, исходят из присущего этому миру чувства справедливости, основанной на тех же моральных аспектах, но в несколько упрощённом виде. Здесь всё сведено к свойственному Чарлзу Линчу и его последователям, немедленному возмездию, без судей и адвокатов, построенному на очевидности свершённого, не требующего никакого разбирательства. И пусть здесь также существует прощение, но в несколько урезанном виде, только если преступивший неписанный закон, имел благородные с точки зрения морали преступника, цели, и мотивы, которыми он руководствовался, не были подлыми, предательскими, и не шли от пошлого и низкого страха червяка.