Это фамилия. А полное имя у него было длинное, как товарняк, – Багиров Мир Джафар Аббас оглы. Весьма заметная фигура, известная среди подпольщиков Закавказья.

По-русски говоря, Джафар Аббасович, своего рода уникум. Двадцать лет сидел во главе Азербайджана, первый секретарь, при Сталине, пережил все чистки, умел в последний момент уйти из-под удара, подставив других.

Вплоть до ареста и расстрела в 1956 году.

Поэтому одни историки назовут его потом «азербайджанским Сталиным», другие – «азербайджанским Берией». Какая разница? По сути это был и многоопытный хитрый и подлый царедворец.

Подлез он к Косареву хитро и, чтобы его точно пригласили, после приема у Сталина в Кремле, потер руки и сказал:

– Слышал я, Саша, что твоя красавица жена безумно вкусно готовит! Это правда? До сих пор я думал, что лучше всех в мире готовит моя жена!

– А вы пожалуйте к нам на ужин, Джафар Аббасович, сами все увидите!

Тут Маша подготовилась и накрыла действительно великолепный стол. Гости разомлели, тост следовал за тостом.

Выпито уже было немало, когда Косарев совершает роковую ошибку.

Он встает с рюмкой в руке и предлагает:

– А сейчас давайте выпьем за настоящее большевистское руководство в Закавказье…

Багиров поднял бокал, улыбнулся, хотел уже было чокнуться, когда Косарев вдруг добавил:

– … которого сейчас там, к сожалению, не имеется!

В смысле, руководства.

Улыбка мгновенно слетела с лица Джафара Аббаса оглы.

Выпили, конечно. Перемигнулись: дескать, ну мы-то с вами понимаем, о чем речь. Но Багирову не понравился тост Косарева.

Ведь коммунистами Закавказья в тот момент руководил Лаврентий Берия – старый друг Багирова. Еще с двадцатых годов, когда они сблизились настолько, что в кавказской партийной организации их прозвали «сиамскими близнецами».

Разумеется, при первой же возможности Багиров рассказал другу об ужине в Волынском во всех подробностях, и Берия выпад Косарева хорошо запомнил. Не доверять Джафару у него не было ни малейших оснований.

Поэтому в перерыве какого-то пленума Берия подошел к Косареву и спросил его по-свойски и прямо в лоб:

– Сашка, ты что, на самом деле считаешь, что я не гожусь в руководители Закавказья?

Что оставалось ответить Косареву, который мгновенно всё понял?

– Да полно, почему же? Совсем нет!

А что еще ему оставалось сказать, поняв, что тебя предали.

Когда же Берию неожиданно перевели в Москву и 22 августа 1938 года назначали первым заместителем наркома НКВД, Косарев впервые встревожился.

Но тогда в Волынском при полной изоляции от внешнего мира он не мог знать, что 25 ноября 1938 года, когда они с Машей пытались вычислить свое будущее, комиссар государственной безопасности 1-го ранга, бывший заместитель Ежова Лаврентий Павлович Берия стал наркомом внутренних дел.

28 ноября они провели свой последний спокойный вечер, не подозревая, наверное, что отныне больше им не будет суждено собраться всей семьей, что Косарева они больше не увидят живым, а жене с дочерью суждена долгая разлука.

Быстро стемнело.

Они уложили спать Лену и сами легли рано.

На даче в Волынском еще горел свет, за забором и в саду мерзли вертухаи, проклиная службу, когда в кабинете новоиспеченного наркома НКВД сверяли часы и уточняли последние детали операции.

Да, Косарев уже не был генсеком комсомола. Но он оставался членом ЦК, депутатом Верховного Совета СССР, а значит, имел статус неприкосновенности. Никто еще не мог его лишить былой славы, неслыханной, культовой популярности среди молодежи, правительственных наград. К тому же он имел право на ношение личного оружия, и более того – имел крупнейшую среди партийных бонз коллекцию огнестрельного и холодного оружия прямо в сейфах, на первом этаже дачи.

А Берия боялся.

Комсомольских активистов при Ежове хватали и в тридцать седьмом. Но это была решающая ночь ареста всех секретарей ЦК ВЛКСМ, согласно проекту разгрома комсомола, который он предложил товарищу Сталину как первую тотальную акцию на посту наркома.

Машины, снаряженные людьми и оружием, тронулись в сторону Волынского…

Их спальня на втором этаже.

Косарев заснул довольно скоро и спал спокойно, не ворочаясь. А Маша лежала с открытыми глазами, пытаясь осмыслить то, что произошло в эти дни.

Она была напряжена, как бывают напряжены и насторожены люди, ждущие удара со дня на день, с минуты на минуту.

Она была как сжатая пружина.

И поэтому даже не слишком удивилась, услышав со стороны лестницы подозрительные шорохи.

В дом прокрались чужие? Может, солдаты оцепления полезли за едой или за табаком?

Она встала, стараясь не шуметь. Накинула халат, осторожно вышла на лестницу. И тут же увидела офицера с жёлтым лицом в белых шерстяных носках до колен, который крался по ступенькам вверх.

В одной руке он держал свои сапоги, а в другой – пистолет.

Их взгляды встретились.

– Вы кто? – спросила Маша изумленно. – Вы, наверное, к мужу? Но он еще спит…

Офицер включил свет, присел, натянул сапоги, спустился вниз и сказал в пространство:

– Заходим, мужики! Они уже на ногах!

Эффекта внезапности, который планировал Берия, не получилось.

И тотчас в дом, стуча сапогами и прикладами карабинов, вошли еще несколько военных.

На шум появился заспанный Косарев.

– В чем дело? – спросил он. – Я никого не ждал. Кто вы такие, кто приказал?

– Вы гражданин Косарев? – спросил майор в носках.

– Так точно. А вы-то кто?

– Народный комиссариат внутренних дел.

Кто еще находится в доме?.. Ах, дочь и няня… Садитесь с женой здесь. Без разрешения не вставать. Не разговаривать. Мы начинаем обыск.

Мария Викторовна не выдержала, указала пальцем на майора и сказала Косареву:

– Представляешь, Саша? Этот тип крался к нам на второй этаж, в нашу спальню в одних носках! Как вор или извращенец! Ни стыда, ни совести!

– Отставить! – выкрикнул майор. – Прекратите оскорбления! Нам известно, что на вашей даче полно оружия! Гражданин Косарев, вы сами его покажете или я прикажу моим людям перевернуть все вверх дном?

– Зачем переворачивать, – спокойно сказал Александр Васильевич, – моя коллекция оружия зарегистрирована в милиции, есть разрешение. Это за моим кабинетом. Там еще одна дверь, откроете и увидите. И аккуратней. Иначе я доложу вашему начальству.

– Какому начальству? – вдруг услышал Косарев и поднял голову.

Перед ним стоял Берия.

Обыскивали несколько часов под руководством самого наркома. Цеплялись к каждой бумажке, нюхали, смотрели на свет, даже подносили свечу – искали шифровки, тайнопись. В результате ничего, кроме книг классиков марксизма, рабочих тетрадей Косарева и журнальных подшивок, не нашли.

В результате дома, действительно, образовался разгром. Вещи валялись на полу вперемешку – одежда, посуда, граммофонные пластинки, газеты, обувь.

Незаметно в окнах стало светлеть, наступал рассвет.

Военные зевали. Им хотелось спать. По всему было видно, что они мечтают поскорее покончить с делом и отправиться по домам.

Наконец, Косареву официально объявили об аресте и велели собираться.

Косарев посмотрел на жену. На ее лице не дрогнул ни один мускул, из глаз не пролилось ни слезинки.

– В таком случае, – сказал Косарев, – позвольте хотя бы проститься с ребенком!

Майор в носках кивнул, и они отправились в детскую.

Лена спала.

Косарев стоял и смотрел на нее, не проронив ни звука, откуда-то зная, что видит дочку последний раз в жизни.

Наверное, он так долго стоял у кровати, что майору в носках надоело ждать. Он почти нежно коснулся плеча арестованного и тихо сказал:

– Товарищ Косарев, простите, нас ждут…

– Саша, я тебя больше не увижу? – спросила Маша мужа, когда его вели мимо, по коридору, к двери, подбежала, обвила руками…