Артит часто и поверхностно дышал, приоткрыв рот, румянец залил его щёки, шею, уши горели, глаза были затуманены тяжёлыми, грустными мыслями вперемешку с густым возбуждением от столь собственнических признаний. То, что говорил его Нонг’, не укладывалось в голове, но при этом так сильно отражало то, что чувствовал сам Ун рядом с ним. Что он должен был ответить этому первокурснику? Его долг, как старшего, говорил ему одно. Его собственные эмоции, маленький недолюбленный мальчик из приюта, сидящий глубоко внутри, запрятанный за семью замками в самых потаённых уголках его души, бился в своих оковах, умоляя хоть так получить крупицу тепла и счастья от этого парня. Какой выбор сделать? Как договориться со своей совестью и договариваться ли? Он не мог сделать этот выбор. Не сейчас!

— Я не знаю, Нонг’. Я не знаю, что делать с моими собственными чувствами, как вести себя дальше, после возвращения в университет. Я не советчик тебе в этом, Конгфоб. Поэтому я прошу тебя остановиться. Всё это не приведёт нас ни к чему хорошему. Пусти меня и давай закончим с этим! Завтра я уеду из твоего дома. Когда мы встретимся на факультете, давай сделаем вид, будто мы незнакомы. Скажем, что взяли «перерыв» из-за этой истории. — Слова лились из него сами. Он даже не осознавал, что говорил. Глава наставников захватил контроль и заставлял говорить то, поступать так, как будет правильно для первокурсника, находящегося под его опекой.

— Пхи’, ты говоришь одно, но твоё тело говорит абсолютно другое. — Конгфоб нежно провёл по рукам старшего, крепко обхватывающего его за шею, по напряжённой спине, по согнутым ногам, сжимающим его ноги. Он чувствовал, как чужие пальцы скребут по его плечам, как колотится сердце в груди Артита, заходясь бешеным стуком. Как он мог поверить тому, что тот говорил, когда всё в нём кричало о том, как сильно ему необходимо, чтобы его не отпускали. — Зачем ты продолжаешь мучить самого себя? Просто отпусти всё и позволь себе хоть чуть-чуть побыть счастливым и свободным. В моём доме ты можешь позволь себе просто быть собой.

Конгфоб провёл носом по щеке Артита, прося повернуться к нему, а потом потянул руку старшего от своей шеи вниз, переплетая их пальцы.

— Позволь себе чувствовать, Ай’Ун. — Поцелуй в шею, абсолютно невинное касание щеки губами, лёгкое прикосновение к уголку губ, обозначая последующие намерения. Потереться нос об нос, прижаться лбами. Чужие пальцы сжались сильнее, притягивая ближе — Артит первый потянулся за полноценным поцелуем.

Если кто-то был готов взять на себя ответственность за всё происходящее, почему бы не попробовать отпустить себя? Хотя бы на пару дней. Тем более, что целоваться с Конгфобом так приятно! До него Артит целовался всего пару раз: первый раз случился в приюте, когда все учились целоваться друг с другом, но Арту не очень понравилось обилие слюней и то, что он абсолютно не понимал, что делать с языком; несколько лет спустя, уже в старшей школе, успокаивая свою первую любовь, Намтан, после очередного разрыва, та сама потянулась ему навстречу, но стоило их губам соприкоснуться, она отпрянула и убежала; и последний раз случился перед вторым курсом, он напился в баре с парнями и целовался с каким-то незнакомцем. И вот теперь сейчас. Всё получалось так свободно и естественно. Артит даже не заметил, как все крепче и крепче прижимал к себе младшего, как руки Нонг’а сместились на его бёдра, устраивая его поудобнее, как в голову ударило возбуждение, приправленное скопившийся агрессией.

Всё происходило как будто не с ними. Это не Артит тянул на себя младшего после каждого судорожного глотка воздуха. Это не Конгфоб стягивал со своего Пхи’ футболку, не он с силой проводил руками по бледной коже, наслаждаясь её теплотой и мягкостью. Это кто-то другой, а не Артит, стонал, когда его шею и уши атаковали чужие губы и язык, не он прикрывал рот руками, когда зубы младшего сомкнулись на его плече вновь прокусывая до крови и точно не он кусал чужую шею в ответ с таким же остервенением.

Это не Конгфоб, подчиняясь чужим рукам, падал на кровать и подставлял беззащитную шею под острые зубы Пхи’. Это не он низким, мурчащим тембром, шептал в чувствительное ушко, что и как он хочет сделать с этим подтянутым телом. Это не Конг покусывал чужую грудь и ласкал комочки сосков, не он рукой задирал широкие шорты, проводя по молочной коже бёдер.

Но это явно Конгфоб резко отстранился от распластанного под ним тела, когда Артит особо чувственно простонал. Это Конгфоб жарким взглядом окидывал дело губ и зубов своих, алыми бутонами, расцветающими на шее и груди Пхи’. Это он облизывал и посасывал распухшие губы наставника, мягко и незаметно заводя чужие руки наверх. Это Конгфоб тянулся вниз, к сосредоточению желания старшего, поглаживая его через тонкую ткань спальных шорт.

Это Артит шокировано распахнул глаза, когда почувствовал руку младшего между своих ног. Это Артит дёрнул всем телом, пытаясь скинуть её и, в который раз, поражаясь чужой силе. Это Ун с замиранием слушал чужой обволакивающий шёпот.

— Не бойся, Ун. Я лишь помогу тебе расслабиться. Дальше мы сегодня не пойдём, клянусь тебе! Лишь тогда, когда ты будешь готов, а твоё сердце будет полностью принадлежать мне, я осуществлю все твои самые потаённые, самые тёмные желания.

Ай’Ун не мог сказать, что привело его к грани: тихий ли шёпот, мягкие, но настойчивые ласки или касания кожа к коже; но он точно знал — за неё его толкнула боль, боль от зубов, вновь впившихся в его плоть, и громкий рык, будто над ним нависал вовсе не человек, а дикий лев, раздирающий его душу на части.

Они долго лежали на кровати. За окном начало светать.

— Ты спишь, Пхи’? — Ответа не последовало.

— Ун. — Конгфоб повернул голову к человеку рядом. Тот лежал с закрытыми глазами, тихонько посапывая. Нонг’ полностью развернулся к парню, легонько подул, полюбовался на затрепетавшие ресницы и, полежав так ещё пару мгновений, пошёл в ванну.

Тёплый душ. Жёсткая мочалка. Ароматная пена. Блаженство в чистом виде. Но особое наслаждение приносило лёгкое пощипывание там, где вода и пена соприкасались с царапинами, оставленными его наставником.

Конгфоб любовался своим отражением в зеркале. Все плечи были располосованы короткими ноготками, шея и грудь были местами покрыты засосами, их было не так много, как ему бы хотелось, но они были и это радовало. Ай’Ун начал раскрепощаться, потихоньку его внутреннее Я начинало выходить наружу, о чём явно свидетельствовал глубокий укус на шее, почти полностью зеркалящий тот, что он сам оставил своему Пхи’ ранее и обновил этой ночью. Теперь там точно будет шрам. Конгфоб надавил на него, выпуская немного сукровицы вперемешку с кровью и улыбнулся хищной улыбкой. Ему казалось, что теперь у него появился новый фетиш.

Выйдя из ванной с влажной тряпкой в руках и шортах на голое тело, Конгфоб развернулся к постели. На кровати звёздочкой раскинулся полураздетый молодой человек. Он был пятнистым, как леопард, в разводах крови и с распухшими губами. Парень слегка морщился и ему явно было некомфортно во влажном и грязном белье, но он продолжал спать, несмотря на то, что большую часть дня перед этим он провёл в царстве Морфея.

— Такой милый, беззащитный, открытый. — Конг протёр его руку и поцеловал раскрытую ладонь. Тряпка двинулась дальше, стирая кровь и сукровицу с раздражённой раны. Потом младший стянул шорты и бельё, обнажив поджарые бёдра, которые не давали ему покоя с тех пор, как он увидел Пхи’ в одном полотенце и дерзко прикоснулся к ним тем утром, и вытер все оставшиеся следы их совместного безумия.

Сейчас, смотря на расслабленного и полностью открытого старшего, Конгфоб пытался определить, что же происходит в его собственной голове, что каждый раз, видя проблеск чужой слабости, он пытается ринуться в эту щель, расшатать её, раскрыть и вытянуть на поверхность всю ту слабую, ранимую, крайне стеснительную сущность, которую зовут Уном.

Когда Конгфоб спустился на первый этаж на кухне уже горел свет. За столом, склонившись над кружкой кофе, сидела Пхи’Кой в растянутой пижаме и с волосами, собранными в высокий пучок.