И всё же мне казалось, что я должна ему что-то сказать, но разговоры никогда не были моей сильной стороной. Поэтому начал опять Микия.

— Глупо получилось, я знаю. Я утратил над собой контроль. Когда я увидел, как он тебя… — он повел плечами, словно замерз, хотя ночь обещала быть теплой. — Как он к тебе пристает… как он тебя лапает, — он поднял голову, посмотрев на меня, на надорванный слегка ворот кимоно. — Это очень личное. Мне неприятно, когда к тебе прикасается другой. А если так прикасается, грубо, вторгаясь в твое личное пространство, туда… Где тебя касалась только ты сама… или я, то я действительно был готов его убить. Особенно когда он ударил тебя.

Я молча слушала его, сосредоточенно глядя себе под ноги и чувствуя, что щеки заливает краска стыда, совсем как тогда, в феврале, когда на меня истекал слюной Ширазуми Лио, словно метил свою добычу языком и следами зубов. Я не рассказывала Микии об этом и, наверное, никогда не расскажу. Это была другая сторона меня, которую я не хотела ему показывать. И тем неприятнее были теперь его слова. Тем неприятнее была себе я сама, не сопротивлявшаяся Накамуре, желавшая подтолкнуть его чуть дальше, к убийству… Микия с его прямотой и внутренним светом всегда умел четко высветить всю мою внутреннюю грязь.

И именно его я в итоге подтолкнула к убийству.

Эта мысль показалась мне отвратительной. Я не могу толкнуть его в ту же пропасть. Микия — тот, кто не позволяет мне убивать, тот, кто верит в человека, даже преступившего черту. Его доброта — то в чем, я смогла увидеть другую себя, лучшую свою сторону. Если он утратит это, он потеряет всё, он потеряет и самого себя… Это убьет его.

— Микия…- я посмотрела на него. Он был весь в ссадинах и следах от краски. А я не знала, как продолжить. Бравада в духе ШИКИ или что-либо еще, чем я пользовалась столько времени, опять мне изменили, я снова не знала, что сказать, совсем как в школе, когда одноклассник вдруг стал проявлять ко мне внимание.

— Шики, я не хочу тебя нервировать своей чрезмерной опекой. Разумом-то я понимаю, кто ты, на что способна, что угрожало Нак… убийце, — поправился он. — Но я не могу просто стоять и смотреть, как другой мужчина так себя ведет по отношению к тебе.

Мы остановились на почти пустой платформе, и он повернулся ко мне. Его пальцы бережно заправили края порванной юкаты.

— Я не знаю, как можно охарактеризовать это чувство. Страх. Обида. Злость… Тебе же тоже неприятно было от его прикосновений? — тихо спросил он, коснувшись подушечками пальцев полоски бледной кожи в вырезе кимоно. — Мне было неприятно…

Я едва расслышала его в шуме приближающегося поезда, и, когда смысл его слов дошел до меня, я отшатнулась. Непроизвольно, будто меня ударили. Что-то резко сдавило в груди, и я просто повернулась и пошла вдоль по перрону. Прочь от Микии и его вопроса. Но потом остановилась, поняв, что опять убегаю, что если я сейчас уйду, то, возможно, уже не смогу вернуться. Что надоедливый одноклассник может никогда больше и не заговорить со мной, а у меня не осталось даже ШИКИ, только пустота и ничего больше.

— Мне было неприятно, но… — я не повернулась к Микии, не посмотрела на него, боясь, что иначе не смогу сказать, то что собираюсь. Я смотрела вслед удаляющемуся поезду. — Но я не сопротивлялась ему. Я хотела увидеть его настоящее лицо, чтобы убить его. Я такая же как и он, Микия. Может быть, даже хуже, чем он, потому что делаю это сознательно. Сколько себя помню, я чувствую эту тьму внутри себя. Но я не хочу, чтобы ты тоже стал частью этого. Сегодня… ты говоришь, что сегодня был готов убить его из-за того, что он напал на меня. Если ты убьешь, Микия… Если ты убьешь, я не вынесу тяжести этого греха… Убийство совершается однажды, помнишь? И первым ты убиваешь себя… Ты говорил, что понесешь мои грехи вместо меня, но… Их не вынести в одиночку, невозможно взять на себя чужой грех, чтобы облегчить другому ношу, но, наверное, мы можем их нести вместе…

— Шики, как ты можешь быть хуже него, если ты сейчас говоришь мне это? Каждый раз ты сама останавливаешь свою руку. Сама, — он сам подошел ко мне. — Кулаками после драки не машут, слава богу, что все получилось так, как получилось. Что не убила… — нащупав мою правую руку, он сжал ее пальцами. — Ты все правильно сказала, Шики. Понесем эту ношу вместе. Эта та причина, по которой я никогда не смогу жить той, нормальной жизнью, о которой мне все твердит Азака. Раз увидев свет, человек не захочет возвращаться обратно в темноту, — он обнял меня, зарываясь носом мне в шею, притягивая к себе сильнее, вынуждая приподняться на носочки.

Невозможно взвалить свои грехи на другого, невозможно вынести их тяжесть в одиночку, но их можно нести вместе. Грех — это не мифическая угроза богов, не наказание за непослушание, даже не проступок. Это тяжесть вины, которая становится частью твоего существа, даже если ты бежишь от нее, не замечаешь, не видишь. Грех, словно плесень или раковая опухоль, пускает метастазы во все уголки души и постепенно добирается до сердца. Тьма человеческих сердец — пустота, в которой не осталось ничего человеческого. И только другой человек может вылечить больное грехом сердце. В доброте Микии, как в зеркале, я смогла увидеть себя, свою грязь, боль и пустоту, но и еще что-то кроме.

В каждом из убийц я вижу себя, ту, какой могла бы стать, не встреться мне Микия.

Я чувствую их, потому что я их понимаю.

— На все требуется время. Иногда важно сначала поверить, а доверие приходит уже потом. Я в тебя верю. Обещаю, я не взвалю на тебя еще больше, — я почувствовала, что он улыбается. — Я останусь ножнами для твоего клинка. Поехали домой?

Огни приближающегося поезда осветили перрон. Отстранившись, Микия нашел мои губы и поцеловал, пачкая мое лицо краской, затем взял за руку, и мы вошли в вагон. Я чувствовала себя усталой, но спокойной. Все позади. По крайней мере на сегодня.

Положив голову на плечо Микии, я закрыла глаза, убаюканная стуком колес.

to be continued…

========== Эпизод III. Kozukuri: Детальная проработка 3.1 ==========

11 августа, 11.48. Офис «Храма Пустоты»

Вчера вечером позвонила Аозаки и попросила подготовить документы для ее участия в выставке. Она все еще скрывалась от Ассоциации Магов, поэтому заниматься этим предстояло мне. Ради этого я поднялся ни свет ни заря, в шесть утра, стараясь не разбудить поздно вернувшуюся Шики, и отправился в офис — готовить пакет документов, подбирать экспонаты, чтобы заниматься организационными моментами… Без Аозаки в офисе было как-то скучнее и мрачнее обычного. Чтобы разогнать это ощущение, я врубил все телевизоры и ушел в мастерскую магички, чтобы разыскать те образцы, о которых она говорила. Провозившись в кладовке с час, собрав всю паутину, я наконец вернулся в сам офис и сварил кофе. Вытащив пакет с сэндвичами, я плюхнулся на свой «главный обозревательный пункт» на диване и приступил к завтраку. Передавали всякую ерунду — про погоду, политику, концерты какой-то популярной рок-группы, но один из репортажей привлек мое внимание и заставил насторожиться и прибавить громкости.

— …психиатрической клиники сбежал находящийся под следствием преступник, совершивший в июле серию жестоких убийств женщин. Накамура Гэндо, в прошлом талантливый мастер, изготовитель масок театра Но. В результате наезда мотоциклиста он получил тяжелую травму, сказавшуюся на его душевном здоровье…

Я отставил чашку с недопитым кофе, отложил сэндвич и подался вперед всем корпусом, внимательно вслушиваясь в репортаж. Как они могли его упустить? Это же психбольница, там везде решетки, охрана, сигнализация… Как он сумел обмануть их? Я откинулся на диван, обхватив себя руками, и вспоминал все, что Дайске рассказал мне про дело Накамуры. Его признали невменяемым. Было очевидно, что травма головы вызвала необратимые нарушения и расстройства в психике. Только вот если он каким-то фантастическим образом сумел сбежать, он продолжит убивать… и Шики будет № 1 в его списке. Именно на попытке добавить Шики в свою коллекцию мы его и повязали. Ну ладно, не совсем мы, Дайске со своей гвардией. Я его тогда чуть деревяшкой не зашиб от злости из-за того, что этот ублюдок попытался изнасиловать Шики. Просто чудо, что его тогда опять перемкнуло, и они с Шики не устроили там разгром с последующим летальным исходом. А ведь жизнь только начала налаживаться…