Эти суки… Они тоже притворялись. Все притворяются ею, но в конечном счете — без масок — они все одинаковы. Я видели их настоящие лица… Уродливые отвратительные лица.
Нет, это было отсутствие лиц.
Да, вчера я понял, что под масками нет лиц.
Ни у кого из них не было лиц.
Даже сейчас, под собственными ладонями я не ощущал лица…
— Накамура-сан?
Я дернулся и поднял голову. Несколько минут я смотрел на нее, ничего не понимая, потом спокойно улыбнулся и встал. Это была она, девушка в кимоно, которую я так хотел снова увидеть. Не иначе как судьба свела нас снова.
— Ваш друг уже ушел.
— Друг? — на ее лице мелькнуло удивление, но тут же исчезло. Удивительная девушка с лицом фарфоровой куклы.
— Давно он ушел?
Я пожал плечами, приближаясь к воротам.
— Полчаса или час назад. Было еще светло.
Она кивнула, потом взглянула прямо на меня. От ее взгляда мне захотелось поёжиться, но и нечто другое, горячее и волнующее прокатилось по моему телу.
— Вы меня не впустите? Я хочу кое-что спросить у вас.
Я не смог подавить усмешку. Похоже, то, что они оба пришли в один день, случайность. Кроме того, мне казалось, что эта девушка едва ли поведала кому-то, что собирается меня навестить.
Я отпер ворота и запер снова за ее спиной.
— Я рассказал вашему другу всё, что знал, но, если хотите, повторю для вас.
Она выглядела такой хрупкой в своем сиреневом кимоно. Как нежный цветок павлонии.
— Проходите в дом, скоро похолодает, — я сделал приглашающий жест и пошел за ней следом. Я мог бы отвести ее сразу в мастерскую. Но нет, еще рано.
Девушка разулась на пороге и прошла вслед за мной в дом. Когда-то уютный и с любовью обставленный, теперь он выглядел брошенным. Как, наверное, и я сам.
— Воды, кофе? Чай? — спросил я. На столе все еще стояли два стакана: один с виски, другой — с водой.
— Кофе, — девушка огляделась и села на табурет, небрежно отодвинутый от стола. Там же сидел и этот парень, Кокуто-сан.
— Вы тоже хотите знать о моей жене? — возясь с кофеваркой, спросил я. — Я только не понимаю почему? Откуда столько интереса к этой жуткой и отвратительной истории у таких молодых людей? Вы ведь, не договариваясь пришли сюда в один день, так ведь? Никто не знает, что вы здесь?
Девушка чуть заметно улыбнулась и отрицательно покачала головой. Я протянул ей чашку с кофе. Кофейную чашку из любимого сервиза жены.
— Ваша жена, должно быть, была очень милой и доброй хозяйкой: цветы в саду, кофейные чашки с милым рисунком, шторки с рюшами, — она отхлебнула кофе и посмотрела на меня поверх чашки, и мне снова стало не по себе от ее взгляда.
— И вот кто-то ей срезает кожу с лица… — она поставила чашку на стол рядом со стаканами. — Но я хочу спросить о другом. Я видела вас вчера ночью.
У меня подкосились колени, я накрыл ладонью столешницу кухонного стола, пытаясь сохранить равновесие.
Нет, вчера… Я же не…
Что было вчера? Воспоминание, как часть зыбкого сна, кошмара, манило к себе и пугало, но я снова не мог вспомнить, что было вчера. Казалось, будто только что с таким трудом составленная из мелких кусочков картина памяти снова разбилась в дребезги.
Я недоуменно посмотрел на девушку передо мной. Я ждал продолжения, но она молчала. Сцепив руки на коленях она, кажется, внимательно наблюдала за моей реакцией. Почему? Что ей нужно?
— Вчера ночью? — я растерянно, даже заискивающе, улыбнулся, глядя на нее.
— Да, вы вышли из бара «NNN». Вы были там?
— Кажется, да… — я пригладил волосы, и, часто и удивленно моргая, поглядел на девушку. Я действительно не помнил, что был в каком-то баре. Я вообще не помнил вчерашний вечер. И только холодное тянущее чувство где-то в районе диафрагмы, не дающее мне толком вдохнуть, мешало мне поверить в собственную невиновность. Я так боялся этого чувства. — Извините, но я плохо помню, что было вчера вечером. Я много пью в последнее время… — последняя фраза прозвучала жалко, но в то же время я почувствовал себя лучше. Да, так и есть, я просто был мертвецки пьян. — Вполне возможно, что после того, как закончилась выпивка дома, я пошел по барам. По каким — это я уже не разбирал. Так проходит почти каждая моя ночь. Так что, да, наверное, вы правы.
— Но меня вы не помните?
— Вас? Нет, вас я бы запомнил, — я окинул ее озадаченным взглядом. Мы вчера встречались? Я напрягся, пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Я хотел ее увидеть еще с прошлой нашей встречи, я не мог пропустить ее в баре, даже будучи пьяным. Мой взгляд замер на ее ключицах, выгодно оттененных сиреневым воротом юкаты, и мне вдруг захотелось стиснуть ее хрупкую шею пальцами, дернуть к себе, вдохнуть ее запах, прижать к столу весом своего тела, раздвинуть ее ноги и вторгнуться в ее тело. Сломать ее.
Да, мне нужно отвести ее в мастерскую.
Я посмотрел ей в лицо. Она больше не притворялась другой, у нее лицо было, как у той суки.
— Нет, извините, ничего не помню, — я пожал плечами и криво усмехнулся.
Девушка улыбнулась мне в ответ, словно знала, что я лгу. И я увидел знакомый блеск в ее глазах.
— Вы очень красивы. Не часто можно увидеть девушку в разгар лета с такой чистой белой кожей. Да еще и в кимоно, — я окинул ее откровенно похабным взглядом. — Вы похожи на мою жену… Только она больше улыбалась.
Издав сдавленный смешок, я шагнул к ней, коснулся ее лица и, взяв ее за подбородок, повернул к свету.
— Можно я сделаю зарисовку? Возможно, это странное предложение, но я хотел бы запечатлеть ваше лицо — так, как я это умею. Моя маска, кажется, имела успех у начальницы вашего друга?
Девушка не пошевелилась, не попыталась вырваться, только скосив глаза, смотрела на меня, будто бы изучающе. Глаза ее казались ненатурально глубокими и… пустыми. Как колодцы. Как прорези маски, за которой нет лица, но есть чей-то взгляд.
— Хорошо, Накамура-сан, — наконец, ответила она, все так же пытливо изучая меня, — но не могли бы вы меня отпустить?
— Да, извините… Извините, — ее тон почему-то испугал меня, и я отступил на пару шагов. Боль снова сдавила мне виски, я запутывался в собственных словах, как в паутине. — Простите… А вы успеете на последний поезд? — происходящее мне казалось невыносимым бессмысленным гротеском. Все происходило не так, как должно было. Я понял, что снова говорю не то, что нужно. Я должен… — Значит, вы согласны? — головная боль вдруг разом прошла, и я снова улыбался своей нежданной гостье, — Тогда, если вы не торопитесь, пройдем в мою мастерскую? По дороге можете задавать любые вопросы, я постараюсь ответить.
***
— Здесь темно. Погодите, я включу свет.
Нажав на рубильник, я включил свет на заднем дворе. Затем открыл дверь в темную мастерскую и нащупал там выключатель. Она вошла и осмотрелась, затем вопросительно посмотрела на меня. Я закрыл дверь и запер ее на ключ, повернулся и сделал несколько шагов к ней, но она продолжала стоять на прежнем месте, не шелохнувшись, внимательно следя за моими движениями. Другая бы на ее месте уже начала дергаться, повышать голос, требовать, чтобы я выпустил ее, но не она. В ее огромных серых глазах слабо теплился огонек интереса. Я почувствовал неуверенность.
У меня вспотели ладони. Нет, не только ладони, все мое тело горело изнутри от предвкушения.
С другими было не так.
Совсем не так.
Все они были доступны, они сами шли ко мне, сами кокетничали и строили глазки, говорили, что смогут ее заменить или по крайней мере забыть на время. Я брал только то, что они мне предлагали — одну ночь, в которую я мог притвориться, что они, эти дешевые потаскухи из баров, это она. Но они были чертовски плохими актрисами. Всё, что они умели, это выдавать жалкие стоны и всхлипы, кричать, не затыкаясь ни на секунду, когда я воздавал им по заслугам. Их бездарная игра, их дурно вырезанные маски, фальшивые жесты не заставляли биться мое сердце быстрее, они не стоили и ее мизинца.
И первая была хуже всех. Она думала, что я ей поверю, что нацепив ее маску, она станет ею. Отвратительная уловка. Эта ее забота, ее улыбка, страх, непонимание — она играла великолепно, но бездарно. Удручающе бездарно. Ничто не дрогнуло в моем сердце, ничто не сжалось от любви к ней. Я чувствовал только страх, страх, что не узнаю ее, что она потеряна для меня, что эта кукла с ее лицом — только жалкая копия. Подражатель. Чертов манекен, кукла! Поэтому я должен был сломать ее. Я должен был сорвать с нее маску, что бы она больше никогда не смела выдавать себя за нее. Никто, ни одна из них не сможет заменить ее. Никогда больше.
