И глупо было бы выкидывать этот опыт на помойку, каким бы болезненным он не был.
— Только будь на связи, Стась, только ответь…
Я прижимал ладонь к кое-как сооруженной давящей повязке на боку. Меня вело и мутило от потери крови. Клавиши переговорного устройства, по которому я безуспешно пытался вызвать Игрищева, казались безмерно далекими, жать на них было глупо и бессмысленно. Лучше бы просто положить на стол голову и спать, спать, спать…
Лео, в отличие от меня, не поймал пулю в той перестрелке на складе, так что он молча сострадал мне, но ничем помочь не мог. Он прижимался щекой к моему бедру и успокающе урчал. Наверное, будь он поменьше размерами, это бы звучало как мурлыканье. Я не отвлекался, чтобы его погладить. Отвлечешься, потеряешь нить размышлений — и пиши пропало. Забудешь, зачем вообще сидишь у монитора, почему надел наушники, выкрутишь тумблер и ляжешь спать…
Меня привел в себя Лео: он лизал мне пальцы, а язык у него, как у всех кошек, был шершавый — настоящая наждачка. Я встрепенулся, боль окатила бок, зато голова сразу стала соображать лучше.
— Игрищев, твою мать! Где ты?!
Он ответил, пробился через снегопад помех. Лицо было уже не такое мумиеобразное, он отъелся и отдохнул.
— Абалкин, прием!
Я махнул рукой на формальности, так ценимые связистами. Не до того было.
— Стась, мы с Лапрадом вляпались в ситуацию. И нам без тебя никуда.
— Бюро? — мгновенно напружинился он.
— Бюро. Включи шифрование со своей стороны. Я уже включил. ММБ развязывают гражданскую войну на Эльдорадо. Перешлю тебе снимки оружия, которое они поставляют. Найди источник и пути доставки. Сможешь?
— Зря свой хлеб бы ел, если бы не смог.
— Еще у нас здесь дочка Гендерсона.
— Фьюить, — присвистнул Игрищев. — Ну, вы даете.
— Если повезет, она будет свидетельствовать в нашу пользу и против своего отца.
— Это с чего бы? А! — Стась хмыкнул. — Тераи ее обаял?
— И еще одно… — я отнял ладонь от бока, поднес к лицу, тупо разглядывая кровь. Игрищев забеспокоился, затанцевал, как конь перед забегом. — У ММБ наготове запасной план… Может, несколько, но насчет этого конкретного я знаю точно. Впустую пули эти скоты тратить не будут… Они накачивают кофе для продажи туземцам гипноном-8. Знаешь, что это такое — гипнон-8?
— Левушка…
— Зна-аешь. Если у них не выгорит с гражданской войной, они примутся распространять этот кофе — и тогда местные им начнут лизать за него сапоги и продаваться в рабство семьями.
— Лева… Ты там не умирай…
— Я вытряс из охранника склада, что четыре грузовых борта с этим кофе уже полным ходом идут к Эльдорадо. Номеров и позывных не знаю, но ты их поищи. А когда найдешь, натрави на них свое БКС. Если они еще не растеряли все зубы, должны остановить оболванивание туземцев и вывести сволочей на чистую воду…
— Лапрад где, Лева?
— В Кено Лапрад. У него там тоже земля под ногами горит. Сейчас завожу вертолет и лечу к нему…
— Ты же кровью истекаешь. Не выдумывай.
— Обколюсь стимуляторами и долечу. Руль не выроню. Слушай меня, Стасик, слушай внимательно — это важно. Гендерсон и компания — они не привыкли проигрывать, понимаешь? А если мы все сделаем правильно, я, ты, Лапрад, если его дочка заговорит, то они проиграют. Сечешь?
— Ты хочешь сказать…
— Что они этого так не оставят. У ММБ ведь есть своя маленькая армия… А может уже и большая армия, я не уточнял, и зря… У вас в БКС сколько кораблей?
— Двенадцать… Лев!
— Сколько бы ни было, у ММБ их больше. И прежде, чем вы глазом успеете моргнуть, все они будут здесь. И будет вторая Тихана. Или первая выжженная дотла планетка Эльдорадо.
— Что ты предлагаешь?
— Тераи как-то говорил о карантине. Это режим, при котором планету закрывают для любых контактов и оставляют самостоятельно бороться со своими болезнями роста. За охраняемым периметром, — я хмыкнул. Бок заболел сильнее.
— Карантин длится от пяти лет до тридцати, — бесцветно сказал Игрищев.
— Ага.
— Тебя… и Лапрада… и эту дочку босса… вас всех закроют там.
— Не хорони нас раньше времени, Стась. Сделаешь, что я попросил?
— Ты сумасшедший, — сморщился Игришев. — Они же тебе никто.
— А так уж важно, что те, за кого ты дерешься, были тебе родней по крови? У меня была родня по крови! И по духу была. Что они со мной сделали? — я оборвал себя. Стасю неоткуда было знать про все, что у меня было на Земле. Да и не злился я уже на Землю, если подумать. Наоборот… Чем больше крови я терял и чем сильнее болело у меня внутри, тем отчаяннее я хотел домой. Но Игрищеву об этом говорить не следовало.
— Сделаешь? — спросил я тихо, умоляюще.
— Если не будет другого выхода — сделаю. Я скоро у вас буду. С кораблями БКС. Продержитесь.
— Продержимся.
Я нажал «отбой» и выключил монитор.
Лео позволял мне опираться себе на плечо, пока мы шли к вертолету. Если бы сейчас кто-то захотел меня застрелить, это у него бы получилось. Но мне свезло. Уже в вертолете на передатчик пришло сообщение от Тераи: «В Кинтане религиозное восстание. Лаэле убита. Среди кеноитской аристократии еще один шпион ММБ. Не перенес пыток и сдох. Ихамбэ выходят на тропу войны. Если позаботишься о Стелле, я пойду с ними. А пока нам очень бы пригодился вертолет. Садись на смотровую площадку храма Беельбы, ты сразу его узнаешь — это единственное целое здание. Забери Стеллу! Лапрад».
— Продержимся? — спросил я у Лео, поднимая машину в воздух. Той уверенности, с которой я говорил это слово Стасю, в моем голосе уже не было.
Лео прижался к вибрирующему полу, чтобы иметь хоть какую-то опору, накрыл голову лапами и что-то провыл. Но я не слышал его за ревом. Я и себя не слышал, когда орал во всю глотку:
— Продержимся!
А еще — старую-старую считалку, бессмысленную какую-то, из далекого детства: «Стояли звери около двери. В них стреляли, они умирали».
И был залитый солнцем бор на косогоре. Река убегала вдаль, и в ней отражалось небо ранней холодной осени. Искупаться — уже не искупаешься, но дышалось легко. К тому же, ветер сдувал суетливую мошкару.
Ветер был ломкий до хруста. И прохладный, как руки моего детского врача. Я сидел на корявом пне, который скатили в воду с обрыва неизвестные мне молодчики (если бы знал, кто таким занимается — пообрывал уши), и гладил шляпки поросли древесных грибов, похожей на фантастическую многоярусную пагоду.
Ноги мои уже не умещались на пне и оскальзывали по коре в воду. Вскоре я должен был набрать ботинком воды, но пока еще удерживался.
В отдалении закричал глухарь, и я попробовал подладиться под его голос. Но у меня не получилось передразнить глухаря.
Майя появилась внезапно. Так выходят из тени листвы оленята, а люди так не выходят. На ней был дождевик и свитер, и я не сразу понял, что с ней не так…
Майя снова была маленькой девочкой — лет тринадцати, не больше. А я был голенастый мрачный лоб, и мне только недавно исполнилось шестнадцать…
Но мне уже давно не было шестнадцать.
Майя улыбнулась мне с косогора, посигналила лукошком для грибов и помахала рукой, подзывая к себе.
Я понял, что надо идти. Так и сказал себе мысленно: «Ну… надо идти». Будто прощался с кем-то.
Скинул ноги с пня — и холодная вода обожгла мне ступни. Можно было допрыгнуть до берега, я же как-то забрался на этот пень… Но вот хоть убей, я не мог припомнить, как.
— Лев, ну ты идешь? — требовательно позвала Майя.
И тут у моего колена возник Лео. Он пришел против течения, оставив за собой в песке цепочку следов, которые быстро развеяла вода. Обогнул меня, загородил дорогу своим огромным телом и начал рычать на Майю.
Глаза у нее стали огромными — но не испуганными, а скорее удивленными.
— Это… что это? — спросила она.
— Мой друг, — ответил я.
