По соседству с помещением посланников есть большая каюта, где разместились японские купцы. Удивительно алчный народ – в голове только сделки и барыши. Не успели сесть на корабль, как тут же набросились на меня с расспросами, какие товары могут иметь спрос в Новой Испании. Когда я упомянул шелк, створчатые ширмы, военные доспехи, японские мечи, они довольно переглянулись и стали допытываться, можно ли купить там шелк-сырец, бархат, слоновую кость дешевле, чем в Китае.
– Видите ли, – ответил я с насмешкой, – в Новой Испании доверяют только христианам. Считается, что в торговых делах можно верить лишь истинно верующим.
Ответом мне стало изображение улыбки на лицах. Японцы часто так делают, когда что-то приводит их в замешательство.
Сегодня день такой же однообразный, как вчера. То же море, те же облака на горизонте, тот же скрип снастей. Плавание «Сан-Хуана Баптисты» проходит благополучно. Всякий раз во время утренней мессы я думаю: безмятежное путешествие чудесным образом даровано нам потому, что Вседержитель решил помочь моим планам осуществиться. Воля Господня неисповедима, но мне кажется, что Господу, как и мне, угодно, чтобы Япония, где так трудно проповедовать веру Христову, стала страной Его учения.
Однако капитан Монтаньо и его помощник Контрерас относятся к моим планам не очень доброжелательно. Открыто они об этом не говорят, но ясно, что мои намерения даже вызывают у них отторжение. Причина тоже понятна: за время пребывания в Японии (их задержали здесь после кораблекрушения) у них не сложилось положительного впечатления об этой стране и ее народе. Они избегают японцев, и посланников в том числе, – контакты только по необходимости, общения своей команды с японскими матросами тоже не одобряют. Я дважды предлагал капитану пригласить посланников к обеду, но он отказался наотрез.
– Знаете, с каким трудом я терпел высокомерие и невыдержанность японцев, пока мы торчали у них под надзором? – сказал мне капитан два дня назад, когда мы сидели за обеденным столом. – Я в жизни не встречал народа более неискреннего. Ведь скрытность, нежелание открыть душу для других людей считается у них добродетелью.
– Но взгляните на их политическое устройство. Никогда не скажешь, что эта страна языческая, невежественная, – возразил я.
– Этим-то она и опасна, – заявил помощник капитана. – Когда-нибудь она попытается завладеть всем Великим океаном. Если мы хотим обратить Японию в христианство, проще покорить ее не словами, а оружием.
– Оружием? – невольно вскрикнул я. – Вы недооцениваете эту страну. Это не Новая Испания и не Филиппины. Японцы привыкли воевать и сильны в сражениях. Вам известно, что иезуиты потерпели неудачу, потому что думали как вы?
Капитан и помощник побледнели, но я решил не обращать на это внимания и начал перечислять ошибки, совершенные иезуитами. Например, отец Коэльо и отец Фроиш собирались превратить Японию в испанскую колонию и на этом строили свои проповеди, что, конечно, вызвало гнев японских правителей. Я не могу сдерживаться, как только речь заходит об иезуитах.
– Поэтому для распространения в Японии Слова Божьего есть только один способ, – заключил я в сильном волнении. – Обвести японцев вокруг пальца. Испания должна поделиться с ними прибылью от торговли в Великом океане, а взамен получить широкие особые права на распространение Христовой веры. Ради барыша японцы пойдут на любые жертвы. Если бы я был епископом…
Капитан и помощник переглянулись и умолкли. Это было не молчание в знак согласия. Наверное, подумали: «Хорош священник! Настоящий интриган!» Перед мирянами таких вещей лучше не говорить, я просто не сдержался.
– Для вас, падре, проповедование веры, похоже, дороже интересов Испании, – с ехидцей заметил капитан и снова замолчал.
Было видно, что и он, и помощник восприняли мои слова насчет епископа как низменное стремление к преуспеванию.
«Один лишь Вседержитель способен проникнуть в сокровенные людские желания и может выносить суждения о них. И только Он знает, что не из пустого личного тщеславия я произнес эти слова. Я выбрал эту страну, чтобы обрести здесь вечный покой. Может быть, я нужен, чтобы были слышны голоса тех, кто славит Тебя в этой стране».
Произошел интересный случай. Как-то я прогуливался по палубе и, исполняя долг пастыря, читал вслух часослов. Ко мне незаметно подошел один из японских купцов. Услышав, как я шепчу молитву, он посмотрел на меня словно на диковину:
– Господин переводчик, чем вы занимаетесь?
Глупо, конечно, – признаю, но я подумал, что его заинтересовала молитва. Но это оказалось не так. Угоднически улыбаясь, купец вдруг понизил голос и начал уговаривать меня устроить так, чтобы в Новой Испании он получил преимущественное право заключать сделки. Я слушал его отвернувшись, как отворачиваются от гнилого дыхания, а он все улыбался и нашептывал:
– Я вас отблагодарю. Очень хорошо отблагодарю. Я заработаю, и вы заработаете.
На моем лице было откровенно написано осуждение. Я поспешил от него отделаться, сказав, что я не только переводчик, но и падре, отказавшийся от мирской суеты.
Я боюсь, что два месяца, которые будет длиться наше плавание, пройдут для меня в безделье, то есть я не буду востребован как священник. Каждый день я служу в кают-компании мессу для испанских моряков, но ни один японец ни разу не заглянул туда. Такое впечатление, что счастье для них заключается исключительно в извлечении мирской выгоды. Иногда я думаю, что японцы с готовностью принимают такую религию, которая приносит мирскую выгоду – богатство, военную победу, избавление от болезни, но совершенно безразличны к сверхъестественному и вечному. Но даже если это на самом деле так, я буду нерадивый священник, если за время плавания не сумею передать учение Господне никому из сотни с лишним японцев, плывущих на этом корабле.
Морская болезнь не жалела людей. Кюсукэ Ниси и Тэсаку Мацуки переносили ее легче, а Тародзаэмон Танака и Самурай, как только корабль вышел из Цукиноуры, на несколько дней залегли пластом. Лежали и только слушали издаваемые такелажем тоскливые звуки. Они не представляли, где находится корабль, да и интереса к этому у них не было никакого. Качка не прекращалась, надоедливо нудный скрип фалов не смолкал ни на минуту, лишь время от времени его заглушал звон судового колокола. Лежа с закрытыми глазами, они чувствовали, как некая могучая сила медленно возносит их вверх и так же медленно опускает. Измученный подкатывавшей тошнотой, обессиленный, Самурай то погружался в дремоту, то сквозь туман в голове начинал вспоминать жену, детей, сидящего у очага дядю.
Приносить посланникам еду было обязанностью слуг. Ёдзо, бледный и осунувшийся от не пощадившей и его морской болезни, пошатываясь, входил в каюту с подносом в руках. Самураю не хотелось даже смотреть на пищу, что бы ему ни приносили, однако он заставлял себя есть – ведь для выполнения возложенной на него важной миссии нужны силы.
– Ничего, – сочувственно утешал Самурая и Танаку Веласко, заглядывая в каюту посланников. Когда он подошел ближе, японцы почувствовали запах немытого тела, из-за морской болезни он стал еще сильнее. – К качке привыкают. Дней через пять большие волны и даже шторм будут вам нипочем.
Самураю в это верилось с трудом. Он завидовал молодому Ниси, который спокойно разгуливал по кораблю, с любопытством все рассматривал и выспрашивал у Веласко значение незнакомых, чужих слов.
Прошло три дня, потом четыре, и, как ни странно, Самураю, как и говорил Веласко, стало легче. А на пятый день, утром, он впервые вышел из пропахшей лаком и рыбьим жиром каюты и стал подниматься наверх. На палубе никого не было; резкий порыв ветра ударил Самураю в лицо. У него захватило дух, и глазам открылся окружавший его со всех сторон простор, по которому катились пенящиеся водяные валы.
Самурай видел безбрежное море в первый раз. Не было ни земли, ни даже крохотного островка. Волны сталкивались, смешивались, издавали боевые кличи, как сошедшиеся в битве воинства. Бушприт пронзал пепельно-серое небо, поднимая тучи водяной пыли, корабль, казалось, проваливался в пропасть и тут же снова взлетал на волну.
