И так. Способность к сверх поэзии, позволяет сверх чувствовать окружающий, уже сотканный из относительно грубых нитей, производный мир. А по сути ткать из этого материала, более тонкие золотые нити, уходящие за «горизонты событий», – в астральные пределы доступной нам действительности. А это даёт возможность к познанию сверх счастья жизни, которое не просто находится за семью печатями для грубого неспособного абитуриента этой жизни, но не существует для него, ни в каких ипостасях. Во время такого познания рождаются ангелы, живущие секунды, а порой и доли секунды! Но они оставляют такое неизгладимое впечатление, за которым кажется, нет более ничего прекраснее, ничего достойнее этой жизни! Мы относим подобное состояние к широкому и расхожему понятию романтики. Но романтизм, так же не однозначен, как и всякое понятие нашей осознанности. Здесь «глубина равна вершинам…» И то, что лежит над вершинами всякого чувства жизни, способна олицетворять только сверх поэзия.

Душа всякого родившегося ребёнка имеет такую способность. И мы, каждый из нас, на заре своего детства, и в меньшей степени юности, часто ловили этих ангелов счастья, этих несущих на своих крыльях пыльцу сверх познания, переливающихся всеми цветами радуги мотыльков сверх жизненности. И пусть детство человека, к какому слою социума он бы не относился, всегда отягощено стегающими плетьми коварства нерасположенной природы и случайностями, травмирующими и огрубляющими хрупкую тонкую только народившуюся душевную организацию, обжигая её молодые прозрачные лепестки надежды несоответствием происходящей реальности с её фантазиям, но всё же те пробивающиеся сквозь почву серой реальности побеги сверх поэтического созерцания, оставляют общее впечатление о детстве, как о самом счастливом времени жизни. И в силу того, что с годами, мы всё больше включаемся в общий механизм стремления к социальному благополучию, к статусности и практической целесообразности, наши сверх чувствования неминуемо атрофируются. Теряется способность «продуктивной матки нашего духа» к рождению этих «ангелов запределья», и мы погружаемся в пучину суеты мирского, глубоко несостоятельного и обманывающего наше сознание, блага. Мы становимся практичными, грубыми, не восприимчивыми к еле уловимым уколам сверх возвышенной духовности, и не способными к сверх чувствованию запредельных глубин мироздания. С самого рождения наша социальная среда заставляет нас разворачивать кормило своего сознания в сторону практической полезности, в сторону рационально-аналитического продуцирования и связывания поверхностных плотов миропознания, и мы уже не в силах ничего тонко чувствовать. В нас угасает самый важный огонёк божественного вдохновения. В нас пропадает дыхание бога, и мы всё более опускаемся на дно этой пошлой жизненности, не зная и не чувствуя того. Ибо отсутствие собственных возможностей, невозможно ни осознать, ни почувствовать. И если мы забыли эти способности, если мы оставили их в своём детстве, нам крайне сложно, а порой и невозможно вспомнить их. Здесь понадобится труд гения. Ибо это только чернь, с присущей её ленью и недоверием, с присущей ей слабостью и ограниченностью в стремлениях, полагает, – нет, она убеждена, что гению – дана его гениальность свыше. Она говорит: Ему это дано, а мне нет… И успокаивается на том. Она уверена, что в этом мире всё даётся просто так, или не даётся вовсе. И по отношению к некоему сакральному зерну, врождённой силе духа, и соответствующей завязи стремления, это отчасти действительно так, ибо это могут передать только предки, – но только не по отношению к гениальности. Чтобы в тебе развилось настоящее всеохватывающее стремление, и сконцентрировалась, возмужала настоящая зрелая сила духа, здесь необходим труд не одного поколения. Но вот для того, чтобы в тебе созрело и укрепилось настоящее сверх чувствование, необходим только твой самозабвенный труд. И только сам гений знает, каких трудов на самом деле, ему стоила эта его гениальность. Но по большому счёту, для начала достаточно лишь не дать атрофироваться присущей всякому ребёнку «продуцирующей матке сознания», естественным образом рождающей «ангелов сверх чувствования». Не дать превратится в рудимент той, присущей всякому ребёнку способности тонко чувствовать окружающий мир, ощущать его оттенки и лёгкие дуновения, чтобы затем развить всё это, и воплотить в сверх поэзию созревшего духа. И это, пожалуй, должно быть одной из сверх задач нашей цивилизации. Превратить, наконец, человека в счастливое существо. Ведь он действительно, как было сказано кем-то из великих, «обязан быть счастливым…», иначе в его существовании действительно нет никакого смысла.

Боль, – как условие для порождения гармонии духа, или даже так: – боль, как условие для возникновения любых по-настоящему ценных поэтических или философских продуцирований, воплощающихся в фолианты произведения разумного и душевного искусства. Только из внутреннего душевного напряжения, необходимо сопровождающегося болью, могут рождаться по-настоящему ценные полотна поэтического, философского, музыкального или художественного пантеона. И мы оцениваем их, мы ценим их в соответствии с угадываемой на предлагаемом «полотне», интенсивностью этой боли, говорящей нам о степени внутреннего напряжения автора, в котором волей проведения сошлись в непримиримой войне различные армии духа. Если говорить упрощённо и предельно доходчиво, то можно сказать следующим образом: Если в определённой личности, в его душевном агрегативе, волей случая сошлись добродетель и порок, и если их потенциалы мощны и примерно равны, и не допускают подавление одного другим, то происходит нечто вроде взрыва растянутого во времени, нечто вроде постоянно искрящегося коллапса, с выделением определённой энергии, которая благодаря разуму выходит на поверхность в виде «гармоничных протуберанцев», и выплёскиваясь на бумажный лист, на отгрунтованное полотно или партитуру, создаёт нечто по-настоящему Великое! И та боль, которую мы латентно подразумеваем и чувствуем своим сердцем при восприятии такого произведения, не оставляет нам шанса на равнодушие. Только благодаря той перманентной, либо штормовой боли присущей духу автора, и явно или завуалированно воплощённой в том или ином «полотне», мы ценим всякое произведение искусства. И самой интенсивной из всех болей в своём сердце, обладают, разумеется, гении. Ибо в душах этих личностей сталкиваются самые мощные «разно заряженные армии» добродетели и порока. Они, эти мощные в своём сердце личности, почти сгорают в этом внутреннем напряжении, и мы чувствуем, видим в них почти тоже самое Солнце, – перманентный коллапс которого, порождает всё живое на земле.

Но почему именно столкновение непримиримых сторон нашего сакрального духа, способно на такие величественные проявления, спросите вы. Почему, к примеру, победившая добродетель, или пусть даже победивший порок не способны на это? Да потому, что при всех возможных мощных проявлениях как одной, так и другого, мы никогда не отыщем в этих отдельно взятых проявлениях настоящей гармонии – то, что возможно только в сопротивлении, в противоборстве, что латентно укрыто в самых сакральных основаниях самой природы, и всего мироздания. Ведь что может быть гениальнее на земле, чем сама природа, чем рождение человека, который есть суть воплощённое противостояние монад женского и мужского начал, как олицетворений стихий сохранения и разрушения. Что может быть гениальнее в мироздании, чем эклиптика галактики, с её совершенной формой, в которой воплощено противостояние сил центростремительных, и сил центробежных. Что может быть гениальнее в мире, чем рождение и становление звезды, как воплощённого паритета сил архаической природы, – сил гравитации и антигравитации.

Наш человеческий дух, имеет только одну возможность в продуцировании великих гениальных произведений. И эта возможность зиждется на том противостоянии, на том внутреннем напряжении, в котором зерном укрыта синтетическая экстраполяция самого мира. Никогда успокоенная поверхность водоёма, не создавала ничего, кроме болота. Никогда ещё из не страдающего духа не вытекало ничего по-настоящему ценного, ничего по-настоящему великого....