При всей своей общей научной метаформе, мои труды никогда не будут причислены к научным. Ибо в них мало присущей всяким научным трудам последовательной схематичности и доказательной базовости, удостоверяющей серьёзный подход автора к своим умозаключениям. Умозаключениям, выстраивающим крепкие конструкции воззрений, и формирующим в своей совокупности некое общее здание, которое должно опираться на фундамент исторической истинности и консоли устоявшейся подтверждённой очевидности. Строгая академическая конструкция создаваемого труда, основывающаяся на закрепившихся правилах и законах научного мира, залог её будущего приобщения к общему пантеону научной мысли. Всякий произвол, попытки отрыва от земли и взлёта в астральные области, всякое отклонение от прагматических констант архаики «метрополитена» учёного мира, не способствуют вливанию его в общую реку научного знания нашей планеты.

Отсутствие дисциплинированности и внешнего академического воспитания, отсутствие строгой образованности, как и недостаток исторического знания, довольно явно прослеживающийся на этих страницах, заметит всякий острый и проникновенный взгляд. Здесь форма поверхности переплетена с глубиной и высотой…, определённость с метафорой…, красота законченности слога с хаосом неожиданности…, надежда с безысходностью…. Таково моё произведение гармонии, ибо такова полифония моего душевного агрегатива. Следовать в фарватере, искать для себя «караван», для более безопасного пересечения «пустыни», как видно – не моё. Нет, не потому, что я считаю себя таким самобытным, самодостаточным, свободным и гордым, не потому, что болен пафосом, патетикой и апломбом, но потому, что я такой, и другим быть не могу. Исправлять недостатки в собственном воспитании, насильственно приучать себя к дисциплине, считаю – не продуктивным, не нужным, а порой и вредным. Ибо понимаю, что всё относительно. И в истории не редко было так, и будет так впредь, – то, что считают в большинстве своём дисциплинированностью, и относят к благу совершенства, попадая в «лёгкую руку» поэта и герольда метафоры, превращается в лишь тормозящее метаболизм разумности, заблуждение. А порой, в простое недоразумение и пошлость.

Конечно, спору нет, пересекать океан или песчаную пустыню в составе каравана надёжнее и благоразумнее, и также требует немало усилий, и уже потому не меньше заслуживает уважения. Но только пересекающие её в одиночку, становятся настоящими опровергателями изживших себя, и создателями новых будущих ценностей. Мир обновляется благодаря им, мир сбрасывает свою «старую кожу», и его нарождающееся «новое тело», восхищает и радует свежестью молодости, красотой и силой! На самом деле будущее создают не «караваны», но одинокие сталкеры, «дромадеры-скитальцы», и «киты-одиночки» ….

И во всём этом нет ничего от мотивов той революционности, присущей социальным аспектам человеческих взаимоотношений, кроме, пожалуй, одного. И в том, и другом случае мир трансформируется в нечто не бывалое, и человек начинает тосковать по его архаическому порядку. Но мир, с его поступательным необратимым движением – неумолим. И его тело должно, либо изменится до неузнаваемости, трансформироваться и стать чем-то небывалым, либо погибнуть. И здесь всем управляет даже не физика, но метафизика.

«Мужское», с его монадами преодоления, а значит необходимого разрушения, сталкивается с «женским», с его монадами сохранения, а значит застоя. (Как в локальном, так и в глобальном смысле мироздания). Происходят взрывы, и всевозможные катаклизмы различных уровней и сфер сознания, за которыми необходимо следуют войны, выплески злобы и ярости. Но крайне редкий синтез этих монад, создаёт то, что называется Гением. И именно здесь начинается процветание, становление всего совершенного, и выход сознания в трансцендентные сферы, в которых собственно только и возможно то, что мы называем благоденствием….

Наши цивилизационные конгломераты, «кланы политико-этнического образования», как и отдельные люди, имеют в своём «теле» преимущественные гормональные отклонения, условно говоря, либо к «эстрогенным доминантам», либо к «тестостеронным». И каждое политико-этническое образование, ведёт себя соответственно этим сакральным секреторным доминантам. Конечно, эти доминанты иногда меняют свои приоритеты и векторы, но это другой разговор, и полемика по поводу противоречий в этом ключе, тема для отдельной расширенной дискуссии. Вопрос здесь в сути самого этико-политического поведения пантеокультур, и тех условий, и мотивов, которыми они руководствуются. И главное, тех причин, благодаря которым это поведение складывается в столь необходимый политес и антиполитес, вызывающий наши оценки порицания, либо одобрения. Оценки, кстати сказать, основывающиеся прежде всего на наших заинтересованных в своём собственном благополучии, безопасности и процветании, парадигмах.

Славянская, Англо-саксонская, Индокитайская, Арабо-османская, Греко-византийская, Римская, Египетская и т.д., и т. п. – Каковы главные отличия ментальности глобальных пантеокультур нашей общей цивилизации, с их особенными и обособленными богами? Каковы закономерности их развития, и на чём базируются принципы доминирующих воззрений населения этих условных культурных отчерченностей? В чём причина политических и экзосоциальных доминант, и какова истинная причина непонимания одним локализованным обществом, – другого?

Весь наш цивилизационный строй, вся наша история, есть непримиримая война пантеокультур различных масштабо.в. Разноплановая война различных по ментальности и внутренней упорядоченности разноосновных «кланов». Мир никогда не жил в мире. Латентно или явно, человек никогда не понимал, и не хотел понимать своего соседа, с его богами и его чертями. И всякий компромисс выступал всегда лишь как паллиативная мера перед угрозой глобальной катастрофы, но никогда не служил настоящим основанием. И здесь на самом деле, важна не столько социоструктурность, не столько выложенный и закреплённый уклад быта той, или иной пантеокультуры, сколько метафизическая и трансцендентная ментальность умозренческих плоскостей большинства аборигенов того или иного «клана», той или иной самоопределившейся пантеокультуры. То есть доминантой здесь служит не столько утверждённая большинством пантомида добра и зла, сколько то, как смотрит на это, как большинство того или иного сложившегося и укрепившегося «клана», оценивает сложившуюся реальность происходящего, и что считает справедливым, а что нет…. Справедливость, о которой все говорят, но никто не знает, что это такое на самом деле, по большому счёту является тем основанием, тем мотивом, за которым стоит вся глобальная непримиримость сторон. Термин справедливость, имеет корнем право, или праведность. А ещё можно приплюсовать сюда понятия править, выправлять. Но существует ли, может ли существовать на белом свете некое общее лекало, в соответствии с которым человек мог бы что-то выправлять, что-то править? Не является ли это тем главным заблуждением человечества, на котором стоит не только всякий бастион нашей цивилизации, но и всякий пантеон нашего гештальта в отношении морали, этики и вообще всякого возможного осмысления собственной жизни?

Самое относительное обозначение исторических совершенств государственного порядка, является то противопоставление нарекаемых краеугольных понятий «варвара», с одной стороны, и «культурного носителя», а точнее сказать превносителя, с другой, которым гордится всякий определяющий себя как наиболее совершенный тип человека, социальный субъект. Мы навряд ли отыщем в исторических пластах социальных субъектов, которые бы сами себя называли варварами. Это понятие идёт от себя, но не к себе. Как для «черни», для которой не ведома своя низменность, ибо не ведома чужая возвышенность, всякое определение этой «черни», является лишь ничем не подкреплённым ругательством, исходящим от считающих себя «совершенными патрициями» субъектов иного мира, так для «варварства» в более глобальном осмыслении, само по себе «варварство» не является чем-то признанным и справедливым, но лишь обозначением теми же считающими себя «совершенными патрициями» субъектов иной пантеокультуры, чуждого им мира, если хотите дикой пантеокультуры. И всякая нарекаемая справедливость, к чему и кому она бы не относилась, имеет туже самую мотивацию и туже антропогенную обективность. То есть, на самом деле не имеет никакой объективности.