- Наверно, здесь хозяева встречали гостей, а сами жили наверху, - выдала очередную догадку Анна. - Там же должна находиться комната госпожи Оркридж. Мама говорила, что у неё была отдельная комната, где она хранила свои наряды. И почему мама ушла отсюда работать к этой ругачей сеньоре Пуане?
Отец тоже этого не понимал. Работать мать стала в два раза больше, а получать меньше. Но мама была непреклонна. Даже, не смотря на появляющиеся на её руках синяки, после того, как она просила Анну "пойти погулять" и они с отцом запирались дома. Анна, приложив к двери ухо, слышала, как они орали друг на друга.
- Ну, наверх мы точно не полезем, - поспешил добавить Ром. - Не полезем ведь? Вдруг там все полы уже сгнили? Провалишься ещё. Мы ведь не полезем туда?
- Конечно, не полезем, - сказал Тими.
Анна промолчала.
Они стояли возле окна - единственного выхода наружу, - стояли плечом к плечу, едва ли не держась за руки. Длилось это весьма долго, так что страх, сжавшей своей холодной рукой их сердца, успел притупиться, а затем незаметно смениться живейшим интересом. Раз уж они осмелились залезть в дом - самое трудное, считай, сделано! - то почему бы теперь не осмотреться получше, чтоб их рассказать об увиденном здесь, стал ещё захватывающее. Другие если и бывали тут, то при ярком свете дня, а никак ни в сумерках!
Ещё немного робея, они отошли от окна.
Анна наконец отвела взгляд от ведущей наверх лестницы. Раскинув руки в стороны, она вдруг закружилась по пустому пространству Залы. Подол её серого сарафана, украшенного понизу белой лентой, взвился, открывая ноги до самых колен. Мальчишки смотрели, вытаращив глаза. Ром толкнул приятеля, дескать, "что это с ней?". Тими пожал плечами.
- Ты чего делаешь? - спросил Ром.
- Здесь, в этой комнате Оркриджы устраивали званые вечера. Горело множество свечей. Звучала музыка, и женщины в шикарных платьях танцевали парами с прекрасными мужчинами.
Анна всё кружилась и кружилась, словно вживую слыша эту самую музыку. Её башмаки так и порхали по скрипучим дощечкам пола, вырисовывая в пыли дорожки следов.
Тими подумал, что вряд ли здесь танцевали именно так.
А Ром брякнул:
- И в этой же самой комнате спятивший Уилли Кровавые Ножницы перерезал горло сеньоре Оркридж. Пока она умирала в луже собственной крови, он пошёл наверх, где сеньор Оливер укладывал спать их детей.
Анна перестала кружиться, уставившись на Рома бешеным взглядом. Затем отвернулась от них. Ещё год назад стоило кому-нибудь бросить в шутку, что садовник Уилли залезет к ней ночью в окно, она сразу начинала рыдать и убегала домой. Но это было год назад - давным-давно.
- Чего она?
- Ты же помнишь, как она боится этой истории. - Тими тоже считал её страшной. А ещё - здоровской. Он ведь был мальчишкой. Кроме того, отец объяснил ему, что на самом деле никого из Оркриджей не убивали. Они просто уехали из города, не желая жить в "недобром" месте. В ту ужасную ночь погиб только сам садовник. Сгорел заживо.
Тими поведал правду Рому, а Анне они собирались рассказать именно сегодня, после того, как побывают внутри особняка и хорошенько пощекочут себе нервы.
- Она же говорила, что ничего не боится. Даже с нами поспорила, что ни разу не вскрикнет, оказавшись здесь.
- Все чего-то боятся, - сейчас Тими ощущал себя старше приятеля, как никогда прежде. - Анна тоже боится. И сама хочет побороть свой страх. Знаешь, почему никто больше не шутит с ней про Уилли?
Ром помотал головой.
- Потому что, одному из таких шутников она как-то раз расквасила нос и чуть глаз не выцарапала. Я тебе разве не рассказывал? Так что лучше прикуси язык.
- А-а-а, - протянул Ром. И зачем-то потрогал свой нос.
Они разошлись по Зале.
Тими подошёл поближе разглядеть картины на стенах, даже принялся смахивать с них пыль. Полотна на ощупь казались неприятно влажными. Мальчики, что сидели на коленях усатого дядьки, были одного возраста с его младшим братом - лет шесть-семь. Тот до ужаса боялся грозы и всегда прятался под одеялом, когда Творец на Небесах решал погреметь кастрюлями. Эти, может, тоже боялись грозы.
А уж как они, должно быть, перетрусили, когда домик садовника запылал вместе с его жильцом. Особенно, если тот орал и звал на помощь, а помочь ему никто уже не мог.
Тими видел, как Ром замер у камина и боязливо тянет руку к одной из голов. Тянет, одёргивает и снова тянет. Стеклянный волчий глаз косился на него с лютой свирепостью.
Давай, Ром! Ты сможешь, - мысленно подбодрил его Тими.
Анна крутилась у лестницы. Обследовала стоящие возле неё высокие керамические вазы, в которых прежде, наверно, ставили розы из парка. Каждая из таких ваз стоила больших денег, - Тими теперь в этом немного разбирался. А Анна взялась стучать по ним своей палкой, чтоб те отзывались глухим звуком.
По стене возле картины с тихим шорохом проползла раздутая жирная мокрица.
Тими отпрянул, едва не завизжав в голос.
Как он сумел стиснуть челюсти и не выпустить из них ничего, кроме сдавленного шипения, - он не знал.
Но эта гадина была размером чуть ли ни с его кулак!
И в отличие от паука в старой паутине она двигалась.
Теперь Тими не отрывал глаз от портрета. Он следил, как гигантская мокрица забралась под холст, пошатнув тяжёлую раму. Выпирающий бугорок пополз от края картины к другому её краю - сначала над кудрями мальчишки, сидящего на правом колене отца, потом у усатого дядьки вздулось плечо, затем образовался "нарост" на груди. "Нарост" чуть постоял на месте, прежде чем переместиться в голову мальчишки слева и окончательно заметь на его левой щеке, как раз под различающей близнецов родинкой. Только тут Тими разглядел, что этих бугорков на холсте ни один, а три... нет, пять, а вернее - семь или даже восемь штук! Да под картиной сидела целая куча мокриц! Там, должно быть, сгнила вся обивка стены, вместе с досками. Мокрицы копошились в этой влажной трухе. Жрали её... А он только что водил по ним рукой!
