В старом особняке властвовала тишина, которую нисколько не нарушал сквозняк, свободно гуляющий меж чердачных балок, куда он проникал через пролом в крыше, ни тихое шуршание неведомо чего - или кого - в сыром, провонявшем гнилью чернильно-чёрном подвале, ни возникающие сами по себе скрипы рассохшихся половиц. Овал зеркала в бывшем будуаре хозяйки на втором этаже словно бы улавило чьё-то размытое движение в своей агатовой глубине. Волчьи головы над зевом камина на первом этаже обратились в сгустки мрака. Картины в тяжёлых рамах стали лишь чуть видными пятна на фоне стен; разглядеть на них что-либо невозможно. Когда-то прекрасное, а ныне всеми брошенное семейное гнездо Оркриджей умиротворённо дремало в тёплой ночи начала сентября...
Мимо сокрытых в полутьме книжных шкафов разгромленной библиотеки через гостиную с молчащим последние десять лет пианино в Большую Залу пронеслась стремительная тень. Контуры тени напоминали человеческий силуэт, закутанный в лохмотья одежд. Поднятый ею порыв отдавал тленом и дымной гарью.
Сонная тишь особняка была обманной. И недолгой. Обман стал явью, когда его пустое гулкое нутро от верхов до самых низов сотряслось от раскатов безудержного хохота.
Анна повернулась на спину, с трудом приподняв сделавшуюся вдруг тяжёлой и ужасно гудящей голову. На зубах хрустела земля. А над ней в тёмно-синем вечернем небе так красиво плыли вереницы облаков. По крайне мере, по той его части, что не заслоняла нависающая махина особняка. Она лежала под одним из его балконов с торчащими из него обломками досок и скошенными столбиками перил. Стена особняка немного раскачивалась из стороны в сторону, как если бы её шатал ветер. Или это у неё в глаза всё качается?
Почему она лежит на земле? Она же запачкала весь сарафан!.. И почему у неё так всё болит?
Всё потому, что я упала.
Воспоминания хлынули, как поток из лопнувшей плотины. Она вспомнила винтовую лестницу и пыльные "салфетки" на чайном наборе. И платья. И занавесь балдахина над огромной кроватью. И остальное.
Анна втянула полную грудь воздуха, но выдохнуть не смогла.
Ещё мгновение она лежала, глядя широко раскрытыми глазами на нависающий над ней балкон. Высоченный. Разваливающийся. Затем коснулась лба. По ладони размазался густой липкий след.
Оглушительно завизжав, Анна вскочила на ноги и побежала.
- Мама, мамочка! - звала она без остановки.
Проклятая дверь выбилась только с третьей или четвёртой попытки. Ром уже отчаялся. Но он боялся обернуться и увидеть, как они подступают к нему из тьмы, вытянув свои корявые лапы. Потому он вновь всем телом налёг на не желавшую открываться створку. И та подалась, не то, чтобы раскрывшись настежь, но с хрустом отвалившись в сторону. Не замечая боли в подвёрнутой ступне, он полез через проём, цепляясь за какие-то колючие ветки.
Ром выбрался из подвала посреди зарослей малины. Когда его башмаки последними покинули мрак подземелья, ему показалось, что их коснулись костяные пальцы, едва не схватив... Он прополз на карачках подальше от спуска в подвал, сминая кусты и обдирая об них руки. Потом поднялся с земли. С едва сдерживаемыми всхлипами, Ром похромал прочь от жуткого логова. Домой, он возвращался к себе домой.
Сейчас он мог думать лишь о том, как ему не заплутать в темноте. Хотя, конечно, это была совсем не та темнота.
Кот-мертвец, вдоволь нарезвившись с ним, куда-то убрался. Исцарапанная спина горела огнём, рубаха превратилась в отрепье.
Мать убьёт меня за рубаху с башмаками. А отец ещё добавит.
Но он был жив. И даже ещё беспокоился о такой глупости, как рубашка. Тими лежал на полу у начала лестницы, сжавшись в комок, закрыв лицо от когтей. Стоная и боясь пошевелиться. Вдруг этот монстр продолжает следить за ним. Ждёт, когда он вновь побежит, поверив в своё спасение. Вот тогда он снова прыгнет из засады. И продолжит издеваться над "мышкой".
Тими лежал долго. Кот не появлялся.
А потом дикий хохот, взорвавший тишину пустых комнат, заставил его вскочить как ошпаренного. Тими заозирался... Но последние отзвуки хохота отзвучали, и в особняке не раздавалось более ни звука. Кругом темень. В которой... Нет, блеска кровавого глаза нигде не видно. Просто темень. Но кто-то же в ней хохотал...
- Ааанна! Рооом!
Беззвучье брошенного дома поглотило его крик.
Он держался за периллы лестницы, напряжённый как струна, ожидая нападения в любой момент. Снова прислушался. Тихо и нет никого, кроме сотен таящихся повсюду теней. Если этот безумный хохот где и прозвучал, то лишь у него в голове.
Сколько Тими ни пялил глаза вглубь Залы, ничего он там не видел, кроме нечётких контуров уже непонятно чего. В дверном проёме различалось начало нескончаемой вереницы пройденных им комнат. И некая сила словно тянула его пройтись по ним ещё раз. А потом ещё раз, и ещё раз... А кошак мог скрываться где угодно. Уж он-то видел в темноте как днём. Червивая вонючая уродина!
- Я не боюсь тебя! - крикнул Тими, сжав кулаки. - Если ты попадёшься мне ещё раз, я так тебе надаю, что мало не покажется!
Никто не шелохнулся во тьме, ни одна тень. Он повернулся спиной к Большой Зале и вновь начал подниматься по скрипучим ступеням. Медленно. Наверх. Ведь он должен...
Тогда же снаружи дома раздался звонкий девичий визг.
- Анна! Я иду!
Тими кинулся через Залу к окну. Доски пола протяжно стонами под его босыми ступнями. Их топот слышал весь особняк. Плевать! Его друзья выбрались, и он не останется здесь ни на минуту.
Он запрыгнул на подоконник, удерживаясь на нём пальцами и рук и ног. Потом чуть было опять не застрял, протискиваясь через узкую щель. Но чуть, как известно, не считается. Тими дёрнулся, выдрав из рубахи очередной клок. Впрочем, та и так годилась лишь на тряпки. Спрыгнув с подоконника, он упал на мягкую траву. До чего же она была приятна на ощупь!
