Осторожно отодвинув в сторону бархатную портьеру, Анна выглянула из будуара. Спальня пустовала. Лёгкий сквозняк, тянувший через щели окна в оставленную открытой дверь, чуть колыхал свисающую над кроватью занавесь балдахина. Больше ничего здесь не двигалось.

   По углам залегли глубокие тени, в которых тонули тумбы и горбатый комод. А под кроватью тень была ещё чернее.

   Тихо и скорбно, как в доме умершего. А этот старый балдахин выглядел точно растянутый саван покойника. Тусклое сияние из окна заливало его мутным серебром, будто при полнолунии.

   Дура! Зачем ты себя пугаешь!

   Ложиться на кровать она передумала.

   Во рту совсем пересохло. Куда подевалась её палка? Она ведь всё время держала её в руке... Почему рядом с ней нет мальчишек. Пусть даже Ром с его страшилками про Уилли Кровавые Ножницы.

   Ну, зачем ты про это подумала!

   Нет, старому дому не напугать её. Вот ещё! Ей нечего бояться. Если она не будет - ни за что не будет - думать про безумного садовника с огромными, остро отточенными ножницами, которыми он подрезал кусты в парке, и которыми он потом...

   Анна тихонько заскулила.

   На платья в глубине маленького, ещё более тёмном, чем спальня, будуара она больше не взглянула и уж, конечно, не вернулась закрыть створки гардероба.

   - Я вернусь сюда, когда будет посветлее, - пообещала она себе вслух, желая разрушить окружающую тишь.

   Сама того не осознавая, осторожно, на цыпочках, лишь бы не издавать лишнего (опасного) шума, она посеменила наискось через спальню к двери.

   Может, крикнуть Тими? Его голос, даже донёсшийся издалека, ободрил бы её.

   Нет. Тогда они подумают, что она трусиха, а это вовсе не так.

   Краем глаза Анна заметила под колышущимся балдахином тёмную вытянутую тень. Гораздо большую, чем могла бы очертить забытая там подушка. На кровати Оркриджей кто-то лежал. Какой-то человек... Как она сразу его не увидела? И ведь это он кряхтел.

   Говорят, сердце может упасть в пятки. Чистая правда.

   Зачем она остановилась посреди комнаты? Почему не бежит?

   Внутренний голос кричал ей: беги! Беги! БЕГИ! Анна его не слушала. Она ведь не трусиха. В этом доме не стал бы жить даже бездомный. За все минувшие годы не нашлось таких ни среди последних пропойц, ни среди нищих.

   А потому, на кровати не лежал никакой человек.

   То была лишь тень от бокового столбика. Или ещё одно платье... Теперь Анна поняла, что заставило её остановиться, а не мчаться сломя голову вниз.

   Это платье. Наверно, сеньора Оркридж хотела взять его с собой (её любимое платье?), но за другими приготовлениями забыла расстеленным под балдахином. Судя по валявшимся на полу чулкам, в спешке она забыла не только его.

   Анна сделала маленький шажок к кровати.

   Под балдахином точно лежала не тень. Подойдя ещё ближе, она различила отогнутую в сторону руку, то есть, рукав. Без всяких ног. Конечно, их там и не могло быть.

   Она даже хихикнула над собой, раздвигая воздушный и очень неприятный на ощупь полог балдахина.

   Девочка не закричала и не упала в обморок. Так было бы милосерднее, но этого не случилось. И сердце её не перестало биться. Лишь словно застыло льдинкой и ухнуло куда-то в бездонную пропасть.

   На кровати Оркриджей, укрыв ноги тем, что прежде являлось одеялом, всё же лежал человек. Вернее, мертвец. И лежал он тут уже давно; от него исходила лишь слабая вонь гнили, отдающая почему-то запахом дыма. В куче бурого тряпья, образованной истлевшей тканью одеяла и матраса, вместе с остатками одежды, среди разросшихся на них пятен плесени покоилась высохшая мумия.

   Крупная голова, обтянутая пепельно-серой с чёрными пятнами холстиной кожи, на щеках и на лбу вспузырившейся и лопнувшей, словно от ужасных язв, так что в дырах проглядывала жёлтая кость черепа. Клочья длинных волос по бокам лысой макушки. Глаза, ввалившиеся в ямы глазниц, закрыты ороговевшими складками век. Нос усох, как и сморщенные рубцы на месте приоткрытых губ, из-под которых скалились лошадиные зубы. Мертвец словно бы спал, положив одну руку себе на грудь поверх одеяла, а вторую вытянув в бок. Анне хотелось думать, что этот несчастных бродяга так и умер во сне, лёжа на мягкой кровати, может, даже видя сон, в котором он вдруг стал богатым сеньором и у него появился свой собственный большой дом.

   - Я не боюсь тебя, я не боюсь тебя, - скороговоркой зашептала Анна, пятясь от кровати, но ещё не отпуская полог балдахина.

   А если это вовсе не бродяга, а сама сеньора Оркридж?

   Сумасшедший Уилли задушил её во сне. Других он тоже убил и спрятал их тела, а её оставил лежать на кровати. Может, потом он приходил и ложился рядом, смотрел на неё и гладил её волосы. Пока кара Божья не сожгла убийцу в его хибаре в парке...

   Нет-нет-нет-нет-нет!

   На кровати лежал труп мужчины. Мужчины, а не женщины.

   Рука у Анны дрожала. От того ли, нет ли, она всё не могла разжать пальцы и скрыть за занавесью от глаз ужасную картину.

   - Твой кот разодрал моё лучшее платье, Уилли! Будь ты проклят вместе с этой гадиной!.. Если ты не повесишь его сегодня же - я сама сделаю это! Клянусь всеми Силами Небесными! Я покончу с ним! А потом и с тобою, пьяная ты скотина! Сейчас ты отведаешь моей плётки!

   Сначала Анна услышала чёткий и переполненный яростью женский голос. Но она не успела даже вскрикнуть, как ещё больший ужас перехватил ей горло жёсткой хваткой. Голова мертвеца начала поворачиваться к ней в чёрном углублении подушки. Его волосы прилипли к наволочке и теперь с хрустом отрывались от черепа вместе с кусками кожи, похожими на полоски тонкой бумаги. Мумия разлепила зенки, явив два мутных бельма. Два стеклянных шара, вращающихся в провалах глазниц, будто ни к чему не прикреплённых изнутри.