Они сидели и смотрели на разгорающийся костёр. В Пещере быстро светлело. На стенах заплясало ещё больше теней. Пока их собственных. Треск плюющегося искрами огня, чернота ночи снаружи за проёмом входа, морщинистые лица, глядящие на возносящиеся к высокому своду пламенные языки.
Во всём происходящем ощущалась таинственность волшбы.
И волшба была в действительности.
Старейшина запел первым.
Остальные поддержали его немелодичным, но слаженным хором. Их песнь была стара как сами горы и наполнена такой же дремлющей до поры, глубинной мощью.
Ули тоже пытался петь. Получалось не важно. Дед лишь недавно начал учить его. К тому же слова были чуждые, и их приходилось повторять по многу раз, чтобы запомнить правильно. Дед сказал, что это древнее наречие. Но о чём в ней поётся, он не знал. Смысл утерялся, остались лишь непривычно звучащие строки, которые усердно заучивались из поколения в поколение. Ули повторял их за остальными, стараясь петь, как можно правильнее. Дед предупреждал, что это очень важно.
Голос старейшины сильный и твёрдый. Их общий хор тянет за ним грубоватый напев, наполняя пространство Пещеры многоголосым гудением. Огонь быстро пожирает хворост. Когда пламя обратится углями, и если они сделают всё правильно, именно в этот момент грань между мирами истончится совсем. И врата откроются.
-Ауэээрррэээээ-ауэээрррэээ-до-боэрррэээээ-омо-мооорррэээ...
Ули не спал прошлую ночь, тревожные мысли владели его головой, прогнав сон. Он ворочался на соломенном тюфяке, не находя удобного положения, и всё думал.
- Мииирррааа... Ауэээрррэээээ-омо-мооорррэээээ...
Дневные заботы и вечерние страхи заглушили вялость от недосыпа. Но сейчас в расцвеченном пламенем полумраке, согретый его близостью и убаюкиваемый монотонным напевом он задрёмывал.
- Ауэээрррэээээ-аэээрррэээ-бо-боэрррээээээ...
Неудержимо проваливался в сон, сидя на полу Пещеры и раскачиваясь в такт древней песни. Он словно бы падал в пустоту. И вместе с ним, шепча ему в уши, падали голоса деда, отца, Тамира и даже Амми. Они звучали все разом, так что он почти не понимал их. Лишь отдельные слова:
- Лети... лети... лети... не падай... лети... не падай!
- Стань руслом реки... стань широкой дорогой... стань полым желобом.
- Направляй... Позволь тому, что течёт, течь сквозь тебя... Пропусти это... излей это потоком... излей всё без остатка!
Ули потянулся за голосами, послушал их и прекратил падать. Вместо этого он полетел. Он пожелал полететь. Не "вниз", а "вверх". Он позволил невидимым крыльям подхватить себя, позволил замедлить своё падение, а затем понести себя. Воздеть ввысь от земли, ввысь к небесам, ввысь, ввысь - в свободный полёт излияния.
Он почувствовал страх. Он почувствовал болезненное возбуждение. А ещё радость, счастье, безумство и восторг... Он распахнул свои руки-крылья, мерными упругими толчками загребающие и отбрасывающие воздух вспять. Он поймал восходящую струю, опёрся о неё, и помчался, всё выше, всё быстрее набирая скорость. Всё быстрее и быстрее. И вот он уже подобный сорвавшейся стреле несётся впереди потока. Он ведёт его! Направляет и тянет за собой. Туда - вперёд! Туда, где в бесцветной пустоте возникает пульсирующее и алое, будто проблески уже отгорающего костра. Знак. Ему подали знак. И теперь он должен успеть привести поток. Успеть выплеснуть его. Поток раздует тлеющие угли. Возродит пламя.
И тогда...
дверь...
- Мииирррааа... Дааарррааа...
откроется.
Не останавливая полёта, он вонзился в кострище посреди пустоты. Подёрнутые пеплом угли тут же полыхнули обжигающим пожаром, что вознёсся ревущей стеной. И в ней, в этой гудящей стене жидкого пламени был круглый как дыра проход. На другую сторону... Словно гимн его победы над всем миром - мирами - раздалось козлиное блеяние. Ответом которому прозвучал клокочущий рык.
Дверь открылась.
- Ауэээрррэээээ-омо-мооорррэээээ...
Ули распахнул глаза и успел заметить, как что-то вспыхнуло, но тут же опало. Он был весь мокр и тяжело дышал. Жар, что существовал лишь в его разуме, продолжал опалять его. Удары колотящегося сердца отдавались в ушах, словно бы заткнутых шерстью. Он пробудился ото сна, вовсе не бывшего сном.
Ули не сразу понял, что изменилось вокруг.
Теперь все они сидели спиной к очагу, глядя на дальнюю стену Пещеру. Пока он "спал", а другие пели, кто-то успел развернуть и его тоже. Затылок мальчика ощущал тепло костра, хотя вокруг сгущался сумрак. Уложенный ими хворост прогорел и теперь лишь на стенах слабо светились факелы.
Песнь стражей отзвучала, но в Пещере ещё разносились её последние отзвуки.
Старейшина коснулся потной ладони Ули и тихо прошептал:
- Ты очень силён и сделала всё замечательно. Теперь только не оглядывайся.
Глаза Ули округлились ещё больше, хотя казалось, больше некуда. Боясь моргнуть, боясь пошевелиться, он смотрел на стену, что была перед ним. На ней, среди начертанных козлиных голов с непомерно длинными рогами, в неровных отсветах отображались многие тени.
Помимо света, что давали факелы, на стене лежали ещё пятна, как если бы рядом зажгли ещё огней. Ули видел их собственные силуэты, образующие волнистый вал из голов и сливающихся тел в нижней части стены. Над ними же до самого свода Пещеры поднимались другие тени. Худые искривлённые руки - лапы? - крупные головы, утыканные шипами, а может выростами - не разобрать. Число их было меньше, чем самих стражей, но каждый выглядел стократ отвратнее. И опаснее.
