Стремление превратить литературно-критическую статью в политическую прокламацию особенно наглядно проявилось у Чернышевского в рецензии на рассказы из народного быта Николая Успенского, которая под названием «Не начало ли перемены?» увидела свет в ноябрьском номере «Современника» за 1861 год. Здесь Чернышевский обращал внимание, что характер изображения крестьянской жизни под пером писателя-демократа Н. Успенского резко отличается от писателей дворянского лагеря – Тургенева и Григоровича. Если писатели-дворяне стремились изображать народ лишь в симпатических его качествах с неизменным сочувствием и соучастием, то Н. Успенский пишет о народе «правду без всяких прикрас». Чернышевский видит в этой перемене очень знаменательный симптом зреющего революционного пробуждения русского крестьянства: «Очерки г. Успенского производят тяжёлое впечатление на того, кто не вдумается в причину разницы тона у него и у прежних писателей. Но, вдумавшись в дело, чувствуешь, что очерки г. Успенского – очень хороший признак… Решимость г. Успенского описывать народ в столь мало лестном для народа духе свидетельствует о значительной перемене в обстоятельствах, о большой разности нынешних времён от недавней поры, когда ни у кого не поднялась бы рука изобличать народ. Мы замечали, что резко говорить о недостатках известного человека, находящегося в дурном положении, можно только тогда, когда дурное положение представляется продолжающимся только по его собственной вине и для своего улучшения нуждается только в его собственном желании изменить свою судьбу. В этом смысле надобно назвать очень отрадным явлением рассказы г. Успенского, в содержании которых нет ничего отрадного».

Социально-политический аспект в осмыслении искусства был преобладающим в литературной критике Чернышевского и диктовался условиями общественной борьбы. Это не значит, что Чернышевский не чувствовал собственно художественного элемента в литературе. Так, он высоко оценивал интимную лирику Некрасова, называя её «поэзией сердца» и отдавая ей предпочтение перед стихами с тенденцией, с ярко выраженным гражданским содержанием. Перу Чернышевского принадлежит также замечательная статья, посвящённая «Детству», «Отрочеству» и «военным рассказам» Л. Н. Толстого. Критик даёт в ней классическое определение особому качеству психологизма Толстого – «диалектика души».

Начиная с 1857 года, когда молодой Добролюбов берёт в свои руки литературно-критический отдел «Современника», Чернышевский обращается к вопросам экономического и политического характера. Развивая идеи крестьянского социализма А. И. Герцена, он обращает внимание на сохранившееся в русском крестьянстве общинное владение землёй.

Земля в русских сёлах и деревнях, отведенная в пользование крестьянину, вплоть до коллективизации 1930-х годов находилась в собственности мира, сельского схода, а не отдельного лица. На миру решались вопросы об уравнительном переделе земли, на миру происходило избрание сельских властей, деревенских старост, здесь совершался сбор средств на общие расходы, решались мелкие гражданские и уголовные дела, споры между общинниками, осуществлялась организация взаимопомощи. Община пользовалась известной самостоятельностью в выполнении государственных повинностей: подушных податей, рекрутчины.

Существование демократического крестьянского самоуправления даже при крепостном праве обеспечивало мужикам известного рода независимость от произвола господ, особенно в оброчных, нечернозёмных имениях. Здесь помещики, обычно проживавшие в городах, иногда просто не знали своих крестьян и не могли соразмерить величину оброка с имущественной состоятельностью каждого отдельного крестьянина. Крестьяне сами раскладывали оброчную сумму, назначавшуюся помещиком на всё общество сразу, и делали это в зависимости от состоятельности каждого крестьянского двора.

Земля давалась крестьянской семье деревенским миром не в частную собственность, а в пользование. С изменением состава семей, уменьшением или увеличением работоспособных членов в них осуществлялись на мирском сходе периодические переделы земли. Переделы бывали общие и частные. При общем переделе происходила новая нарезка полос и развёрстка их между всеми членами общины. В ходе частных переделов в развёрстку поступала лишь часть общинной земли, делившаяся между небольшим числом домохозяев. Коренные переделы в общине происходили редко, как правило, в годы ревизии, частные же – ежегодно, так как они вызывались изменением состава семей и соответственно платёжной силы отдельных дворов. В одних дворах число тягловых работников прибывало в связи с переходом в совершеннолетие старших детей, в других – наоборот. Крестьяне старались выровнять надел в строгом соответствии с наличными силами и возможностями крестьянского двора.

Правовых законов по поводу развёрсток крестьянский мир не знал, земля делилась по нормам так называемого «обычного права», держащихся на вековых традициях, передававшихся мирскому сходу из поколения в поколение. Поскольку подушная подать и оброк взимались с мира в целом, а не с каждого отдельного двора, все в общине были связаны «круговой порукой». За несостоятельного домохозяина расходы возмещал мир в числе платёжеспособных его членов. Поэтому мир в целом и каждый общинник в отдельности были заинтересованы в благосостоянии и исправности каждого крестьянского двора, каждого члена общины. Лучший и состоятельный мужик был в ответе за отстающего соседа и, по мере возможности, не оставлял его в беде, стремился ему помочь. Даже в 1880-х годах, в период кризиса демократических основ крестьянского самоуправления, русский писатель Н. Н. Златовратский в «Очерках крестьянской общины (Деревенские будни)» насчитал около 15 видов «помочей», существовавших в сельской общине. Весь мир был заинтересован, чтобы каждый общинник хорошо удобрял свою землю, следил за её плодородием.

Переделу в общине подвергались далеко не все земли. Во временное единоличное владение переходили, как правило, лишь полосы пахотной земли. В общем пользовании оставались лесные угодья, реки и озёра с их рыбными богатствами, пастбища и сенокосные луга. Последние в некоторых общинах и убирались всем миром, а затем собранное сено распределялось в соответствии с размерами душевых наделов каждой семьи, но иногда луга делились перед началом покоса. Мир нередко оставлял за собою и не пускал в передел определенную часть пахотной земли. Эти запасные участки крестьяне обрабатывали сообща, а полученный урожай продавали, используя доход для уплаты податей или для приобретения новых земель в мирское владение. Нередко обрабатываемый сообща кусок земли и собираемый на нём хлеб раздавался на пропитание немощным старикам, сиротам, вдовам и солдаткам. Доходы с этого участка подчас сохранялись на чёрный день: в случае пожара, например, община оказывала пострадавшим материальную помощь.

Естественно, что общинное владение землёй накладывало особый отпечаток на психологию русского крестьянина. Земля, в понимании русского мужика, не являлась собственностью частных лиц. Она была «мирской», «божьей». Надел крестьянину давал мир, который и являлся подлинным собственником, крестьянин же в качестве временного, единоличного владельца оказывался собственником условным.

Мирской сход – главный орган крестьянского самоуправления – состоял из работоспособных мужчин-общинников, жителей деревни. Но в нечернозёмных губерниях, где широко распространялись отхожие промыслы, где значительная часть мужского населения уходила в города, в сходках принимали участие и женщины-домохозяйки. Мирская сходка не имела ничего общего с европейским собранием. Прежде всего, на ней отсутствовал председатель, ведущий ход обсуждения. Каждый общинник по желанию вступал в разговор или перепалку, отстаивал свою точку зрения. Вместо голосования действовал принцип общего согласия. Недовольные переубеждались или отступали, и в ходе обсуждения вызревал провозглашавшийся старшим из общинников «мирской приговор». Большую роль на сходках играли старики, снискавшие авторитет житейской мудростью и нравственной безупречностью. К ним прислушивались, и сходка утихала, соглашаясь с их советами. В крестьянстве с осуждением относились к человеку, который «не даёт старикам слова вымолвить», ибо «старших и в орде почитают».