Киншас с удовлетворением наблюдал на лице ведьмы гримасу ужаса. Ей давно стоило понять, что предназначения невозможно избежать. Но раз она не желала с достоинством принять свою участь и поблагодарить бога за то, что была избрана — страха тоже вполне хватит. Ужас это очень красиво. Именно его будет сеять по всей Притиании Киншас, чтобы отплатить за тысячелетия, проведённые со склонённой головой. Только иллирианцы, потомки древнейших жителей острова, имели право властвовать здесь. И сначала они пытались бороться с фэйцами, наставляемые мудрым Советом Старейшин, уже наделённым силой свергнутого бога, но вскоре, как и Тессиса с Саэсом, выбрали путь слабых — перемирие, жизнь в подчинении у Двора Ночи, взаимовыгодное соседство. Киншас невольно скривился. Сейчас эти сопляки, закончив войну с Сонным Королевством, решили окончательно уничтожить иллирианцев. Ослабить их, лишить традиций, права собственности, распространяющегося на жён, дочерей и сестёр. Самое время явить миру крылатого бога и покарать всех неверных.

Когда Киншас узнал, что шпионы Короля пробираются к Рамиелю, то принял решение, которым гордился до сих пор. Он позволил им забрать часть священного камня и думать, что никто об этом не узнал. Но старик хорошо понимал, чего хочет Король: у него была сила Котла и древние манускрипты, испещрённые тысячей заклятий. И если ему понадобилась часть Врат, значит, он собрался призвать нечто из иного мира.

Киншас, за сотни столетий привыкший ждать, не спешил и тогда. Нападать на Короля самостоятельно, даже пытаться связаться с ним, пока у того имелся Котёл и планы по завоеванию всего мира — редкая глупость. Король, при всех своих достоинствах, не иллирианец и не имеет прав ни на один клочок земли. Киншас решил затаиться и выжидать. Если бы армия Притиании проиграла, он бы по крайней мере увидел, что именно Сонное Королевство призвало на свою сторону из иного мира. Потом обманом бы убедил Короля открыть Врата. Но Ризанд значительно упростил задачу. Избавился от Котла, чьей силы опасался Киншас, нашёл жертвенную овцу и сам отправил её в Иллирианию, рассказав о Рамиеле. Старейшина видел в этом знаки судьбы — то, как легко всё складывалось, означало, что время действительно пришло. Крылатый бог явит себя миру в этом году.

…Развлекая себя этими воспоминаниями, Киншас приближался к темнице. Он слышал о том, что главнокомандующий ищет ведьму — мальчишка каким-то образом узнал, что она жива и не сбежала от него в свой мир, хотя именно на эту версию надеялся старик. Это заставляло Киншаса тревожиться. Тем более этому безродному выродку, позору иллирианского народа, помогали его друзья со Двора Ночи. Повсюду скользили тени второго ублюдка, рождённого во грехе. Киншасу приходилось тратить драгоценные крупицы дара крылатого бога, чтобы оберегать своё укрытие от этих шпионов. Никто не знал, что оно находится в Шираке. Обезумевший мальчишка, конечно, пытался пробраться и сюда, но быстро остыл, увидев пустую, безжизненную крепость и слабоумных стариков. Киншас лично показывал ему каждый уголок. И верховный правитель, и все его прихвостни были уверены, что Старейшины и Ширак — пережитки прошлого, не представляющие опасности. Двор Ночи даже не взволновало и не смутило то, что на Совет не подействовала сила димантиев. Самоуверенность и гордыня фэйцев сыграла свою роль — они предпочли забыть это, не обратив внимания.

Поэтому Кассиан всего пару дней пробыл в крепости, оставив осматривать остальное теням. Киншас знал: эти дураки думают о том, что ведьму похитили оставшиеся в живых последователи Сонного Королевства или смертные с континента, которым Король обещал могущество. Оснований подозревать древних иллирианских фанатиков не было.

Киншас схватился за железную ручку двери, ведущей в темницу. На мгновение его ослепила яркая вспышка.

— Что это? — закричал он, прикрывая лицо руками.

То же сделали сопровождавшие его стражи, тем не менее, свободными руками хватаясь за клинки. Спустя секунду зрение вернулось. Старик бросился к решетке темницы. Он шумно выдохнул, увидев, что ведьма на месте. Ей пришлось дать свободу передвижения по камере, позволить даже упражняться с деревянным мечом, иначе она потеряла бы всю свою красоту. Её отлично кормили и даже выводили на прогулки, сковывая руки и ноги. Сила Киншаса скрывала её от любопытных глаз и закрывала рты тем, кто знал о её местонахождении. До Кровавого ритуала оставалась неделя, и Киншас про себя отметил, что ведьма выглядела достойно. Хотя, всё же, оставалась слишком тощей, будто бы не ела тех блюд, что он ежедневно отправлял к ней через стражей. Но крови должно было хватить даже при такой скудной массе.

Сейчас она сидела в углу камеры, закрыв глаза. Серебристые волосы разметались по лицу. Конечно, ей было неудобно поправлять их сломанными пальцами — единственная уступка красоте, на которую пошёл Киншас. Оставлять ведьме железное оружие было слишком рискованно. Заперев её в клетке, иллирианец даже убрал охрану из камеры, посчитав это излишним. Ведьме никогда не выбраться из лабиринта коридоров незаметно.

Глядя на тонкие и длинные руки, Киншас решил, что прикажет эту неделю кормить пленницу насильно. На секунду он снова задумался о яркой вспышке, но тут же решил, что это реакция пламени факела с пылью или какими-то другими частичками.

Главное, жертвенная овечка оставалась на месте. Пока он говорил с ней, она, как обычно, ни разу не повернула голову и даже не открыла глаза.

========== Глава 11. Манона ==========

Хотя Манона была готова к яркой вспышке, она всё равно ослепила её и лишила способности ориентироваться в пространстве. После темноты подземелья глаза долго привыкали к освещённой солнцем поляне. Её окружали деревья покрытые густым, налипшим на ветви и даже на стволы снегом. Солнечные лучи отражались от белоснежного покрова и больно жгли глаза. Ведьме пришлось сощуриться и приложить ладонь ко лбу, чтобы рассмотреть тех, кто стоял с ней рядом.

Это были прекрасные крылатые женщины. Первое, что бросалось в глаза — размах и здоровый цвет их крыльев. В отличии от тех иллирианок, которых Манона тренировала в Гавани Ветров, эти точно прекрасно умели летать и делали это часто, обучались с детства. Они проворно, за счёт крепких и развитых мышц, сложили большие крылья, отливавшие золотом в ярком свете. У всех женщин, с кем до этого встречалась Манона, крылья либо волочились, если были подрезаны, либо постоянно подрагивали и распадались по сторонам при движении или от ветра, что говорило о плохой физической подготовке и отсутствии тех уроков, которые мальчики получали ещё в раннем детстве.

Но эти иллирианки отлично развиты. Их позы, статные фигуры выдавали в них воительниц. Это подтверждали прикреплённые к поясам ножны с кинжалами и белые доспехи с такой же чешуйчатой структурой, как иллирианские.

— Агата, — игнорируя Манону, обратилась одна из них к своей напарнице. — Я же говорила, что белые доспехи это бесполезно! Никакой маскировки!

Ведьма взглянула на Агату и сразу поняла, о чем говорила её соратница. У иллирианки была толстенная рыжая коса, начинавшаяся от макушки, проходящая гребнем по всей голове и доходившая до поясницы. С ней прекрасно гармонировали её такие же рыжие брови и раскосые тёмно-карие глаза. Такую, как она, легко заметить даже на шумной рыночной площади, а здесь, в зимнем лесу, посреди беспощадной белизны и ясных голубых оттенков, она со своей бледной кожей и в белых доспехах выглядела как росчерк пламени. Буквально галочка на карте: «Сюда, мы здесь!».

Агата нахмурилась, качнула рыжей косой и громко рассмеялась.

— Сунна, так ты и взяла меня с собой на случай, если устанешь прятаться под сугробами!

Ее напарница устало вздохнула и, наконец, обратила внимание на Манону. Сунна мало чем отличалась от тех иллирианок, каких ведьма привыкла видеть в лагере. Она была тонкой и ловкой, с оливковой кожей и темными выразительными глазами. Они, узкие и почти лишённые складки на верхнем веке, напряжённо смотрели на Манону. Её руки и ноги уже не сковывали кандалы, но она не торопилась покидать своих спасительниц. По крайней мере, ведьму интересовало, кто они и зачем затеяли эту авантюру. И почему выглядели такими беззаботными, хотя оставили в темнице третью свою подругу…