Олег чувствовал только боль, слышал только треск костей и стук в ушах, хотя в реальности он дико выл от агонии. Получать выстрелы было проще и быстрее. Там есть только миг, за которым потом пустота, есть только одна точка входа, которую опоясывает боль, и к которой можно привыкнуть. К тому, что ты разрушаешься весь и сразу привыкнуть нельзя. Эта боль становится частью тебя, только о ней и возможно думать. Ее нельзя отпустить, ее нельзя выкинуть из головы, она поглощает.
Вой превратился в хриплый, еле слышный крик — он повредил себе связки в этой пытке. Олег повалился на бок, цепляясь окровавленными пальцами за землю. Он мог остановить это, вернуться в прежнее состояние, но удерживал себя от этой слабости — надо идти до конца, чтобы в этом конце его не ждало.
Его ждал Сергей. Не смея дернуться или закрыть глаза, он смотрел на мучения Олега, чувствуя, как у самого разрывается сердце от этого. Разумовский уже пожалел, что не уговорил Волкова на транквилизатор. Он смотрел, как вздувается кожа от изменяющихся мышц, как она рвется, как бумага от обломков костей, наблюдал, как кровь льется из свежих ран, как темнеют следы прошлых. Сережа принимал это, как свою плату за возращение Олега. Ведь его боль — это вина Сергея, его несдержанности и желаний, его глупых поступков и решений.
А шепчущий в разуме Птица не усмирял эту душащую вину, а только усугублял.
Волков извивался на земле, измазываясь в грязи и крови. Вместо земли он впивался руками в собственное тело, как будто стараясь сам вытянуть из него желаемое или стянуть звериную шкуру. Отрастающие ногти оставляли глубокие борозды царапин на плечах и боках, но их нельзя было заметить под общим полотном боли.
Полночи Олег пытался вырваться из шкуры. Полночи Сережа наблюдал за его муками, не сходя со своего места. Лишь когда темнота полностью захватила мир, мужчина затих. Разумовский мог только угадывать смутный силуэт, скрючившийся на земле. Олег практически не издавал звуков, лишь еле слышные хрипы — разорванные связки не были способны на большее.
Только тогда Сережа осмелился сдвинуться. Он не заметил, как затекли его собственные мышцы, что встать у него получилось с трудом. Аккуратно приблизившись, Разумовский сел рядом с телом Олега, ведя над ним рукой, не касаясь. Он резко вздрогнул, когда кончики пальцев защекотали волосы — совсем не похожие на волчью шерсть. Предельно осторожно Сережа вплел пальцы в пряди Волкова, но и на этот жест Олег крупно вздрогнул и болезненно застонал.
— Олежа, — тихо, шепотом на грани слышимости позвал Сергей. — Олежа, ты слышишь меня? Олежа.
Ответом на это ему был новый тихий стон, а затем хриплый надрывный кашель. Сережа замер, прекращая любое движение, чтобы не навредить такому уязвимому и необычно, трогательно хрупкому мужчине.
Кашель стал тише, а затем и вообще прекратился. Наступила давящая тишина, во время которой Сергей и себя не слышал. Долгие секунды, минуты. А затем шорох.
Сережа хотел закричать, чтобы Олег не двигался, даже шелохнуться не думал, но не посмел. Не смог запретить, потому что уважал силу Волкова, а также и сам эгоистично хотел этого — дрожащими слабыми руками Олег обвил его тело в некрепком объятье, тяжело дыша.
— Хотел… давно, — просипел еле слышно мужчина, выплевывая слова. А Сережа вздрогнул, прикрывая судорожно рукой рот — он хотел кричать от того, как радостно и волнительно было снова услышать родной голос Олега, даже несмотря на то, как болезненно он звучал.
— Я тоже хотел этого. Очень давно, — тихо произнес Сережа, сгибаясь в три погибели, чтобы неловко обхватить Олега в ответ. Совсем чуть-чуть, совсем слабо, чтобы не принести лишний вред. Он быстро отпрянул, стягивая с себя пальто, но только лишь для того, чтобы укрыть им дрожащее обнаженное тело Олега, который продолжал за него цепляться, как за соломинку.
— Все хорошо, Олежа, — продолжал шептать Сережа, поглаживая мужчину по волосам, прислушиваясь, как постепенно дыхание становится не таким заполошным. — Все хорошо. Ты вернулся.
========== О близости и планах ==========
— Олежа, — позвал протяжно Сережа. Олег что-то невнятно промычал, продолжая лежать лицом в подушку. Разумовский помолчал пару секунда, а затем снова завыл: — Олееежа!
— Что? — глухо отозвался Волков, приподняв тяжелую голову. В ответ раздалась спокойная тишина. Олег снова упал головой на подушку, надеясь еще поспать. Обращение в человека забрало слишком много физических и моральных сил. В голове была пустота, а тело продолжало ломить от каждого движения и даже вздоха. Сережа дал ему время прийти в себя, хотя особо спрашивать не приходилось — первые сутки Олег просто не приходил в себя. На вторые сутки Волков смог только открыть глаза и что-то прохрипеть. Прошло почти пять дней, а Олег почти не поднимался с места, хотя Сережа пытался его растормошить. Удивительно, но вмешался Птица. Он в какой-то момент явился к Волкову, мрачно оглядывая его с ног до головы.
— Выглядишь крепче, чем я думал, — произнес он тогда, кончиками когтей проводя по силуэту волка на спине. — Хотя, ты же не на цепи сидел, с чего мышцам атрофироваться.
Его руки дошли до шеи, и Олег не выдержал, крупно вздрогнув, передернув плечами. Птица довольно усмехнулся, почесывая шею.
— Хотя волосы отросли, надо будет подстричься, — произнес он задумчиво. — Сколько тебе нужно еще времени?
— Еще пару дней, — просипел Олег — голос восстанавливался хуже, чем тело.
— Хорошо, — согласно кивнул Птица, огладив крепкое плечо. — Но не днем позже. Серый не будет сильно донимать.
Свое слово он сдержал. Но Сережа все равно крутился всегда где-то рядом, на расстоянии и не торопил больше, хотя от нетерпения он прямо трясся. И все время окликал Олега. Разумовский пытался вывести его на диалог, но после пары слов Волкова начинал душить кашель, потому Сергей перестал пытаться вести длинные беседы, останавливаясь на оклике — каждые минут сорок-час он звал Олега и не успокаивался, пока хотя бы слово от него не услышит.
— Олеж, — совсем жалобно прозвучал голос Сережи. Олег приоткрыл глаза, уставившись на друга, который топтался на пороге. — Ты как себя чувствуешь?
— Лучше, — сипло отозвался Олег, приподнимаясь на локтях. Давалось это еще трудно, но пора было снова возвращаться к активным действиям. — Чего замер?
Сережа отмер. Обычно его — Олега — сравнивали с псом, но сейчас Серый напомнил счастливую собачонку, которой хозяин разрешил забраться к себе в кровать, куда обычно строго нельзя. Сережа решил не упускать момент и сделал это: забрался с ногами на постель Волкова, помогая тому лечь на бок.
— Не веди себя так осторожно, — произнес полушепотом Олег, недовольно хмурясь. — Я не разваливаюсь.
— Ну, как сказать, — усмехнулся Сережа, жадно осматривая тело Волкова — они как-то единогласно все втроем не одевали Олега. — После обращения ты выглядел ужасно.
— Зато ты королева подиума, — коротко изогнул губы в усмешке мужчина, удобнее устраиваясь в новом положении.
— Мне по статусу не положено выглядеть плохо, — пожал плечами Сергей. — Да и мне нравится выглядеть хорошо.
— Ты в душе не просто птица, а павлин, — хрипло рассмеялся Олег, еле сдержав кашель — намного лучше, чем было до этого, но Сережа все равно настороженно замер, ожидая приступа.
— Ему польстит это, — произнес Разумовский, чуть расслабляя плечи, но все еще внимательно осматривая Олега. — Вы странно ладите.
— Ты против? — уточнил удивленно Волков.
— Да нет, — уклончиво ответил Сережа, проводя рукой по широкой груди мужчины, кончиками пальцев щекоча кожу. — Я может быть немного ревную.
— Ревнуешь к самому себе? — удивился Олег, расслабляясь под игривыми прикосновениями.
— Мы не совсем одно и тоже, — пояснил Сережа, спускаясь ладонью к животу. — Так что у нас разное восприятие. Мы получаем оба отзыв от тела, но эмоционально перерабатываем по-разному. И отклики бывают различные, как и последующая реакция.
— Мне казалось, я у вас обоих примерно одну реакцию вызываю, — произнес несколько горделиво Олег, медленно перекатываясь на спину, кладя руки под голову — предоставил полную свободу к себе. Судя по вспыхнувшему блеску в глазах, Сережа оценил этот жест.
