Тогда это дневное заклятье рушилось. Холмс и я шли в мою комнату и неожиданно вновь могли разговаривать.

В первый вечер она встала, пригладила свою юбку и посмотрела на меня долгим взглядом, потом вышла и зашагала по коридору. Я пошел за ней, как во сне, потеряв ее за поворотом длинных и извилистых коридоров. Но я знал, где она будет. Там, в гостевой комнате, возле моей кровати, она сняла туфли. Покачав одну из них на пальце, она взглянула на меня, прикусив губу, и это было бы смешно, но вместо этого зажгло в моей груди жар.

– Привет, – сказал я, ощущая сухость во рту.

– Привет, – сказала она и подобрала энциклопедию, которую не было видно на темном полу. – Что ты знаешь о Бхагавад-гите?

Ничего.

Я ничего не знал об эпической поэме в семьсот строф на санскрите, и я не знал, почему предполагалось, что меня это должно было заботить в полночь, во вторник, в доме ее родителей, где предыдущей ночью она скользнула в мою постель как призрак и потянула меня на себя. Она осталась и рассказывала мне эту историю, пока я не уснул, свернувшись безобидным клубком.

На следующую ночь она говорила о «Тысяче и одной ночи».

Утром ее не было. Когда я открывал гардины, становилось еще темнее. Опять Фолкнер в оконной нише, где ее кот по кличке Мышь глазел на меня, устроившись на моих коленях. Я думал, не Холмс ли смотрит на меня его глазами. Я думал, а что если я попал в петлю обратной связи, в эксперимент, в бесконечный плохой сон? Когда я бродил по коридорам, я слышал, как она играет на скрипке. Но ее не было в ее забитом барахлом цокольном этаже, ее не было в зале. Ее не было нигде. Арпеджио, которые она играла, доносились как будто из фундамента.

Я бродил по дому как какое-то викторианское привидение. Когда я проходил по коридору с картинами, который вел в кабинет Алистера, я услышал, как он сказал: «Больше он сюда не позвонит», а потом как Леандр ответил: «Тебе не придется отсюда уезжать, я не допущу, чтобы это случилось». Здесь всегда подтекстом были деньги. Деньги на кону и фамильный дом. И хотя я слышал кусочки, я не мог сложить их в целую картину. Я был окружен богатством. Могуществом. Отчего все эти споры шепотом? О том, как выиграв приз, удержать его?

Я поймал себя за рассматриванием расписания поездов. Когда я смогу вернуться в Лондон? До рождества оставалась всего неделя. Наша мать приготовила для Шелби мольберт. Я хотел посмотреть, как она его распаковывает. Я подумал, что смог бы поехать в Лондон. Я бы мог навестить Лену и узнать, все ли она еще с Томом, моим товарищем по комнате в Шеррингфорде и другом. Было бы приятно на них посмотреть. Мы бы могли сыграть в покер. Устроить дикую пьянку. Я поймал себя на мысли, что он теперь мог остаться моим единственным другом – парень, который шпионил за мной из-за денег всю осень. Я понял, что с чем-то надо кончать прямо сейчас.

Так я очутился у пруда Холмсов, выкопанного вручную. Было четыре часа пополудни, и темнота стояла хоть глаз выколи, и я не решился пойти к морю. Существовало ли оно на самом деле, или был только его шум, казавшийся на расстоянии нереальным, но грозным своей мощью? Не важно. Он не был мне нужен. Мне были нужны большие камни, наполовину погруженные в пруд, мои ногти, чтобы выковыривать их из грязи, и мои руки, чтобы швырять их в черную воду.

Когда меня нашел Леандр, я достал из сарая с инвентарем топорик и осматривался в поисках нового занятия.

– Джейми, – сказал он, благоразумно держась на расстоянии.

– Леандр, – сказал я, – не сейчас.

Под деревьями было достаточно валежника для моего дела. Я начал стаскивать его в кучу, выискивая самые большие и толстые сучья, с которыми приходилось бороться.

– Что ты делаешь?

Я взглянул на него. Он стоял руки в карманах, без своей плутовской улыбки на лице.

– Я выражаю свою злость полезным для здоровья способом, – сказал я ему, интонацией расставляя воображаемые кавычки. – Так что оставьте меня одного.

Он не послушался. Он подошел на шаг ближе.

– Я могу достать тебе козлы из сарая.

– Не надо.

– Или куртку.

– Отвалите.

Еще один шаг.

– Принести тебе большой топор?

Тут я остановился.

– Да, пожалуйста.

Мы работали молча, обрубая хворост с толстых сучьев, отбрасывая узловатые ветки. Рядом с домом не нашлось никакой подпорки, так что я упер первое полено в землю, подтащив к нему камни, чтобы оно стояло прямо. Потом я поднял топор над головой и изо всех сил ударил.

Я не видел своих рук, я не слышал ничего, кроме шума крови в голове. Леандр установил другое полено, и я его тоже расколол, и еще, и еще, чувствуя, как моим плечам становится жарко, пока меня не охватило невероятное тупое изнеможение. Я остановился, чтобы перевести дух. На обеих ладонях у меня кровоточили сорванные мозоли. Впервые за много дней я почувствовал себя самим собой и купался в этом ощущении с минуту, потом оно тоже исчезло.

– Ну, – сказал Леандр, отряхивая куртку, – плохо, что у них в доме только газовое отопление, а то ты был бы совсем героем.

Я сел на поленницу.

– Мне не нужно быть героем.

– Я знаю, – сказал он. – Но иногда проще быть героем, чем личностью.

Мы посмотрели на громоздящийся на холме дом.

– Я думал, что Шерлок Холмс держал пчел, – сказал я.

Я бы мог открыть все ульи. Я бы мог напустить пчел в эту громадную ужасную столовую, и пусть бы они устроили свои соты в ее стенах.

– Но никаких пчел не видно.

– Его коттедж теперь принадлежит моей сестре Араминте. Это в конце тропинки. Я не часто там бываю. Она не очень любит гостей.

Я поднял руку в порядке эксперимента, потом растянул мышцы.

– Думаю, все гены дружелюбия в семействе достались вам.

– Алистеру тоже кое-что перепало вместе с семейным домом. – В его голосе появилась горечь. – Но ты прав. У меня есть друзья. Я закатываю вечеринки. Я всех шокировал, по случаю оставив свой дом. И, если мои выводы правильны, я единственный из Холмсов за последнее время, который влюбился.

Я открыл рот, чтобы спросить о родителях Шарлотты, потом передумал. Если они и любили друг друга, похоже было, что это к делу не относилось.

– Вы все еще с ним? – Я помолчал. – Ведь это «он», да?

Леандр вздохнул и сел рядом со мной. Под нашим двойным весом поленница сдвинулась.

– Чего ты хочешь от Шарлотты?

– Я…

Он поднял палец.

– Только не корми меня «ее парнем», «лучшим другом» и прочим бредом. Эти слова слишком расплывчаты. Скажи конкретно.

Ничего такого говорить я не собирался. А собирался сказать ему, чтобы он не лез в наши дела. Но это уже не было нашими делами.

– Она делает меня лучше. Я делаю ее лучше. Но вот именно сейчас мы делаем друг друга хуже. Я бы хотел вернуться к тому, что у нас было раньше. – Произнесенное вслух, это звучало просто.

– Могу я дать тебе совет? – спросил Леандр, и его голос был печальным и глухим, как ночь вокруг нас. – Девушка вроде нее – это даже не девушка. И все же она такова. А ты? В любом случае ты навредишь себе.

К слову о бреде.

– Что вы имеете в виду?

– Джейми, – произнес он, – единственный выход – покончить с этим.

Я слишком устал, чтобы говорить об этом дальше, поэтому сменил тему.

– Вы узнали что-нибудь? От ваших контактов, я имею в виду. Что-нибудь полезное, чтобы ехать назад в Германию?

Он прищурился.

– Кое-что. Я узнал, что мне надо перекинуться словечком с Адрианом Мориарти. Но, как я понимаю, в этом желании я не одинок.

Адриан Мориарти был коллекционером картин, первоклассным мошенником и, как я узнал этой осенью, частым и высоко ценимым гостем европейских утренних ток-шоу. Я был удивлен, услышав, что он замешан в скандале с картинами.

– И все в порядке? Я слышал, как кто-то кричал об отъезде. – Я опустил голову. – Знаю, это не мое дело.

– Не твое, – сказал Леандр и похлопал меня по плечу. – После такой работы ты будешь хорошо спать. Только я советую тебе делать это одному и за запертой дверью. С пододвинутым к ней креслом.