Очнулся я на берегу озера. Голова разламывалась, и тело болело, как от побоев. Подмытый берег торчал над водой рваным краем с зияющими из земли обрывками корней. Я вспомнил внезапно начавшуюся грозу, удар по голове и темную воду озера… Моя одежда лежала на прежнем месте. Сев около нее, я обхватил голову руками. Меня мутило. Я лег на спину и стал смотреть в небо. Закат красиво расползался розовым золотом по темной синеве.

– Я так и знал, – внезапно раздалось над самым моим ухом. – Я бегаю, ищу его там, а он разлегся здесь и в ус не дует! Ты что всю грозу был здесь? – Мишка пнул мою одежду носком кроссовки. – Ну, ты даешь! А я, представь, тоже попал в грозу. Ливень был жуткий! Смотри, берег подмыло… Ну, пошли что ли…

Я потянулся рукой к одежде. Странно, ни голова, ни тело больше не болели. Только на левом запястье пощипывала красная точка, похожая на паучка. Я потер ее рукой. «Наверное, дрянь какая-нибудь укусила», – подумал я.

– Смотри, – протянул я свою руку Мишке, – как думаешь, кто укусил?

– Где? – Мишка непонимающе уставился на меня. – Да это родинка просто.

Действительно, на левом запястье, как будто обозначая самую его середину, сидела маленькая коричневая родинка.

– Пошли, – повторил Мишка. – Я тебе сейчас расскажу, каких девчонок снял, умрешь от зависти!

– Никаких не снял, они все тебя отшили! – Уверенно заявил я, не понимая, откуда мне это известно и почему я так в этом уверен. – Никаких не снял! – Я довольно засмеялся, изобличая Мишкино хвастовство, и принялся рассказывать Мишке о его конфузе, как будто сам был всему свидетель. После еще нескольких безуспешных попыток вранья, Мишка перестал передо мной хвастаться, да и другие, наслышавшись о моих новых способностях частенько помалкивали в моем присутствии, опасаясь конфуза. На все расспросы, я только пожимал плечами, отвечая, что и сам не понимаю, как у меня это происходит, припоминая обрыв берега и удар по голове.

А когда мои новые способности списали на счет удивительной грозы, я не возражал, памятуя наставление Профессора: «Иногда следует и промолчать!..»

Наступила весна. Еще вьюга лизала своим злым белым языком землю, наметая мокрый тяжелый снег, а холод сковывал ее ледяным панцирем, мешавшим вздохнуть полной грудью, но солнце уже спешило своими теплыми лучами растопить его оковы и выпустить наружу теплое парное дыхание просыпающейся от спячки почвы, налитой целебными соками новой жизни. Все кругом пробуждалось: и небо, лазурное, будто вымытое и чистое после серой холодной зимы; и деревья, распрямляющие свои ветки от тяжелого колючего снега; и трава, пробивающаяся сквозь пожухлые остатки прошлогодней ветоши тонкими иглами нарождающейся новой зелени; и птицы, приветствующие первое весеннее тепло звонким гомоном слетающихся стай. Все тянется к солнцу и теплу в предчувствии чего-то нового, необыкновенного и радостного. Солнце день ото дня пригревает все сильнее и теплее, и в воздухе чувствуется та упоительная легкость и прозрачность, которая бывает только ранней весной, когда талая вода наполняет его своим чудесным ароматом и свежестью, сочась под ногами тонкими струйками первых ручейков и чуть слышно журча в проталинках свою нежную мелодию.

Это удивительная пора! Еще вчера лес стоял в глубокой дреме, поля лежали в белесой неподвижности, накрытые белым снежным саваном, и спали тяжелым зимним сном, а теперь – все задышало, пробудилось и зашевелилось, устремляясь навстречу долгожданной весне. Радостно, весело, славно!

И душа словно ожила от ледяной зимней стужи, отогревшись теплом пробуждающейся природы, и оттаяла, наполняясь хрупкой нежностью и добротой нарождающейся красоты.

День стал длиннее, хотя ночи еще долгие и прохладные. Но даже в них чувствуется весна: уже нет тех колких холодов, что пронизывают до самых костей, а в опускающейся ночи той непроглядной темноты, которая бывает только зимой. Все меняет свой цвет, и чернота окрашивается фиолетовой дымкой, присущей летней поре, а день становится голубовато-золотистым от небесной бирюзы, сияющей в солнечных лучах. Все жаждет тепла и света, и первой омывающей грозы, после которой все очистится, раскроется, расцветет и вспыхнет буйным цветом красок, звуков, запахов. И тогда земля, окончательно отогревшаяся от зимних холодов, вздохнет глубоко, сильно и мощно, готовая к плодородию всего, что в ней есть и прибудет трудом человека. Вот она мать-земля, щедрая, обильная, богатая – люби ее, и она воздаст тебе сторицей, все вернет с лихвой за заботу и любовь, храни ее, береги, с душой к ней, с сердцем приди, а уж она не подведет – отплатит сполна.

Крестьянский труд лежебок не признает. Кто землю любит, тому не спится, не лежится, с солнышком встают. По весне работы невпроворот – только успевай вертись! От зимней грязи приберись, скотина с приплодом подходит, дел хоть отбавляй. А сев придет – и подавно не до сна, вовремя не посеешь – пропало дело, день год кормит. У земли свои законы – природные, поленишься – потом не наверстаешь. Вешняя вода, как кровь у земли, все ею питается, каждое зернышко свое тянет. Сухая земля, что худой человек, ни силы в ней, ни доброты, ни щедрости. Так что не зевай – не то в прогаре останешься, и потом уж хлопочи, не хлопочи, а не воротишь. Упустил время – сам виноват!

Март – начало весны. Он еще с зимой воюет, гонит ее восвояси, ломает ей ледяные зубы, оскаленные напоследок от бессильной злобы, осаждает посеревший грязный снег, превращая его в ручьи и лужи. А солнце с каждым днем припекает все жарче, обнажая заждавшуюся тепла землю, и весело сияет на голубом фоне неба. Пернатые, что перезимовали голодную студеную пору, затрепетали в предчувствии теплых дней и сладко греются под щедрым весенним солнцем. Взъерошенные и пугливые зимой, теперь они радостно гуркуют и щебечут, женихаясь друг перед другом, исполняя свой причудливый птичий вальс. Март – месяц грязный. Все, что было спрятано под снегом зимой, вылезло наружу, обмякло, намокло и смотрится особенно безобразно, куда ни кинь взгляд. Теперь уж не припорошит снежок упавшие подгнившие ветки и другие нечистоты, накопленные за зиму, теперь одно – засучиваай рукава да за дело, и чем скорее, тем лучше. Вон и птицы возвращаются из далеких краев и по-хозяйски огладывают знакомые места: все ли готово к их прилету? Проверяют прошлогодние гнезда, ладно ли там, и сметливо смотрят по сторонам, толково прицеливаясь к нужной травинке или прутику. Все тащат в гнездышко, заботливо выстилая мягкую постельку будущему потомству.

Оживают голые деревья. По сучкам и веткам начинает бродить сок и, если прислонить ухо к стволу, то слышно, как они текут, словно шуршат внутри. И, несмотря на еще стоящие холода, пробивается из-под снега первая зелень – робкая нежная травка.

Апрель – венец весны – подснежники, нежными колокольчиками склоненные над талой землей, еще покрытой снегом, звонкое птичье разноголосье, слитое в единый хор, первые клейкие листочки на деревьях, пахнущие терпким древесным ароматом и блестящие под солнцем, будто залакированные. Земля уже отогрелась и ждет первой грозы, чтобы умыться после долгого зимнего сна, стряхнуть с себя ледяную лень и задышать легко и глубоко, испаряя вверх в небо дыхание своего земного чрева. А по ее теплой поверхности, как по ладони, уже снуют разные мошки, спешат по своим малым делам, раздвигая своими слабыми лапками пожухлую траву и слипшиеся комочки земли, чтобы добраться до первых нежных зеленых росточков и корешков, полных целебных весенних соков. Все вокруг приходит в движение, жужжит, стрекочет, пищит, шебуршится, звенит – все оживает, словно боится потерять даже миг этой чудесной поры, такой скоротечной и волшебной, которая считается рассветом вечно юной и великой силы под названием жизнь. Апрель месяц ласковый, добрый, даже нежный, часто бывает теплее обычного. И тогда вдруг расколется пополам небо всполохом желто-белой пики молнии, громыхнет раскатище грома сдвинутыми воздушными скалами теплого и холодного воздуха на потемневшем небе, и польет ливень стеной – гроза, салют весны, полная ее победа над отступившей зимой! Зажила земля, полностью отогрелась! И весело шлепают капли, стекаясь в новые ручьи и смывая последнюю прошлогоднюю грязь, чтобы еще ярче явить весне новую пробудившуюся жизнь. Пузырятся лужи, предвещая тепло, и на душе становится чисто и ясно, словно и ее вымыли до самого донышка, будто обновили. А после грозы радости пуще прежнего! Все кругом смехом заливается, да таким звонким и дружным, что сердце щемит от сладости.