Все началось с того, что я потерял работу. Это было неожиданно, и потому я совершенно не был готов к такому повороту жизни. Все произошло не потому, что я был плохим работником, а потому, что шефу нужно было устроить на хлебное и непыльное место только что закончившую институт дочку своего зубного врача, к которому он на протяжении длительного времени ходил лечить зубы. Девчонка мало что умела, как и всякий, кто только что закончил ВУЗ, но не имел практики и опыта работы, а потому не могла претендовать на хорошее место с приличной зарплатой.

Мне было невдомек, что кресло подо мной уже качается, и я пребывал в полной уверенности, что сижу крепко, потому что работу свою я знал хорошо, отношения с коллегами были если и не дружескими, то вполне нормальными, а у руководства претензий ко мне не было. Всякая мышиная возня, которая бывает везде, где есть хоть какая-то конкуренция, меня интересовала мало. И даже, когда пошли некоторые слухи о сокращении, я не волновался, поскольку лучше меня дела никто не знал. Что касается интриг и всяких подковерных игр, то я был весьма далек от этого и в силу своей загруженности, и в силу неколебимой своей уверенности в необходимости того, что я делаю.

Знал бы я тогда, какую коварную интрижку затеял со мной заместитель шефа, когда с милой улыбкой везде, где только мог, подставлял мне подножки! Впрочем, и сам мой шеф был большой оригинал, или, как говорили люди, знавшие его более длительное время, чем я, «человек своеобразный». Честно говоря, я и сам до своего увольнения так и не понял, что он собой представляет, ибо он был угрюм, молчалив и непроницаем, как маска, на которой навечно застыло немое холодное отображение какого-то неживого лица.

Вокруг меня закрутились обрывки фраз, недомолвки. Я словно попал в водоворот невидимого мне потока, мешающего мысли и слова всех, кто начинал общаться со мной. Я не понимал, что происходит, злился, начал огрызаться, и, как бывает в таких случаях, стал делать одну ошибку за другой. И вскоре в меня полетели камни и палки с обвинениями в моем ужасном характере, с которым никто не может ужиться, и откровенными насмешками. Они злили меня тем больше, что шли от людей, менее компетентных, чем я, и менее заслуживающих уважения, на которое можно было рассчитывать в сравнении со мной. Одно я понял несомненно – все это исходило от начальства и его прямого наущения. Однако цель происходящего мне все еще не была ясна, пока одна добрая душа прямо не указала мне на причину. И тут все встало на свои места. «Эге, – подумал я, – либо меня выгонят в шею, либо придется пахать за двоих – за эту фифу, которая ничего не знает, но наверняка сядет мне на шею, и за себя родимого. И не факт, что мое благородство будет оценено, как надо, а не воспримется, как трусость и слабость, после чего ко мне станут относиться, как к козлу отпущения, о которого можно вытирать ноги всем, кому не лень, и который при всем этом будет подобно буридановой ослице безропотно тащить свой воз».

Под довольный хохот зама я написал заявление по собственному желанию и без всяких объяснений хлопнул дверью так громко, как только смог. Мне не было жалко этой работы и людей, с которыми я ушел, не простясь. Мне было просто обидно от той несправедливости, которая случилась, как я посчитал, и по моей вине, в силу моей толстокожести, из-за которой я так долго не мог разобраться, в чем дело, и не спохватился вовремя, когда можно было все поправить в мою пользу.

Впрочем, рассуждал я, если эту интригу хотели воплотить в жизнь, рано или поздно ее бы исполнили, даже несмотря на мои усилия. Ибо, если начальство что-то задумало… то сами понимаете…

Итак, я оказался без работы, без денег и каких-либо существенных накоплений. Конечно, что-то у меня было… Но… Все мои планы рухнули в одночасье, и перспектива казалась размытой, как акварель под дождем. А тут еще грянул этот вирус, и все полетело в тартарары!

Нет, устроиться пока еще ты не старик, можно, но вопрос, как и куда!? Хорошие места и сейчас частенько раздаются «своим». Помните, как у Фамусова – «Ну, как не порадеть родному человечку?»… Набегаешься и напрыгаешься вдоволь! То далеко, то зарплата не та, то требования такие, что впору за голову хвататься. Резюме, собеседования, милые улыбки и холод в глазах. Потом – другие люди, другое начальство, другие условия и требования, к которым нужно привыкнуть, как-то прорасти. Ты всем чужой, и тебе все чужие, каждый трясется за свое место, заискивает перед начальством и смотрит на тебя с холодной вежливостью, изучая и наблюдая за тобой исподтишка. Все стали осмотрительнее, не будут ссориться, но и не приблизят к себе. Так что на дружбу на работе теперь рассчитывать не приходится.

Что касается всяких корпоративных попоек, то это не более чем профанация. Ибо что легко сходится на рюмке, так же легко распадается при любой сложности, коснувшейся личного интереса…

Самоизоляция пошла мне даже не пользу. Я никому не рассказывал, что потерял работу, тихо сидел дома, клацкал клавишами компьютера и смотрел всякую чушь, убивая время. Родители были далеко, и я не решился их расстраивать, заверив, что у меня все в порядке. Я был холост, и никакая жена не доставала меня, как моих приятелей, нудными разговорами о деньгах и о том, что теперь будет. Я успокоился, и впервые за много лет отоспался вволю, никуда не спеша и не пытаясь извернуться из сложившейся ситуации с помощью бесконечного вранья.

Правда, было скучновато. И я несказанно обрадовался, когда мой приятель Мишка позвал меня к себе на пустующую дачу. Предки его были в командировке, и Мишка хозяйничал там, как мог. Мишка был мой самый близкий друг еще со школы. Но даже ему я ничего не говорил о том, что меня фактически «ушли» с работы. Он закончил МЭИ, но работал не по специальности, а где-то в торговле. Платили ему неплохо, но он все равно плевался и говорил, что запросто ушел бы от торгашей, если бы нашел что-то подходящее. Мишка уже был женат, но брак продлился недолго, всего полгода. И он на правах человека уже опытного, не раз с лукавой усмешкой предупреждал меня: « Послушай старого дядьку, не спеши жениться! Это, брат, такая петля… Гуляй вволю, но не спеши. Я вот теперь лет сто не женюсь, одного раза с лихвой хватило, – он большим пальцем правой руки чиркал себя по горлу. – Пофикстулить – пожалуйста, с любой, а жениться, нет, ша, брат!».

Мишка был парень импозантный – под метр девяносто, брюнет, атлетически сложенный. Девки липли к нему, как мухи… пардон, как пчелы, на мед. Он знал, что нравится многим и был избалован женским вниманием, но бабником, тем не менее, не был. С ним было свободно, он никогда не лез в душу и не ныл по своему поводу. И я принял его приглашение с радостью. «В конце концов, – подумал я, – это лучше, чем сидеть в московской квартире одному, раз в несколько дней созваниваться с ним и смотреть эти бесконечные сериалы». К тому же Мишка превосходно готовил, а я большой любитель поесть, но жуткий лодырь ходить по магазинам и стоять у плиты.

Я побросал в рюкзак кое-какие свои вещички и не заставил себя долго ждать. Градус моего настроения резко взлетел вверх.

Дороги были свободны. Мне повезло – ни разу никто меня не остановил, и вскоре я благополучно прибыл к Мишке на хутор, где стояла его небольшая, но уютная дачка. Место было прекрасное: недалеко плескалось озерцо, было немноголюдно, и вокруг шумел густой лес, благоухающий терпким грибным духом.

Стоял прекрасный солнечный день. На небе не было ни одной тучки, и я в блаженстве потянулся, предвкушая, как сейчас после душной Москвы отправлюсь на озеро купаться. Я нажал на клаксон, возвещая о своем прибытии, но никто не откликнулся и не вышел мне навстречу. «Странно», – подумал я и, остановившись у калитки, вышел из машины. Входная дверь веранды была открыта. Я окликнул Мишку. Но не получил никакого ответа. Было странное ощущение, что меня водят за нос, и я начал злиться. Домашняя обстановка дачи напоминала мне холостяцкую квартиру, где все лежит, казалось бы, в беспорядке, но именно так, как нужно хозяину, чтобы он быстро нашел все необходимое. Женщины вряд ли могут понять это, но я по собственному опыту понимал, что это именно так.