— Я тоже видел, как чудотворы зажигают камни, подумаешь! Это все видели. Мы нарочно в храм зашли, чтобы посмотреть. Когда народу побольше в храме собирается, все начинают просить чудотворов зажечь камень. Он сначала тускло так светит, но если хорошо просить, то как солнце делается, даже глазам больно. Я сам видел.

— Я в самом деле видел чудотвора. Я даже жил в его доме.

— Все ты врешь, — пацан сплюнул, даже не оглянувшись. — Дома́ чудотворов на небе. Может, ты был на небе?

— Я тебе скажу, что чудотворы никакие не чудотворы, а злые духи…

— Сам ты злой дух! — Мальчишка сердито хлестнул кобылку кнутом. — Тебя и лошадь поэтому боится!

Возразить было трудно, и Зимич ничего не ответил. Пацан насупленно молчал некоторое время, но потом не выдержал и проворчал потихоньку:

— И отец твой чудотворов не любит, не просит у них ничего. И капитана Иглуша он не любит, а капитан Иглуш меня обещал в гвардию Храма взять, когда я вырасту.

— Туда тебе и дорога, — проворчал в тон ему Зимич.

— А что, плохо, что ли? — Пацан оглянулся. — В гвардии Храма одни только смельчаки служат!

— И с кем же эти смельчаки воюют?

— С теми, кто чудотворов не любит, вот с кем!

Комнату Зимич нашел неподалеку от университета — махонькую, не очень уютную, но зато над пивной, где обычно собирались не только студенты, но и молодые профессора университета. Когда-то среди профессоров было даже модно появляться в этой пивной — к ним на курс после этого записывалось больше слушателей. Хозяйка пивной и комнат над ней из прислуги держала только маленькую и бойкую девчонку — то ли свою внучатую племянницу, то ли внучатую племянницу покойного мужа, — поэтому Зимич не ожидал от такого места жительства ни приличного стола, ни ежедневной уборки. Но клопов в комнате не водилось, цена была невысока, а место уж больно подходяще. И окно выходило на площадь Совы перед университетом — мощенную камнем, с массивной статуей белого оленя посредине — символа царского рода.

Над высокой аркой, ведущей во двор университета, распростерла крылья полуженщина-полусова, державшая в лапах огромные солнечные часы, бесполезные в это время. Раньше Зимич не придавал значения мелочам, окружавшим университет, не обращал внимания ни на тонкость лепки, украсившей его стены, ни на изящество высоких узких окон; не думал о том, на чем держатся своды лекционных залов, и как удобно постройки соединены галереями, и в какой сложный узор складываются ограды опоясывающих здания портиков. Да, после охотничьих избушек даже дом Айды Очена казался чудом — за одну только печь, что топили по-белому, не говоря уже об оконных стеклах.

Зимич не отпустил мальчишку-кучера домой на ночь глядя — пришлось накормить его ужином и вытребовать с хозяйки хотя бы соломенный тюфяк, чтобы уложить его спать. Впрочем, спать тот не собирался: был слишком любопытен, чтобы, оказавшись в городе, так просто завалиться в постель. Поэтому в пивную Зимич спустился вместе с ним.

Каникулы подходили к концу, но в пивной было пусто. Трое студентов, сидевших в темном углу, — совсем еще мальчишек — посмотрели на Зимича более чем подозрительно, когда он занял соседний стол. И как-то нарочито громко заговорили вдруг о женщинах, как обычно об этом говорят мальчишки, только что познавшие настоящую любовь: слишком развязно, слишком скабрезно, демонстрируя друг другу знание скрытых от посторонних глаз подробностей, всем известных и только для них самих новых и волнующих. И в лице маленького кучера они нашли благодарного и очень внимательного слушателя.

Зимич подозвал выглянувшую в заднюю дверь хозяйку, попросил две кружки пива и поинтересовался:

— Здесь что, всегда так тихо теперь?

— Да нет, лекции начнутся — опять народ потянется. Я так думаю… — Хозяйка сложила бантиком тонкие губы. — Забудут, что перед праздниками было. Да и я теперь буду во все глаза глядеть…

— А что было перед праздниками?

Хозяйка оглянулась на дверь, внимательно посмотрела на студентов в углу и присела рядом, зашептав Зимичу едва ли не на ухо:

— Шпионы Консистории сюда ходили, подслушивали, записывали, а потом нескольких профессоров забрали. Студентов много из университета выгнали. А поговаривают, что университет совсем закроют. Говорят — рассадник вольнодумства.

— Как-как? — Зимич сразу вспомнил слова Драго Достославлена. И в устах малообразованной хозяйки пивной они прозвучали особенно нарочито: не сама она эти слова придумала, повторила чужие.

— Рассадник, говорят. Много, говорят, разговоров в университете разговаривают, и все не о том. Только мне-то до разговоров дела нет — пусть за пиво платят, а о чем они разговаривают, мне без разницы, — последнюю фразу хозяйка сказала вслух, погромче, и шепотом добавила: — Но шпионов мне тут не надо, иначе кто ко мне пиво пить пойдет? Если тут одни шпионы?

Зимич долго тянул кружку пива, скучая и подумывая пойти в какое-нибудь другое место, где можно встретить старых знакомых, но, на его счастье, в пивную зашли двое профессоров: старый и молодой. Старого Зимич знал — когда-то слушал его курс риторики, — а вот молодого видел впервые. Хозяйка встретила их как завсегдатаев, вместо пива подала им вина в кувшине, а вместо сушеных лещей — пышную теплую кулебяку (которой кормила Зимича за ужином).

Студенты, смутившись, притихли, продолжая настороженно поглядывать на Зимича, профессора говорили вполголоса, нагибаясь друг к другу через стол, и только десятилетний кучер ничего не стеснялся, во весь голос рассказывая байку о том, как чудотворы будут воевать с чудовищами и спасут мир от конца света. Старый ритор оглядывался на мальчишку и недовольно качал головой.

— Потише говори, — одернул его Зимич. — Чего орешь-то?

— А чего мне бояться? Я небось не рассадник вольнодумства, я чудотворов люблю. Пусть другие шепчутся, кто чудотворов не любит.

Зимич не мог не оценить его сообразительности и наблюдательности. Профессор-ритор же при этих словах переглянулся со своим товарищем и, взяв кружку с вином, подсел за стол к Зимичу.

— И за что же вы любите чудотворов, юноша? — спросил он, хитро улыбаясь мальчишке.

Маленький кучер слегка обалдел от такого к себе обращения, но в грязь лицом не ударил:

— За то, что они добрые.

— И что-то же доброго сделали чудотворы для вас, именно для вас, а не для кого-то?

— Они мертвых оживляют. Они со Злом борются. Что, мало, что ли? И камни они красивые зажигают. И вообще — мой дед у них теперь чего хочешь просить может, они ему все дадут, потому что он мних.

— Что, и лошадь попросить может? И дом? — Глаза профессора смеялись. Да, оппонент мальчишке достался серьезный — Зимич на месте ритора побрезговал бы вступать в подобный диспут.

— А зачем мне лошадь? И дом у нас уже есть… — нашелся мальчишка. Не лыком был шит!

— Зачем вы с ним спорите? — спросил, улыбаясь, Зимич. — Ведь это бессмысленно.

Профессор посмотрел на него серьезно, и в глазах его была горечь:

— Нет, молодой человек. Не бессмысленно. Все мы считаем это бессмысленным, и даже зазорным, и молчим, и не спорим. А тем временем Надзирающие не считают зазорным забивать людям головы подобной чушью, и устраивать представления на городских площадях, и соблазнять, и запугивать, и подкупать. И особенно страшно, что их слушают дети. Простой народ доверчив и любит сказки… Я ведь помню вас, вы слушали мой курс когда-то, не правда ли?

Зимич кивнул.

— И делали успехи. Так что́ вам стоит доказать этому ребенку, что его обманули?

— Эй, кто это меня обманул? — вступил в разговор маленький кучер.

— Вас обманули Надзирающие. Никаких чудотворов не существует, их выдумали, чтобы захватить власть в Млчане, — за стол пересел молодой профессор.

— Погоди, не так, — улыбнулся ритор. — Это ведь ребенок, а не студент.