Вот тогда Зимичу в первый раз показалось, что в лесу он не один. Что кто-то идет за ним и смотрит ему в спину. Он уже порядком подустал и хотел есть, но остановиться не решился. Когда же из-за деревьев до него донесся волчий вой, он и вовсе еле-еле передвигал ноги.

Что волки могут сделать человеку, в одиночку убившему змея? Зимич усмехнулся, поводя плечами, чтобы разогнать мурашки между лопаток, но на всякий случай взялся за рукоять ножа у пояса. Стая была примерно в полулиге от него: волчица, матерый, два переярка и четверо прибылых волчат. Не так трудно различить их голоса. Может, напрасно он не захотел стать охотником?

Вой, тягучий и дернувший за душу, смолк: волки снялись с места и направились на поиски добычи. Зимич не мог предположить, сколько осталось идти до Бровиц, надеялся увидеть дома за каждым поворотом реки, но за поворотами его снова и снова встречал угрюмый зимний лес, ярко освещенный белым светом луны.

Сзади кто-то шел. Ему несколько раз померещилась тень за спиной. Волки не могли добраться до него так быстро. Впрочем… в лесу наверняка не одна стая. И все они жмутся к деревням, где можно поживиться собаками во дворах или скотиной в плохо запертых хлевах. А то и припозднившимся прохожим.

Зверь идет по лесу бесшумно… Зимич оглядывался и не выпускал рукояти ножа.

Волки вышли навстречу, а не со спины. Голодные, а оттого бесстрашные до глупости. Зимич выхватил нож и в это время услышал голоса со стороны реки.

В темноте он не боялся подходить к самому берегу, и теперь от охотников его отделяло не больше пятидесяти шагов и несколько чахлых елок. Волки не долго роняли слюну, глядя на свою будущую добычу: треск факелов и человеческие голоса напугали их верней, чем нож в руке Зимича.

Вести быстро ползут по деревням, сейчас весь Лес ищет человека, в одиночку убившего змея! Зимич забыл об усталости. Бежать! Прочь от этого места, подальше от охотников! Вместе с волками.

И он бежал, с трудом продираясь сквозь чащу. Зачем все это? Зачем прятаться, петлять, словно заяц, дрожать от страха? Все ясно. Все и так ясно! Что ему скажет колдун? То же, что сказал Айда. Лучше умереть, чем превратиться в змея. Лучше умереть. Прямо здесь, в лесу, лечь и уснуть. Это не больно. Сначала будет холодно, а потом приснится лето.

Зимич споткнулся о сломанный ветром сук и повалился лицом в сугроб. Слезы щипали глаза — он не умел плакать. Он плакал в детстве, очень давно. А теперь лицо кривилось, губы разъезжались в стороны и в горле катался горький, болезненный ком. Он не столько жалел себя, сколько стыдился и своего бегства, и страха, и невозможности умереть по своей воле. Ему бы не хватило сил подняться, если бы не призрачная надежда на колдуна. Последняя надежда.

Прошло не меньше получаса, прежде чем он понял, что заблудился. В ельник с густым подлеском не заглядывала луна, и Зимич быстро потерял свой след. Он возвращался назад, но вскоре догадался, что ходит по какому-то странному лабиринту собственных следов и не знает, какая дорога ведет в тупик, а какая — обратно к реке. Издали ему слышался лай собак, но лес странно отражал звуки, и с каждым шагом лай только отдалялся, а не приближался.

Тень мелькнула меж деревьев — странная, лохматая тень… Зимич замер. Волки? Опять волки? Он прошел несколько шагов, увидев впереди яркий лунный свет, и оказался на поляне с девственно чистым снегом. Ни один след не коснулся его. И луна светила, словно огромная люстра с сотней свечей. Тень показалась где-то сбоку, Зимич взялся за нож, и тут на поляну вышел зверь. Мохнатый зверь-росомаха, похожий на маленького медведя. Его длинная зимняя шерсть касалась снега, и луна осветила две широкие светлые полосы по бокам. Круглые медвежьи уши шевельнулись, словно луна погладила росомаху по голове.

Священное животное, которое не смеет трогать ни один охотник. В городе росомаху не почитали, но суеверие жителей Леса лунной ночью вдруг показалось Зимичу каким-то тайным добрым знаком. Встретить росомаху — большая редкость, которая предвещает удачу (суеверным охотникам).

Зверь оглянулся и посмотрел Зимичу в глаза. А потом не торопясь направился вперед, через полянку, оставляя за собой вереницу следов на девственном снегу. Зверь не испугался человека, не забеспокоился, словно каждый день встречался с людьми. А ведь росомаха едва ли не самый осторожный зверь в лесу. И Зимич пошел за ним, повинуясь голосу, который шептал ему что-то о тайном знаке — предвестнике удачи.

И этот голос не ошибся! Не прошло и четверти часа, как зверь вывел его к деревне, но не со стороны реки, а сзади, со стороны леса. Зимич был уверен, что росомаха сбежит, но лишь удивился еще сильней, когда зверек направился к домам, к людям! И дом колдуна Зимич почему-то узнал сразу: маленькая, приземистая избушка с одним окном, занесенным снегом. Чуть на отшибе, ближе всех к лесу. И зверь уверенно вел его туда.

Зимич вышел на тропинку к низкой покосившейся двери и уже взялся за кольцо, чтобы войти, как вдруг услышал голоса:

— …запутал след. Да точно говорю, это он! Кто еще может ночью прятаться в лесу?

— Кто угодно, — проскрипел голос колдуна. — Лихой человек. Злой дух.

— Ладно, пойдем мы. Ты зови нас, если что.

— Позову, позову, — нетерпеливо ответил колдун.

Зимич едва успел отпрыгнуть от двери и шмыгнул за угол, в тень. И здесь его уже ищут! И колдун позовет охотников, стоит показаться ему на глаза… Он вспомнил старика и не захотел в это поверить.

Прятаться было противно. Это уязвляло и роняло его в собственных глазах. Зимич привык действовать открыто, раньше ему нечего было стыдиться.

Дверь распахнулась, трое охотников вышли на освещенную луной дорожку. Он задержал дыхание и увидел, что росомаха жмется к его ногам — тоже прячется.

Когда охотники разошлись по домам, он все еще медлил, стоя в тени избушки и глядя на красноватый свет, лившийся из окошка. А потом сполз на снег по стене дома: ему никогда не хватит сил задать колдуну этот вопрос. Ему не хватит сил услышать на него ответ!

Зверь-росомаха оглянулся на него и устроился рядышком, словно верный пес. И если Зимич смотрел на свои руки, вспоминая бой со змеем и проклиная себя за глупость, то зверек уставился на темную стену леса: настороженно, словно ожидая оттуда беды.

И Зимичу вдруг снова показалось, что из лесу на него кто-то смотрит. Ему даже почудилась тень, которая отделилась от ствола сосны, выбросившей ветки в сторону открытого пространства. Но тень тут же снова исчезла за деревьями.

Ему было холодно. Он устал и хотел есть. Если уж он пришел к колдуну, нет никакого смысла замерзнуть у него на пороге.

Глаза колдуна были посажены так глубоко, что в полутьме казались пустыми провалами глазниц; сухая кожа на лбу и скулах блестела, отчего вид старик имел зловещий, несмотря на худобу и малый рост. Клочковатые седые волосы торчали в стороны, вместе с длинной бородой и усами. Густые брови, сросшиеся на переносье, сдвинулись было, но он посмотрел под ноги и улыбнулся беззубым ртом, проворно нагнулся и погладил зверюшку по спине.

— Вечный Бродяга… — Голос его скрипел, словно немазаная телега. — Воротился.

На Зимича он даже не взглянул и направился в дом.

— Я… — кашлянул Зимич, — я к вам пришел…

— Я заметил, — сказал колдун не оглядываясь.

Зимич осмотрелся и решил, что это приглашение войти. В маленькой избушке колдуна был земляной пол, посредине стоял огромный каменный очаг, доверху заполненный тлеющими угольями (хватило бы изжарить быка!), а дым уходил через широкое закопченное отверстие в крыше, сквозь которое Зимич увидел звезды. У дальней стены с потолка на пол свисала занавеска из небеленого льна — видимо, там была постель.

Колдун сунул чадившую лучину в подобие светца, сбитого из двух неструганых планок, и сел на колобашку перед очагом.

— Чего принес? — деловито спросил старик, удостоив Зимича взглядом.

— Я… А надо было принести? — растерялся тот.