Или дело именно в этом? Завулон хочет сразу расставить все точки над и? Показать, что предложение, каким бы оно ни было, исходит не просто от какого-то Иного, Темного, но именно от него, со всеми его тысячами прожитых лет?.. Ну что ж. Это логично. Ведь и у нас сейчас не собеседование главы одного из Московских Дозоров с потенциальным сотрудником. Тогда я должен сказать спасибо, что тут все обставлено в стилистике девятнадцатого, а не какого-нибудь одиннадцатого века.

— Не буду скрывать, отрадно тебя здесь видеть, — сделав глоток чаю, заговорил Завулон. Проникновенно посмотрел мне в глаза и едва уловимо, кончиками губ, улыбнулся. — Особенно с учетом того, что Семен и Тигренок тебе, наконец, рассказали о моем проклятии. Большинство Светлых на твоем месте сейчас бы пылали праведным гневом и бежали к Гесеру за защитой.

— А она мне нужна? Защита?

— Возможно — нет, возможно — да, — Завулон хитро сощурился и уже открыто широко улыбнулся. — Все зависит только от тебя и твоего отношения к происходящему.

Ого! Это что же, угроза? Честно говоря, не ожидал. После разговора с Семеном и Тигренком у меня сложилось впечатление, что стадию запугивания потенциальных партнеров Завулон прошел около тысячи лет назад. А значит, это все-таки не угроза, а констатация факта. Ведь, действительно, в зависимости от моего отношения к самой идее связаться с древним Темным его притязания могут показаться как кошмаром, так и обычными заигрываниями.

— Звучит не слишком-то успокаивающе, — хмыкнул я.

— Верно. Я и не пытался тебя успокоить.

— Заметно, — я демонстративно обвел взглядом гостиную. Взял в руки отставленную было чашку, сделал глоток. Все же я люблю хороший чай, а этот без преувеличения был великолепен. Впрочем, чего еще ждать от Завулона? Не заварочных же пакетиков! — Я только не понимаю, чего ты добиваешься. Судя по тому, что говорили Семен и Тигренок… нет, правда, не понимаю. Так что мне бы хотелось услышать твою версию происходящего. Чего ты от меня хочешь? И… как сам ко всему этому относишься.

— Антон… — Завулон покачал головой. — Вот что мне в тебе нравится, так это прямота. Она не всегда уместна, ею не стоит злоупотреблять. Но порой… порой она просто необходима. К сожалению, мы, прожившие сотни и тысячи лет Иные, уже практически лишились способности говорить прямо. Не буду скрывать: у меня был определенный план на этот разговор. Но так даже интереснее. Хорошо. Я сделаю для тебя исключение. Раз уж ты спросил, отвечу. Тем более, что ты — первый из Светлых, кто поинтересовался моим отношением ко всей этой истории. Первый из очень и очень многих Светлых… Так что, может, в этот раз, и правда, что-то пойдет по-другому.

Завулон замолчал и окинул меня таким жадным взглядом, что мне стало неловко. И наконец я безоговорочно поверил, что его притязания — реальность. Так не смотрят на того, кто является лишь частью плана, сколь бы сложной ни являлась интрига. Лишь на предмет искреннего вожделения. На того или то, чем хотят обладать. Но в то же время мне на ум почему-то приходило сравнение не со страстно влюбленным мужчиной, а с одержимым коллекционером. С тем, кто готов заплатить любую цену, пойти на любое преступление, лишь бы заполучить желаемое. И то, что этим призом должен стать я, вдруг заставило усомниться: а справлюсь ли я с его одержимостью, смогу ли поставить себя полноценным партнером. Пусть не равным по возрасту, опыту, силе, могуществу, но равным в рамках наших с ним отношений? Не превращусь ли в пленника, в жалкую тень самого себя?.. В тот самый предмет, жемчужину коллекции, который холят и лелеют, но держат под сотнями охранных заклятий в сокровищнице?

И самый главный вопрос: а чего хочу я? Почему-то вчера я раздумывал над мотивами Завулона, но совершенно упустил из виду собственные желания. Что нужно мне?

— У тебя ведь в семье никто тяжело не болел? — вдруг спросил Завулон.

— Ну почему же. Болел. Когда я был маленьким, от рака умерла бабушка.

— Да, точно. Но это немного не то. Тебе тогда было сколько? Восемь лет? Девять?

— Восемь, когда поставили диагноз. И девять, когда она умерла. А что? Почему ты вдруг спрашиваешь?

— Детская память не совершенна. Ты многое тогда воспринимал иначе, чем взрослые. Но все же… есть шанс, что поймешь. Понял же зимой Светлану. Представь себе тяжело больного человека, который медленно и мучительно угасает. Его любящую семью, людей, которые делают все возможное и невозможное, чтобы найти лекарство. Тратят последние деньги, связываются с лучшими врачами, а когда и они не помогают — со знахарями, с шарлатанами. Я сейчас говорю не о тех, кому везет наткнуться на истинного целителя, а о тех бедолагах, что от безысходности бросаются на любую возможность, на любой, самый мизерный шанс. Это может длиться годами, а у кого-то и десятилетиями. Умом они уже понимают, что выхода нет, что болезнь побеждает. Но надежда… надежда — крайне живучая штука. И крайне опасная. Разочаровываться раз за разом… это, и правда, отличное проклятие. Признаться, я не сразу понял всю его силу, но теперь… пожалуй, за тысячи лет я так и не встретил никого, кому пожелал бы подобного.

— О! — честно говоря, меня обескуражила прямота Завулона. Такой откровенности я от него не ожидал. Уж точно не в первые же минуты нашего с ним разговора. Но… что-то в этом было. Искренность меня всегда подкупала. — Кажется, понимаю.

— Нет, Антон. Тебе только кажется, — покачал головой Завулон. — Это невозможно понять, только испытать самому.

— Я… мне жаль, что тебе пришлось… приходится проходить через подобное.

Мне и правда было жаль Завулона. То, как он говорил о вере и надежде… не дай Триединый испытать столько разочарований, сколько выпало на его долю. Но несмотря ни на что, он продолжает бороться. Раз за разом, век за веком. Упорно пытается найти того самого Светлого.

А я… еще до Светланы, до того, как узнал о мире Иных, пару раз пытался строить отношения с девушками. С одной из них даже прожил вместе около года. Причем у меня всегда было чувство, что это — не то, временные варианты, что моя судьба ждет где-то там, за поворотом. Но даже так я слишком хорошо помню, как было больно, когда мои девушки, не получив желаемой вовлеченности в отношения, меня бросали. Как тяжело было начинать сначала. Знакомиться, ходить на первые свидания, притираться друг к другу… А Завулон веками проходил через все это и даже большее, ведь Тигренок говорила, что некоторые его избранники-Светлые прожили рядом с ним десятки лет. Сколько их было? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят?..

И не сдается ведь, даже не веря, продолжает свои попытки. Это не может не вызывать восхищения. Но при этом… лучше не думать обо всех тех Светлых, что привлекли его внимание до меня. Хотя, интересно, конечно: жив ли сейчас хоть один из них? Какой будет моя судьба, если я не приму предложенные отношения? А если… если приму?

— Жаль… — повторил за мной Завулон. — Да, мне тоже. Но мне не нужно твое сочувствие. Я живу с этим уже тысячи лет. И надеюсь прожить еще столько же. Я привык. И говорю тебе все это не для того, чтобы развести на эмоции, лишь отвечаю на твой вопрос, — Завулон вновь сделал паузу, а я мысленно фыркнул: «Ну да, конечно же!». Во что я никогда не поверю, так это в делающего что-то просто так Завулона. Не та у него репутация, ох, не та… Но меня это почему-то не отпугивало, а наоборот, странным образом привлекало. Бодрило.

Видимо, придя на мой счет к каким-то выводам, Завулон кивнул и продолжил:

— Ты спросил, как я отношусь к идее наконец обрести своего истинного. Все просто: я в это не верю. Давно уже не верю. Но, — и вновь последовала емкая пауза, — конечно, надеюсь. Так что, Антон, прошу, удиви меня. У тебя это неплохо получается.

У меня получается удивлять древнего? Да ладно! Интересно, когда это я успел. У меня как раз сложилось ощущение, что все мои действия целиком и полностью укладываются в его планы.

Но у долго живущих Иных есть одна замечательная особенность: они никогда не врут. Недоговаривают, формулируют свои мысли так, чтобы собеседник услышал прямо противоположное сказанному. В игре словами им нет равных. Ну да оно и понятно, с их-то опытом… Но именно поэтому откровенную ложь они считают ниже своего достоинства.