– Двадцать тысяч, и никаких разговоров, – не соглашался Хихона.

– Они нам и шанса не оставляют, войны хотят. – Куса повернулся к Трокадэро.

Тот ничего не ответил.

У Чомбэ и Хихоны одинаково ожесточился взгляд.

– Вы думаете, нас легко запугать? – спросил Хихона.

Трокадэро взглянул сначала на одного, потом на другого и ухмыльнулся, он был абсолютно спокоен.

– Нет, так не пойдет, – забеспокоился Романоз, – спор дураков кончается дракой, а умные люди всегда находят общий язык.

– Не нравится мне это место, пошли за склады, – встал Трокадэро.

– Зачем? – удивился Хихона.

Трокадэро показал на зевак:

– Не люблю, когда на меня пялятся, я не клоун в цирке, – повернулся и пошел в сторону складов. Для Хихоны и Чомбэ такое поведение было не совсем понятно, но что они могли поделать, пошли следом.

Мне показалось, что Трокадэро осматривался вокруг с особенным вниманием. «Что же он задумал?» – пытался понять я.

– Менты с этого дела собираются взять свое, – сказал Чомбэ.

– Сколько? – спросил Трокадэро.

– Десять тысяч.

– Какие менты? – теперь спросил Романоз.

– Начальник отделения милиции нашего района и его заместитель, – уточнил Хихона.

– Они нам дали это дело, – продолжал Чомбэ, – так что и в наше положение войдите, нам тоже деньги нужны, что ж, мы зря старались?

Они говорили еще полчаса и сговорились на пятнадцати тысячах. Чомбэ и Хихона были не особенно довольны.

– Только из уважения к вам, другим мы бы ни за что не уступили столько, – сказал Хихона.

Встретиться уговорились на другой день в десять часов утра. Трокадэро должен был принести деньги, а они – выдать парня, которому нужно было пройти под гробом.

– Как только сделает, что надо, сразу отпустите, чтоб никто его не тронул, – потребовал Чомбэ. – Не стоит из-за такой мелочи нас обижать и терять наше уважение к вам.

Трокадэро нехотя кивнул:

– Только завтра встретимся здесь, за складами, на площади слишком много зевак собирается.

Романоз решил подмазаться к кукийским.

– Если такие люди, как мы с вами, не поймут друг друга, кто же еще сможет это сделать? – расплылся он в улыбке до ушей и с обоими попрощался за руку.

– Спасибо, – сказал Трокадэро с серьезным выражением лица и тоже обменялся с ними рукопожатием.

Куса даже не взглянул на них, на лице его было презрение, он подошел к машине и сел. Я догадался, что у каждого из них была своя роль.

– Ты что, остаешься? – окликнул меня Трокадэро.

Я очнулся. У меня было странное ощущение, что меня с ними ничего не связывало, что я просто наблюдал за событиями.

Только Толик завел машину, как к нам подошел Чомбэ.

– По дружбе хотим вас уважить, примите от нас курево, – предложил он Трокадэро.

– Не надо, – покачал головой Трокадэро, – мы далеки от таких удовольствий.

Когда съехали вниз, Толик сказал:

– Как появился новый министр внутренних дел, город наполнился куревом и наркотой, в прошлом году такого не было.

– Чем больше одурманенных, тем им спокойней, – заключил Трокадэро. Он говорил обычно таким тоном, будто предупреждал: только посмей не поверить.

Романоз и Куса подъехали к той же закусочной, их поджидал Вагиф. А мы переехали через пути и стали спускаться к центру города. Трокадэро повернулся ко мне:

– Поужинаем вместе?

Я устал быть рядом с ним в постоянном напряжении, хотелось только одного – убраться поскорей, но я испугался, как бы он не обиделся и не переменил своего отношения ко мне, поэтому улыбнулся и кивнул.

– Мы приглашаем, – добавил он.

Мы вошли в хинкальную на Колхозной площади, прошли в самый конец и сели за угловой столик. Было жарко, Толик расстегнул пуговицы на сорочке, показался большой серебряный крест.

– Дедовский, – сказал он, – дед был царским офицером, воевал на стороне грузин, против большевиков, в двадцать первом погиб в бою под Коджори.

– И мой дед там сражался, – сказал Трокадэро.

Я знал о тех боях от Мазовецкой. Оказывается, мой дед возглавлял конный полк, дважды был ранен и самым последним оставил поле боя. Мне захотелось рассказать об этом, но я не стал, вдруг они приняли бы это за бахвальство, я постеснялся.

Официант поставил на стол деревянное блюдо, полное хинкали, затем принес бутылку водки и кружки с пивом. Я так увлекся едой, что обо всем позабыл. Когда в конце концов я поднял голову, заметил, как Трокадэро и Толик удивленно уставились на меня.

– Очень вкусные хинкали, – оправдался я. Опрокинул рюмку водки, запил пивом и прикурил сигарету. Догадывался, что-то не так, такие люди так запросто не возьмут тебя в свою компанию, но ответа у меня не было, да и чувствовал я себя прекрасно.

В какое-то мгновение я вдруг решил спросить: «Как думаете, кто убил Рафика?» Но мозгов хватило, и я прикусил язык. Даже знай они ответ, разве бы мне сказали?

Потом Трокадэро спросил у меня:

– Что там было, в ментовке?

Я рассказал.

– Повезло, что тебя не было в городе, – сказал он под конец, – а не то они так легко тебя не выпустили бы. – Потом добавил: – Хаима зря там держат.

Когда зашел разговор о дядях Хаима, Толик спросил:

– С одним ясно, у него сердце не выдержало, но почему другой покончил с собой, не понимаю?

– Наверное, почувствовал, что не выдержит и заговорит, – пояснил Трокадэро.

– Да, но кто-нибудь все равно проболтается, столько народу арестовано, – сказал я.

– Значит, он знал больше других, иначе какой в этом смысл?

– Такие люди вызывают у меня уважение, – сказал Толик.

– И у меня! – согласился Трокадэро.

«Что может быть важнее жизни для человека?» – думал я и считал поведение покойных глупостью, но не мог же я сказать это вслух.

– Что же он мог такого знать? – спросил я.

– Говорят, они накопили долларов немерено и где-то припрятали, – сказал Толик.

Я усомнился в сказанном:

– Деньги живым нужны, к чему они мертвым?

– Ты прав, – согласился Трокадэро, – тут другая причина кроется, более важная.

Толик водку не пил, всю бутылку выдули мы с Трокадэро, к этой водке надо прибавить три кружки пива, в общем, я опьянел. Они отвезли меня домой, мы договорились, что они заедут за мной в половине десятого, на этом и распрощались.

Нетвердой походкой я начал подниматься по лестнице, увидел отца у двери Мазовецкой, он рылся в карманах, у ног лежали сумки с обувью и инструментами.

– Ключей не могу найти, – пожаловался он.

– Позвони, откроет.

– Может, спит уже, не хочу будить.

Давно уже я заметил, что старуха Мазовецкая опостылела ему, но деваться ему было некуда.

– Верни мне деньги, – сказал я.

– Завтра отдам.

Я шагнул и позвонил в дверь:

– Сейчас давай.

Он не ответил. Мы стояли и сердито глядели друг на друга, в это время Мазовецкая открыла дверь. Отец вошел и собрался закрыть за собой дверь, но я поставил ногу на порог и придержал ее:

– Верни!

Он достал двадцать рублей и протянул мне. Я взял со злостью:

– Да что ты за человек?!

– Зачем тебе столько денег? Я по частям верну.

В этот момент я почувствовал дурноту, и меня вырвало. Я оперся на перила, чтобы не упасть.

– Что ты натворил, кто же это будет вытирать? – У отца вытянулось лицо.

Я выпрямился и зло выматерил его. Испуганный, он уставился на меня, ничего не сказал, потихоньку закрыл дверь, и я услышал щелканье замка. Я поразился сам себе, будто это не я, а кто-то другой матерился вместо меня. Наконец я добрался до своего чулана, вошел и свалился на постель.

Через два часа меня разбудила Манушак:

– Выпил? Если б ты знал, какая вонь стоит.

Я обрадовался, увидев ее. Она достала карамельку из кармана и положила мне в рот. Руками пощупала мое новое одеяло и матрац:

– Смотри, какой мягкий. – Заметила кожаную сумку возле шкафа и взглянула с удивлением.

– Не стал продавать, решил тебе подарить.

Она подошла и взяла.