Давид возвращается на кухню, уже в рубашке.

– Что ты сделал? – с интересом спрашиваю я, когда после цикла мойки меня все-таки ждет “облом” и шапки пены у стока я не наблюдаю.

– Прочистил, – Давид пожимает плечами и расслабленно улыбается. – Ваш мастер, часом, не от магазина приезжал? Работать ему явно не хотелось.

За такой подвиг я даже наливаю ему лишнюю чашку кофе и даже яда в неё не добавляю, а надо бы.

Эх. Еще обиднее стало.

– Ну надо же, – мама смотрит на меня, округляя глаза. Мол, красивый, рукастый, чего тебе надо еще, Надя. Ах, мама, если бы все было так просто. И не сыпь мне соль на рану!

– Как много ты, малыш, умеешь делать руками, – не без одобрения замечаю я. Он ухмыляется, мол, это еще что, ты еще много не видела. Увы, и не увижу.

– А тебе не пора собираться? Мы ведь с тобой обедаем сегодня, – нахально напоминает Давид, – а время как раз для этого.

– Неа, не обедаем, – с легким сожалением откликаюсь я.

– Мы договаривались.

Легкая мрачность моему богу все-таки идет, ему вообще все идет, кроме жены.

–Обед – это ведь однозначно свидание, так?

– Какая умная богиня, – нахаленок прицокивает языком, застегивая верхнюю пуговицу на рубашке.

– Я не хожу на свидания с женатыми мужчинами, – категорично качаю головой я, внутренне вздыхая по самому факту женатости этого возмутительно красивого типа.

Мама за моей спиной округляет глаза, мол, как же так? Я чудом не развожу руками. Ну, я ж не виновата, я же с ним вообще второго раза встречаться не собиралась.

Если сказать точнее, я в принципе не практикую свидания. Раз в год хожу на встречи, спасибо Тиндеру, что облегчил коннект, вспоминаю, насколько же гадость эти официальные отношения, и снова перестаю ходить на эти самые “свидания”.

Но сейчас речь не об этом и вопрос – не в этом.

А Давид смотрит на меня с интересом, склонив голову набок.

– А что ты обычно с женатыми мужчинами делаешь? Спишь? – не без толики ехидства уточняет он. Типа, ну поздно ты спохватилась, Наденька.

Поздно, не поздно, рефлексировать попусту не буду, не люблю, а вот снова в одной постели мы с тобой точно не окажемся, мой дорогой и прекрасный.

– И не сплю, – я пожимаю плечами. – Личный кодекс чести. Даже ради твоих дивных скул, малыш, я через себя переступать не буду.

– Какая жалость, – Давид трагично вздыхает, а потом смотрит на меня все с той же хитринкой, – какая жалость, что эта твоя отмазка не сработает.

Я поднимаю брови.

– То есть? Будешь мне врать, что разведешься и вот это все? О, а может, ты и не Огудалов, и не женат вовсе?

– Ну, почему, Огудалов я, Огудалов, – насмешливо откликается это бесстыжее создания, а затем все-таки идет в прихожую, вынимает из внутреннего кармана пальто коричневую книжечку. Кладет паспорт прямо передо мной, уже открытый на нужной странице семейного положения.

И такая знакомая мне печать регистрации расторжения брака.

Ой… Да я тут не одна "с пробегом"? Хотя, разведенный мужик – это лишняя галочка к сексуальности, почему-то. А разведенная женщина – почему-то вдруг становится второго сорта.

– Ведь я же тебе предлагал посмотреть мой паспорт, да, богиня моя? – коварно ухмыляется мой Аполлон. – А теперь, когда у тебя закончились возражения, сходи переоденься, будь так любезна. Ты должна мне обед.

Кажется, меня подловили…

В дивные глаза Давида я гляжу, испытывая острое желание взять и отравить это наглое совершенство. Ну, просто… Ну, не должен был он, такой красивый и такой восхитительный, ходить по земле ничейным. Я, понятное дело, “оформлять” его себе не собиралась, а кому-то другому отдавать такое чудо было немыслимо жалко.

Итак, мы закончили на том, что меня загнали в угол. Виртуозно обыграли моей же болтовней, и теперь – либо терять лицо и отмазываться, либо титаническим усилием воли тащиться на это свидание.

– Как же ты так сохранился, дорогой, что за полгода тебя не окрутил никто?

– Мне просто не встречалось богинь, – Давид улыбается мне улыбкой белоснежной и прекрасной, как у звезды, рекламирующей зубную пасту. – Так что, мы идем обедать?

Мама смотрит на это и безмолвно ржет, явно тоже получая удовольствие от того, как этот нахал меня уделывает. Эй, вот и где её женская солидарность, а? Почему все кровожадные тещи, которые порвут в лоскуточки за свою кровиночку, только в анекдотах?

– Идем-идем, – ворчливо откликаюсь я.

Не скажу, что мне прям очень долго придется себя уговаривать на это согласие. Но нужно все-таки вывести в итоге к тому, что это все последний раз, и ничего ему со мной не светит. Посудомойку починил – спасибо. Потрахались отлично – спасибо еще раз. Ну и все на этом. Иной валюты для благодарности у меня нету.

Паспорт Давида я листаю задумчиво. Ну, раз сам в руки впихнул, так грех ведь не запустить свой любопытный нос, так ведь?

Пять лет разницы. Забавно. Я думала меньше, и даже слегка надеялась, что ошиблась. Все-таки я больше тяготею к сверстникам. Но… В этот раз меня что-то понесло на молодую горячую кровь. Еще даже тридцати нет мальчику. Ну, спасибо, что совершеннолетний, мдя.

– Ты хорошо получаешься везде, даже в паспорте, Давид Леонидович? – насмешливо уточняю, протягивая паспорт своему Аполлону. Даже зная его имя, все равно так и тянет назвать его именно так.

– А ты всегда говоришь комплименты всем малознакомым мужчинам? – Давид иронично улыбается краем рта.

– Неа, – я пожимаю плечами, – но ты меня вдохновляешь, милый.

– Так ты пойдешь собираться, или мы пойдем так? Нет, я не против, мне ты нравишься и так, – малыш мурлычет вкрадчиво, обворожительно, до того сладко, что уже после этого хочется его съесть.

Нет, это не мальчик, это приворотное зелье какое-то. Стелет мягко. Настолько мягко, что кажется, будто я утопаю в пуху. Охохо, вот если бы еще мой жизненный опыт мне не говорил, что под мягким пухом всегда огромные шипы…

И отказаться бы, но я редко отказываюсь от таких сладких, но безвредных для фигуры десертов. Пусть. Пусть обед. Побуду рядом с ним еще пару часиков, наслажусь им еще чуть-чуть, посмакую это воздушное обаятельное чудо чайной ложечкой, а потом – обратно к холсту, мечтательно вздыхать и грустить, что явь бывает сном только в самом начале.

Впрочем… Впрочем, есть у меня проверенное средство, как отпугнуть излишне напористых юных кавалеров. И как только я о нем вспоминаю, с трудом удается удержать на губах насмешливую улыбку.

– Значит, обед, мой сладкий? – Давид явно начинает ощущать подвох уже в моем нежном голосочке. – Хорошо, только мы кое-куда зайдем, не возражаешь?

Он не возражает. Он с прищуром смотрит на меня, явно ожидая какой-то подлянки, и, о, да-а, он её получит.

Я иду переодеваться. С одной стороны, вроде, начало марта и ветер, но все-таки я хочу чуть-чуть подыграть мальчику, и поэтому влезаю, хоть в длинное и плотное, но платье. Бежевое. Вязаное. С плотными серыми колготками. С одной стороны, образ не самый сексуальный, но я не особо делаю на это ставки. Я бываю вот такая, и я точно не из таких, кто до свадьбы не слезает с каблуков, и только после позволяет себе надеть кеды. Кеды – это удобно. Особенно когда ты мать шебутной одиннадцатилетки, и иногда тебе жизненно необходимо сделать марш-бросок на другой конец детской площадки, потому что твое “взрослое и самостоятельное” чудовище полезло туда, откуда сама не слезет.

Но так и быть, я все-таки иду на свидание, поэтому надену ремешок. И так и быть, ботинки будут на каблуке, благо я тут в кои-то веки умудрилась купить ботинки с действительно удобными каблуками. Такое случилось в первый раз, я думала, что если в отзыве пишут про удобство каблуков – то отзыв точно проплаченный.

Хотя, наверное, не стоило так заморачиваться, если я хочу, чтобы в итоге мальчик от меня отстал раньше, чем я успею в него вляпаться. Сейчас уже слегка да, но пока еще контролируемо. Я еще не хочу за него замуж и трех детей, значит, все под контролем. Хотя ладно, когда я в последний раз вообще хотела замуж-то? После Верейского у меня на это все аллергия: стоит заговорить про замужество – сразу начинает подташнивать.