Он впервые назвал ее нормально. Не какими-то прозвищами, а по имени. И в голосе его улавливалось неподдельное беспокойство.

Внутри Доминики оборвалась последняя струна. И зазвучала, только не так, как она хотела. Вместо слов у нее вырвалось жалкое всхлипывание.

«Стоп. Стоп. Стоп».

«Только не это…»

Он оказался не готовым к тому, чтобы Кузя страдала и плакала.

Сопереживание – впервые погрузился в пучину этого чувства. Заболело в груди, словно ему со всей дури всадили в солнечное сплетение. Дополнительная нагрузка заключалась в том, что он ощутил острую необходимость что-нибудь сделать, чтобы забрать ее страдания.

Оторвал спину, чтобы двинуться обратно к Кузе, но она вдруг подскочила и сама к нему бросилась. Впечатавшись в грудь, нырнула руками под куртку и судорожно заплакала.

Тепло, запах, визуальное восприятие, ощущения – окружило.

Вроде не маленький. Вроде телом и духом сильный. Вроде жизнь понимал… А внутри развернулась бойня – массовая гибель нервных клеток. Канаты порвались, наружу вырвалась душа, в существовании которой он до знакомства с Никой сомневался.

– Что… он сделал?

По правде, не понимал, стоит ли ему это знать. Наверное, лучше нет. Забаррикадироваться. Не принимать. Не представлять. Не позволять даже мысли случайной проскочить… Ему и без того хотелось поехать в больницу, или куда там увезли этого недоноска, и закончить начатое. Размазать его, чтобы патологоанатому потом соскребать пришлось.

– Ничего, – бурно замотала головой. – Ничего больше. Закревич попытался перевести все в шутку, типа я – дурочка, что испугалась. Я сказала, чтобы он убирался. И он ушел, отпуская свои шуточки, даже в коридоре. Ну и несколько девчонок, естественно, видели, как он уходил, – говорила, не отрывая щеки от его груди. – А сегодня, прям на пороге… Катя Уварова нам с Алиной сообщила, что Стас всем рассказывает, будто мы переспали.

Скрипнул зубами. Тяжело перевел дыхание.

– Как так можно, Сереж? Я не понимаю, как так можно… Такая подлость. Как можно так жестоко обойтись с другим человеком?

Что он должен ей ответить? Цензурных слов не находилось. Да и не хотелось выплескивать на нее свой гнев. Не тогда, когда ей и так плохо.

– Все будет хорошо. Обещаю.

Ника притихла. Повисла пауза, но она не казалась Сергею неловкой. Тишина была спокойной.

– Сережа?

– Что?

– Спроси меня еще раз. Сейчас, пока я… – не хотела озвучивать свое уязвимое состояние серьезными словами. Воспользовалась самоиронией, которую подбрасывал неутомимый мозг. – Пока я вся в слезах и губной помаде.

– Что именно спросить?

– Ты знаешь, – заглянула в глаза и очень тихо попросила: – Предложи мне еще раз.

Грудь Сергея стремительно поднялась и так же резко опала. Но он себе не дал подумать, осознать и передумать.

– Будешь со мной дружить? Имей в виду, последний раз спрашиваю…

– Да, – выдохнула, не дав договорить.

Подняв руки, обняла за шею. Закрепила их дружеский союз крепкими объятиями. Градский тоже чувствовал удовлетворение. Но… он никак не мог сосредоточиться на той дружбе «привет-пока», что когда-то придумал сам.

Сейчас он чувствовал. И эти чувства весили тонну. Пытался абстрагироваться от всех возможных физических ощущений. И ничего не получалось.

Сердце топило в груди. Скорость зашкаливала.

Стучало в висках. Громыхало в ушах. И кровь неслась по венам. Неслась, как раскаленная лава.

Наверное, ему просто стоило перестать париться по поводу своих ощущений. Они же такие яркие только по новизне, а дальше, все книжки пишут – отпустит.

– Будем с тобой самыми лучшими друзьями, Сережа.

– Значит, ты больше не будешь на меня злиться?

– Буду, конечно, буду. Что за дружба без ссор?

– Супер, – угрюмо пробубнил Серега. – Я прям счастлив, что ты, наконец-то, согласилась. Два месяца фантазировал, как мы с тобой скандалить будем.

– Я просто очень упрямая. Могу вспылить, но предупреждаю заранее, это не значит, что я к тебе плохо отношусь.

– А как ты ко мне относишься?

Затаил дыхание, потому что понял, что это его как никогда сильно беспокоит.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Да, хорошо.

– И только? У меня от тебя, Кузя, нервный тик начинается, а тебе хорошо.

Ника засмеялась.

– У меня от тебя, Сережа, тоже нервы шалят.

Спустя короткое время она вырубилась, по-другому не скажешь. Вроде говорила-говорила, на мгновение замолчала, и вдруг засопела.

Так и держал ее у себя на груди, опасаясь лишний раз побеспокоить. Сам неожиданно тоже ощутил долгожданное умиротворение. Все другие эмоции, наконец-то, притихли. Казалось, ничего не осталось.

Только она у него внутри.

Она. Его Республика.

Градский намеренно громко хлопнул входной дверью, оповещая родню о своем прибытии домой. Навстречу они не выбежали. Предположительно, готовились к его появлению, штудируя заготовленные речи.

Войдя в большую гостиную, Серега невольно нахмурился.

Могучее племя. Все в сборе. Бабушка, отец, мать, Леська и даже некровный Славик.

Остановился перед родней, ожидая, когда отец на правах вождя стартует со своими наездами.

Если мыслить, как нормальный человек, Сергей своим яростным поступком все, к чертям, завалил. В юридической плоскости, избиение человека – это уголовная статья. В его случае ситуация усугублялась еще и тем, что преступление совершено на территории университета.

Ждал, когда начнет приваливать.

Но ничего не происходило. Все молчали. Уставились на него, как на случайного незнакомца, который за каким-то чертом пробрался в их казематы. Рассматривали. Изучали. Выискивали, не пойми что.

Крутанул бейсболку козырьком назад.

– Могу я ознакомиться со сценарием текущего представления? Знаете же, что мне, как бесчувственному чурбану, трудно предполагать, что вы от меня ожидаете.

– Цыганочку с выходом, – затребовала Леська с ухмылкой.

И так как «старшие» продолжали молча таращиться, Серега, подыгрывая, отбил сестре поклон.

Выпрямился и замер.

– Чёт я очкую… – подмигнул. – Для цыганочки.

Улыбка Леськи стала шире. Минуло больше двух месяцев с ее выписки из больницы. В последнее время Град несколько раз пытался описать состояние сестры, но слов не хватало. Ни строчки. Как будто заклинило. А может, проблема состояла в том, что все рифмы уходили в направлении Кузи. Подсознательно он ее – и грубо, и ласково, и даже матом… Но тетрадь так и лежала нетронутой.

Вернулся к мысли, что доволен увидеть Леську улыбающейся. И если уж ему все равно прилетит…

– Я у мамы один сын, сразу после дочки, – зачитал слегка охрипшим голосом первое, что пришло в голову.

Алеся прыснула смехом, закатила глаза и тряхнула светловолосой головой. Слава посмотрел, как на долбо*ба. Что, конечно же, не ускользало далеко от реальности. Его, Града, внутри все еще колбасило. Радость, восторг, нервное возбуждение, эйфория – не находил точной формулировки. Если свериться с толковым словарем, вряд ли эти ощущения назывались каким-то одним единственным определением.

Очень сильно хотелось быстрее оказаться одному, чтобы мысленно пережить и понять все моменты уходящего дня. Круг за кругом.

Игнорируя неизгладимое презрение к собственной жалкой персоне, Серега неосознанно усмехнулся.

Рассчитывал, что отец прервет его скотское позерство гневной тирадой. Да он его после всего раскатать должен! Но тот продолжал молчать, будто дар речи утратил.

– Раунд[8], – выдал, настойчиво полагая, что родне стоит срочно подключаться к диалогу.

– Не имею ничего против цыганочки и стихов, но мне больше нравилось, когда ты танцевал сальсу. Раз-два-три-четыре… – виляя бедрами, выдала бабушка Сергея, Стефания Митрофановна. – Пять-шесть-семь-восемь.

Отец оценил абсолютно несмешную шутку матери, издавая непонятный крякающий звук.