– Я все улажу, Кузя. Будет собрание факультета. Все узнают, что это неправда. Закревич сам признается, что оболгал тебя.

«Если сможет…»

– А тебе откуда знать: оболгал или нет? Может, я…

Сжал кулаки. Поступательно вдохнул и выдохнул.

– Молчи, Кузя. Молчи. Когда ты уже научишься?

– Я в своей комнате. Хочу – говорю, хочу – нет. А ты можешь не слушать. И вообще…

После он сам себе покается, и сам себя осудит.

После…

Резко задрав штору, стремительно нырнул в бордовый полумрак. Двинулся на сжавшуюся в уголке девушку. Она что-то пропищала в знак протеста, но как только Градский остановился – ответно замерла. Широко распахнув глаза, смотрела на него с запредельной озадаченностью.

Маленькая наивная Ника.

Пока она увязала в смятении, в его испорченном подсознании родилась потребность: максимально ограничить ее подвижность. Разместил одно колено между бедер девушки, второе – с внешней стороны. Выставил по бокам ладони. Кузя, будто под гипнозом, следила за этими действиями с неожиданным смирением. Придвинувшись ближе, словно то самое животное, которое полтора часа назад бесновалось и жаждало убивать, вдохнул в себя ее запах. И он ему невероятно сильно пришелся по вкусу.

Внутри все задрожало. Распознал свирепое сексуальное возбуждение и еще какой-то долбанный трепет. Остальное легло на душу неразделимой массой.

В очередной раз подвергся шекспировским страстям: уйти или остаться?

Стиснув зубы, посмотрел Доминике прямо в глаза, напоминая себе, что пришел не за тем, чтобы ее обнюхивать.

«Сука…»

Вот только и она в ответ так смотрела, что дух захватывало, и все мысли сбивались в кашу.

Не к месту и совсем не вовремя вспомнилось, как Леська несколько лет назад, треща по телефону, сообщила одной из подруг: «Он только обнял меня, а у меня в животе бабочки закружили, представляешь?»

У Кузнецовой ничего еще не было, теперь он это знал. И поразился своему скотскому желанию стать тем, кто разбудит этих бабочек.

Не стоило об этом даже думать. Вот только мысли эти, мучительно волнующие, никак не хотели отступать.

Град сам себе не верил, настолько все ощущения казались невероятными. Ничего подобного и вообразить бы никогда не смог. А сейчас… Старался не дышать, а все равно в груди все гремело.

Утвердил новую оправдательную теорию: просто давно ее не видел. Давно не чувствовал, забыл, какую странную это имеет силу. Вот эмоции и кипели, как в те первые встречи. Видел бы Кузю регулярно – уже бы привык, реакции бы стерлись.

Доминика мало что понимала в отношении полов. Но то, что дыхание Градского участилось, не могла не заметить. И то, как он смотрел на нее, словно ему от нее что-то смертельно необходимо – тоже.

Реагируя на близость Сергея и жар его взгляда, Нике вдруг захотелось сместиться ровно настолько, чтобы ему пришлось ее поймать.

«Господи, Боже мой!»

«Какая неуместная глупость!»

Преследуя это постыдное желание, щеки моментально запылали смущением.

– Что тебе от меня надо, Градский? – выпалила сердито.

И он поразил ее своим невозмутимым откровением.

– Хочу смотреть на тебя.

– Еще не насмотрелся?

– Нет.

Толкнула в грудь, но он не сдвинулся.

– Ты всегда такой неотесанный? Отодвинься хотя бы немного!

Он отступил, буквально на десять сантиметров. И ни с того ни с сего пристыдил ее сурово, как семиклашку:

– Кузя, почему ты такая вредная?

– Можно подумать, ты полезный?

Он лишь качнул головой и снова спокойно заговорил.

– Хватит меня мариновать.

– Я, что ли… Я ничего… Ты сам.

– Я сам. И ты тоже.

Обмен этими странными предложениями ни к чему конкретному не привел. Ника ни черта не поняла, только распсиховалась еще сильнее.

Ресницы Града дрогнули, словно ему стало трудно держать веки открытыми. Взгляд сместился ниже – на ее губы. И сердце Доминики застучало с отчаянной и болезненной частотой. Чтобы как-то удержать его от вероломного бегства, закрыла глаза и протяжно вздохнула.

«Почему он теперь молчит?»

«Мог бы сказать хоть что-то!»

«И, в конце концов, отодвинуться на нормальное расстояние…»

– Оставь меня в покое, Градский, – потребовала, метнув к его лицу еще один сердитый взгляд.

Вместо этого… Он к ней прикоснулся. Большой палец его левой руки приподнялся и, сместившись чуть в сторону, медленно-медленно прошелся по ее бедру. Кожа Ники покрылась мелкой дрожью. Горячее и нетерпеливое волнение толкнуло сердце к горлу. Дыхание перехватило: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ноги инстинктивно сжались, невольно зажимая мужское колено. Град скрипнул зубами и зашипел, будто она причинила ему физическую боль, что было, конечно же, невозможно. Но Кузнецова отреагировала моментально, выпуская его из захвата и упираясь руками в грудь.

– Прекрати уже…

– Я пытаюсь тебя поддержать, – заявил он очень серьезно. – Я пришел к тебе, несмотря на то, что ты меня тогда послала.

– Непохоже, чтобы ты, Сережа, сильно горевал, – упрекнула слишком взволнованно.

А у него, после ее неподражаемого произношения его имени, горячая волна по позвонкам сбежала.

– Горевал, вообще-то. Все? – лишил дара речи, никак иначе. Взглядом дал еще больше пояснений, чем этим скупым признанием. – На этом закончим. Я мусолить одно и то же не люблю.

– Как будто я люблю…

– Знаю, ты очень расстроена. Выговорись. Мне можешь сказать все. Клянусь, что останется между нами. А потом разберемся с остальным.

Благодаря Леське примерно представлял и то, как Ника переживает произошедшее, и то, что должно принести ей облегчение.

Переместился к изножью кровати. Уперся спиной в стенку шкафа и стал ждать ее реакции. В узком пространстве полумрака смотрел на нее непрерывно. Просто не мог заставить себя отвести взгляд. Сорвался, ведь, как наркоман.

Смотрел, смотрел, смотрел…

Видел, что она снова начинает злиться. Но никак не мог прекратить. Ему необходимо было ее видеть. Наверстать. Запомнить, мать вашу, еще детальнее.

Возможно, когда-нибудь он позволит себе написать ее чертов словесный портрет.

– Я ничего тебе рассказывать не буду, – выдавила Доминика решительно и скрестила руки на груди.

Не отреагировал. Даже не моргнул.

– Перестань пялиться.

– Начинай говорить, я не буду смотреть.

– А больше ты ничего не хочешь? Может, мне еще раздеться?

– Можно.

– Я вот все равно не понимаю, зачем ты пришел? На что рассчитывал? Что я с горя брошусь тебе на шею?

– Не надо бросаться мне на шею. Я тебе другое предлагал.

– Предлагал… – ее голос впервые дрогнул. – У тебя все так просто.

– Вообще, нет.

– Нет?

– Нет.

Обхватив дрожащими пальцами растрепанную косу, безуспешно попыталась привести в порядок светлые прядки.

– Ладно… – вздохнула расстроенно. – Слушай. Только не смотри на меня. Сейчас.

Градский опустил взгляд вниз, и тело Ники ударила первая дрожь. Закрыв глаза, она прижала голову к согнутым перед собой коленям.

– Закревич подвез меня к общежитию и напросился провести до комнаты, – начала говорить то, что в какой-то момент, вопреки ее желаниям, потребовало выхода. – На улице было холодно, и мы оба промерзли. Стас… Он попросил чаю, чтобы согреться. Я сама разрешила ему войти. Пока готовила все необходимое, он вдруг притиснул меня к стене и… попытался поцеловать. Я оттолкнула и… ему это сильно не понравилось. Он бросил меня на кровать и прижал к матрасу. Я… тогда подумала: как я смогу вырваться, если не могу даже пошевелиться? И… мне стало страшно, как никогда в жизни, – таких подробностей даже сестры не знали, все в себе держала.

А теперь сама понять не могла, почему доверила свои чувства именно Градскому.

Замолчала. Слушая образовавшуюся тишину. Слушая свое тяжелое прерывистое дыхание. Слушая свое сердцебиение. Слушая и пытаясь успокоиться. Но ничего не получалось.

– Ника, не молчи… – хрипло выдохнул Град. – Продолжай.