— Ложись сюда. Просто ложись рядом. И перестань трястись, я не насильник.

— Хотелось бы верить, — выдохнула я. Мартин был исключительно хорош собой, и такой девушке, как я, никогда не светило бы заняться с ним любовью, но при мысли о том, что он собирается взять меня против моей воли, мне становилось душно и зябко.

Мартин презрительно фыркнул, словно его задевала сама мысль о том, чтоб со мной спать.

Я послушно легла поверх тонкого одеяла, и Мартин снова взял меня за руку. У него были гладкие и мягкие ладони человека, никогда не знавшего тяжелой работы, но в них сейчас чувствовалась та сила, которая позволила бы Мартину сделать все, что он захочет.

— Что я должна делать? — негромко спросила я. Прикосновение было наполнено таким искренним теплом, что я вдруг подумала: только бы он не выпускал мою руку. Только бы мы и дальше так лежали… От Мартина веяло легким запахом дорогой туалетной воды и чем-то еще, очень живым и настоящим, чему я никак не могла дать названия. Может, покоем? Или надеждой?

— Ничего особенного, — ответил Мартин. — Ложись поудобнее и подумай о чем-нибудь хорошем.

— Мы однажды пошли на пикник с подругами, — сказала я. — Устроились на лугу, за городом… Был такой хороший солнечный день, мы уже сдали экзамены, и никуда не надо было спешить. И я сидела в траве и плела венок. Ромашки, какие-то колоски…

Я вдруг почувствовала, что проваливаюсь в сон, и тряхнула головой. Мартин довольно улыбнулся. Его пальцы на моей руке были сухими и горячими, и мне казалось, что на моем запястье навсегда останутся его отпечатки. И мне нравилось это обжигающее прикосновение…

— Все хорошо, — сказал Мартин где-то в стороне. — Есть контакт. Возможно, старые пеньки не так уж и не правы.

Я улыбнулась и вдруг обнаружила, что мы когда-то успели сменить позу и теперь лежим на боку лицом друг к другу. Откуда-то издалека доносился пряный запах глинтвейна — оказывается, в замке по-прежнему шла жизнь, и на кухне варили глинтвейн для гостей, а я провалилась в воспоминания и чужое волшебство и совсем забыла, где нахожусь, и что со мной происходит. Мне не хотелось двигаться — так бы и лежать рядом с Мартином, глядя, как в его глазах плавают теплые искры…

— Получается? — спросила я. — Тебе легче?

— Немного, — ответил Мартин и мягко погладил меня по щеке. — А теперь давай спать, Дора. Время еще есть.

И я заснула.

(Мартин)

Конечно, старые пеньки из академии чародейства и волшебства принимали желаемое за действительное. Когда они ставили эксперименты на невинных девах, им просто хотелось пощупать юное и свежее тело, и кто будет их за это винить? Вполне естественное желание, которое, впрочем, совершенно незачем привязывать ни к науке, ни к магии.

Разумеется, в Доре не было никаких сверхъестественных сил, но мне в самом деле стало немного легче рядом с ней. Просто потому, что я был мужчиной, а она — юной девушкой, пусть и мечтой конюха.

Я так и сказал после того, как мы проснулись, и Дора стала задавать вопросы.

Она надулась.

— Я уже говорила вам, что у вас злой язык? — спросила она. Я поморщился, и пуговица, которую я застегивал, выскользнула из прорези.

— Просто признайте наконец, что я придаю вам сил, — сказала Дора. Она сидела на кровати и быстрыми движениями переплетала растрепанную светлую косу. — Это ничего вам не будет стоить.

Я вспомнил нашу первую с Ингой брачную ночь, вернее, утро — Инга сидела на этом же месте, ее каштановые пышные волосы волнами сбегали по обнаженным плечам, и, задумчиво накручивая локон на палец, она спросила: в замке есть куафер? Или мне выписать его из столицы?

Наверняка теперь у нее есть все, что душе угодно. И она понимает, что жизнь удалась без моего наличия в ней.

— Ладно, — ответил я. — Ладно, невинная дева. Ты действительно восстановила мои силы, и сейчас я чувствую себя ничуть не хуже, чем утром. Конечно, на самом деле мне помог сон и лекарства, но я готов пойти на попятную, лишь бы ты не доставала меня с этой чушью.

Во взгляде Доры появилось торжество, сделав ее личико на редкость приятным. Хорошенькая девушка, ничего не скажешь. Даже очень хорошенькая.

— Вот и хорошо, — довольно улыбнулась Дора. — Что теперь, милорд? — она покосилась на часы и продолжала: — Скоро ужин, и наверняка эти волшебники снова захотят вас увидеть.

Я рухнул на кровать, как мешок, набитый невесть чем, и беспомощно разбросал руки в стороны. Дора тотчас же изменилась в лице, став испуганной и по-настоящему взволнованной, и, склонившись надо мной, опустила руки мне на грудь. Ладони были мягкими и теплыми, и я против воли вспомнил прикосновение тем утром…

— Милорд! Мартин, что с вами?

Я рассмеялся и ответил:

— Они увидят слабого и беспомощного человека, который едва остается в сознании. А больше им ничего не нужно показывать.

Если бы взглядом можно было сжигать, то на моем месте осталась бы лишь горстка пепла. Теперь Дора смотрела на меня с гневом и неподдельной обидой.

— Шутите! — воскликнула она. — Вам так нравится надо мной глумиться?

Я улыбнулся и серьезно посмотрел в рассерженные серые глаза.

— Мне нравится, что ты относишься к своей работе так, как подобает, — сказал я, внутренне признав, что мне понравилась реакция Доры на мою шутку. Она была искренней в своей заботе. — А теперь все шутки в сторону. Собираемся и едем в столовую.

Семейство Цетше было хлебосольным даже в трудные времена, что уж говорить о нынешних счастливых днях — стол был накрыт так, что сделал бы честь королевскому ужину. Меня как хозяина усадили во главе стола рядом с братом, и Энцо, убедившись, что я по-прежнему не смогу есть самостоятельно, принес артефакт. Я клевал носом, старательно изображая больного. Драконы Огюста поддерживали этот облик беспомощного и жалкого человека, и я постоянно напоминал себе, что обольщаться не стоит — я действительно еще очень слаб.

— Академия чародейства и волшебства приготовит необходимые смеси, — сказал Изи, тот самый маг, который сравнивал меня с деревяшкой. Я медленно повернул голову в его сторону: Изи и сам был похож на потрескавшееся полено, настолько морщинистой была его сухая физиономия. — Нельзя обещать, что они тотчас же поднимут вас на ноги, но в течение полугода ваше состояние улучшится.

— Полгода, полгода, верно, — поддакнул Аттель. Мне подумалось, что старый маразматик не настолько глуп, как хочет казаться. — Прости, мой милый, быстрее ты не поправишься.

Я сделал вид, что с усилием раздвигаю губы в улыбке.

— У меня хотя бы есть надежда, — выдохнул я. Дора, которая прислуживала мне за столом, активировала артефакт, и я почувствовал насыщение. Бруно зыркнул в сторону девушки таким взглядом, словно хотел разложить ее прямо сейчас, на этом столе. Невольно вспомнилась картинка, которую он внедрил в разум Доры. О Бруно ходили самые удивительные слухи и разговоры, но я не ожидал, что он такой умелец и затейник. Неудивительно, что Дора пришла от него краснее свеклы — с такими-то несуществующими воспоминаниями в голове!

— Надежда всегда есть, всегда, — проскрипел Аттель и указал на большое блюдо с осетром: один из слуг тотчас же отрезал ему самый лакомый кусочек. Огюст довольно улыбнулся и произнес:

— Непременно отведайте рыбы! Я ее выловил по дороге сюда, когда давал драконам отдых.

Некоторое время все отдавали должное ужину, а я смотрел на волшебников из-под ресниц и думал о том, кто из них сегодня должен меня убить. Ничего не придумалось — все мои гости выглядели крайне невинно.

В груди вдруг вспыхнул огонь. Я откинулся на спинку своего кресла и заскреб пальцами по рубашке, понимая, что это и есть конец. Мы не предусмотрели, мы не поняли, мы ждали нападения, которое произошло совсем не так, как мы думали. Где-то далеко-далеко закричала Дора, Энцо схватил меня за руку, и мир заскользил куда-то в сторону, во тьму и сон. И последним, что я услышал, был голос Бруно: