Дора чуть ли не с мольбой посмотрела на меня и спросила:

— Можно, я поеду с тобой?

— Нет, — ответил я тем тоном, который обычно не оставлял простора для толкований. Никто не водит на работу жен, любовниц и подруг. — Тебе лучше остаться дома, Дора. Мои нынешние коллеги не поймут твоего присутствия.

Мне сейчас нужна была поддержка тех магов академии, которые мыслили здраво и непредвзято, а не новые сплетни по поводу того, что Мартин Цетше всюду водит свою фаворитку. Дора не стала спорить — спокойно кивнула, признав мою правоту, и сказала:

— Хорошо, как скажешь. Я найду себе занятие.

В этом я не сомневался. Огюст опустошил креманку с персиками и сказал:

— Я сегодня собираюсь к новому выводку. Дора, если хочешь, поехали со мной. Посмотришь, как вылупляются драконы. Хочешь?

— Ничего себе! — воскликнула Дора. Теперь на ее лице была лишь чистая, почти детская радость. — Конечно, хочу!

Если бы я только знал, чем кончится для нее это приключение, то просто взял бы и запер Дору в особняке.

Но я не знал.

(Дора)

Кладка драконьих яиц находилась в особом отсеке фермы. Огюст быстрым шагом прошел в большой зал с высоким потолком и, завязывая за спиной тяжелый кожаный фартук, быстро спросил помощника:

— Первые трещины есть?

— Нет, милорд, — угрюмо ответил помощник и добавил: — Авга волнуется.

— Я бы тоже волновался, — сказал Огюст. Помощник протянул мне фартук, и я спросила, указав вперед, на большие серебристые емкости:

— Там яйца, да?

— Да, — кивнул Огюст и, подхватив из ближайшего бочонка кусище мяса, поднял голову к потолку: — А там мама.

Сверху донеслось шипение, и я увидела дракониху: светло-зеленая, небольшая в сравнении с ездовыми драконами, она ерзала на насесте и нервничала, выпуская из ноздрей струйки пара. «Должно быть, это ее первая кладка», — подумала я, и Огюст позвал, подняв руку с мясом:

— Авга! Авга, девочка моя хорошая! Ты ела?

Дракониха фыркнула и, развернув крылья, медленно слетела с насеста. Выхватив мясо, она проглотила кусок, нервно дернув длинной позолоченной шеей, и вернулась на прежнее место. Шипение, клокотавшее в ее горле, постепенно улеглось.

— Умница моя! — одобрительно улыбнулся Огюст и сказал: — Ну вот, теперь мы можем подойти к яйцам.

Серебряные контейнеры для яиц были наполнены густой прозрачной жидкостью. Сами яйца были самыми обычными — белыми с редкой россыпью зеленых искорок по скорлупе. Чем дольше я смотрела на них, тем увереннее видела свернувшиеся темные тени под скорлупой — крошечные драконы дремали, ожидая незримого удара, который заставит их пробудиться. Я смотрела на них, пытаясь отвлечься, но могла думать только о минувшей ночи и недавнем утре.

Мартин назвал меня любимой. Когда я вспоминала об этом, то, кажется, переставала дышать, и все чувства и мысли во мне замирали. Мне было одновременно и очень хорошо, и очень страшно. Ночью мы с Мартином на какое-то время действительно стали едины — наши мысли, чувства, желания слились, сделав нас настоящими. Сделав нас любящими. Если это действительно любовь, то…

Я была одновременно счастливой и несчастной.

— Им уже пора вылупиться, да? — спросила я, в очередной раз пытаясь отвлечься от мыслей о том, как Мартин вчера целовал меня — то легко, почти невесомо, то грубо и обжигающе.

— Уже три дня, как пора, — хмуро ответил Огюст. — Авга очень переживает, почти не ест. Ты ей понравилась, иначе она не взяла бы мясо.

Я улыбнулась и развела руками. Никогда не думала, что придусь по душе драконихе.

По жидкости в ближайшей к нам емкости прошла волна, и Авга тоненько закричала под потолком и ринулась вниз — пролетев над нами, она едва не перевернула кладку, почти задев ее длинным тонким хвостом, и опустилась на пол рядом с нами. Грациозная во время полета, сейчас, на земле, дракониха была большой и нескладной. Уткнувшись мордой в край емкости с яйцом, она зачарованно смотрела, как по белой поверхности бежит тонкая, едва заметная трещинка, и едва слышно пела. Это тихое журчание могло быть только песней.

— Умница моя, милая моя девочка, — приговаривал Огюст, поглаживая шипастую голову драконихи. — Вот видишь, он уже идет к нам. Все будет хорошо.

Послышался негромкий писк, и яйцо вздрогнуло — по нему пробежали трещины, и писк усилился. Дракониха ударила крыльями и, опустив нос к емкости, издала мелодичную трель. Яйцо содрогнулось, и от него откололась сразу половина скорлупы: Огюст тотчас же отбросил ее в сторону, и жидкость, в которой плавало яйцо, стала убывать. Крошечный темно-зеленый дракончик извивался, шипел и выплевывал струйки пара; Авга трепетно взяла его в пасть и с прежним мелодичным журчанием улетела вверх, на свой насест.

— Слава Богу, — выдохнул Огюст. — Первый пошел, сейчас за ним и остальные подтянутся.

— А что она там делает? — спросила я, глядя, как дракониха возится на насесте. Огюст прищурился, рассматривая Авгу, а потом отметил:

— Запечатляет и готовится кормить, — ответил он. — Сейчас отрыгнет немного мяса и покормит. Теперь мы тоже можем пойти отдохнуть — второй появится через пару часов.

Мы вышли в коридор, и я поняла, что дрожу от чего-то, похожего на возбуждение и страх. Рождение дракона было настоящим чудом, и лишь теперь я до конца почувствовала все его очарование. Мир был наполнен волшебством, и я, дотронувшись до него, наконец-то стала в нем своей. Огюст заметил, что я улыбаюсь, и сказал:

— С драконами всегда так. Я полюбил их только тогда, когда увидел появление из яйца. А братка полюбил тебя, когда проснулся. Понимаешь, о чем я?

Я удивленно посмотрела на него — Огюст улыбался доброжелательно и чуть лукаво.

— Чтоб понять, что тебе нужно на самом деле, надо проснуться, — произнес он, видя, что я не тороплюсь отвечать. — Отвергнуть предрассудки, сословные глупости, всю эту мишуру, которая мешает жить. Я рад, что Мартин это наконец-то сделал. И рад, что ты войдешь в нашу семью.

Мне показалось, что по щекам мазнуло пламенем, и я прижала ладони к покрасневшему лицу. Хотелось сказать, что Огюст торопит события, что Мартин не делал мне никаких предложений, что я еще не выхожу за него замуж. Все это было слишком неожиданно и…

Я не успела додумать и договорить. Плечи обожгло ударом, воздух хлестнул по лицу, и в следующий миг я увидела Огюста — крошечного, похожего на игрушку. Он что-то кричал, ферма становилась все меньше и меньше, уплывая куда-то вниз, а над головой размеренно хлопали тяжелые крылья, и изогнутые когти, державшие меня, казалось, говорили: только дернись. Нарежем порционными кусочками.

Кажется, я закричала, и ветер сорвал мой крик с губ и унес куда-то за облака.

…у Мартина были очень сильные и нежные пальцы — сейчас, когда они плавно скользили по моему телу, я чувствовала себя натянутой струной удивительного музыкального инструмента. Припухшие от поцелуев губы горели, словно обожженные, легкие наполнялись огнем, и я знала, что не выдержу, что сейчас вспыхну от нарастающего наслаждения. Казалось, что по позвоночнику медленно стекает струйка теплого меда — там, где только что прошлись пальцы Мартина. И я закусывала губу, чтоб не кричать, и все-таки не удерживала крика. Вот Мартин проник в меня осторожно и мягко, заполнив до краешка, и тотчас же отпрянул назад, не давая мне привыкнуть к нему, и я, ведомая каким-то древним, внутренним чутьем, подалась ему навстречу, не желая терять тот зарождающийся ритм, который сплавлял нас в единое целое, который и был любовью…

Кругом было темно — настолько, что я на мгновение испугалась, что ослепла. Но потом во тьме проявились очертания предметов, и я увидела, что нахожусь в какой-то захламленной комнате. Единственным источником света здесь было крошечное окно наверху, почти под потолком. Я потерла ладонями по щекам, тряхнула головой — надо было взять себя в руки, не поддаваться панике и попробовать найти выход.