— Всем оставаться на местах! Именем короля!

А потом все исчезло.

Когда я очнулся, то все уже было кончено.

Собственно, картина не изменилась: господа волшебники по-прежнему сидели за столом, вот только теперь над ними парили золотистые нити пут, которые не позволяли им сделать что-то лишнее. Дора сидела на корточках рядом с моим креслом и держала меня за руку с таким испуганным и трогательным видом, что хоть картину с нее пиши. Добрый Энцо стоял рядом так, словно хотел закрыть меня от злоумышленников. В груди пекло по-прежнему, но теперь этот жар можно было терпеть.

Я поморщился, мысленно осмотрев повреждения. Сгусток чужой убивающей энергии попал в меня вместе с едой из артефакта, но был отброшен драконьей магией, что прикрывала меня. Я снова перевел взгляд на магов и с удивлением отметил, что Аттель с болезненным выражением лица потирает левую сторону груди.

Вот как! Мы считали его пеньком, но пенек оказался дубом, и этот дуб еще был готов шуметь.

— Если эта старая сволочь дернется, то я стреляю, — сказал чей-то холодный уверенный голос, и я с искренним удивлением узнал в нем голос брата. Огюст стоял чуть в стороне и держал в руке многозарядный пистолет. Весь его вид говорил о том, что младший Цетше не тот, с кем можно шутить.

Я вдруг очень обрадовался. Именно сейчас, в эту минуту я понял, что мой младший брат давным-давно вырос, он не ребенок, а настоящий мужчина. И мне одновременно стало хорошо и очень горько.

— Значит, ты все-таки оклемался, — произнес Аттель, уже не повторяя слов по своей дурацкой привычке. Все действительно серьезно. — И сумел подложить всем нам грандиозную свинью.

Он вновь дотронулся до груди, и по его лицу скользнула гримаса боли. Мне было нисколько не жаль его — он хотел убить беспомощного больного человека, который никак не мог себя защитить.

— Опустите ваше оружие, юноша, — посоветовал Бруно. Он лениво откинулся на спинку кресла и изредка подергивал пальцами — тогда нити наливались светом, а остальные маги начинали морщиться от боли. Впрочем, сейчас досада была сильнее любого физического страдания. Они ехали убивать Цетше, а он их переиграл.

— Как все это было? — спросил я. Изи поморщился — видно, он полагал, что я и дальше буду сипеть и хрипеть, как умирающий. Вот только ошибочка вышла: впервые с момента пробуждения я почувствовал себя по-настоящему живым. Все было хорошо.

— С артефактом поработали во время обеда, — сообщил Бруно, небрежно поигрывая вилкой с насаженным на нее маринованным грибком. — Все следовало выставить как несчастный случай: милорд Мартин Цетше умер при множестве свидетелей, он был слишком слаб после пробуждения, и помощь волшебников не смогла его спасти.

Дора испуганно посмотрела сперва на меня, потом на Аттеля, и в ее глазах появилась настоящая злоба, словно эти идиоты из академии покусились на того, кто был ей действительно близок и дорог. Я не знал, что можно об этом подумать.

— Когда еда попала по назначению, артефакт сработал, — продолжал Бруно. — Он должен был остановить ваше сердце, Мартин, но его отбила драконья магия, а уж я поспешил отправить удар тому, кто хотел отправить вас на тот свет.

Аттель зыркнул на него из-под насупленных седых бровей, но ничего не ответил. Что тут можно сказать? Магия всегда оставляет следы, по которым можно вычислить злоумышленника, и теперь Аттелю и его товарищам не отвертеться.

— Надеюсь, вы не сочтете меня бестактным, Бруно, — произнес я, — но я предлагаю вам выпить кофе и отправляться в столицу. Не хочу ночевать под одним кровом с теми, кто хотел меня убить.

Бруно отложил вилку с грибом и ответил:

— Что вы, Мартин, я прекрасно вас понимаю. Обойдемся без кофе. Я буду рад, если вы мне предоставите несколько парней покрепче, в дороге всякое может случиться. Разумеется, послезавтра они уже будут дома.

Я покосился на Энцо, и тот кивнул.

— Слушаюсь, милорд Мартин. Все будет немедленно сделано, господин Бруно.

Аттель устало вздохнул. Мы оба играли роль, прикидываясь слабее, чем мы были. Но я выиграл.

— Даже не знаю, Аттель, что я сделал тебе плохого, — сказал я. — Я никогда не переходил тебе дорожку и не собирался этого делать. Я считал тебя великим мастером и другом.

Мне вдруг стало очень-очень горько. Мой сон расставил все по своим местам, сделав любимую и любящую жену предательницей, которая ценила свой комфорт, а волшебника, которого я уважал всей душой — несостоявшимся убийцей, который теперь трясся за свою шкуру.

— Иногда очень трудно делиться тем, что ты успел сделать своим, — сообщил Аттель и поднялся с кресла. — Бруно, незачем медлить.

Бруно понимающе кивнул, и его сеть потянула заговорщиков к дверям. Проходя мимо моего кресла, Бруно негромко произнес:

— Его величество приказал их казнить, если заговор все-таки есть. Я напишу вам через пару дней.

— Хорошо, — кивнул я. Эйфория победы сошла, и теперь я снова чувствовал лишь усталость и беспомощность. Когда за магами закрылись двери, Огюст убрал пистолет и опустился в кресло.

— Вот так, братка. Мы их ждали с моря, а они с гор на лыжах.

Любимая пословица нашего отца пришлась как нельзя кстати. Я вздохнул и взял чашку с давно остывшим кофе. Кто бы мог подумать, что однажды мне придется спасаться от заговорщиков, которыми станут те, кого я уважал и ценил.

Магия жестокая штука. С этим ничего не поделаешь.

— Все уже позади, — ободряюще промолвила Дора. Я чувствовал, как от нее пахнет страхом — похоже, она до сих пор не могла поверить, что все уже кончено, заговорщиков увели, а мы можем спать спокойно.

Мне и самому с трудом в это верилось. Но теперь я знал, что все будет в порядке. Пусть пока я еще слаб — но это не продлится долго. Я обязательно поднимусь и снова стану тем Мартином Цетше, которого когда-то видел в зеркале.

— Да, — ответил я и улыбнулся. — Все плохое позади.

И это наконец-то было правдой.

На следующий день я решил, что набрался достаточно сил, чтоб приступить к серьезным тренировкам.

Магия не терпит простоя. Если я не буду заниматься один день, то это замечу и пойму лишь я сам. На второй день без занятий это заметят мои коллеги и конкуренты, а на третий это станет понятно всем, кто не имеет к магии никакого отношения. Я не собирался сдаваться и сразу же после завтрака приказал Энцо доставать мою теплую одежду.

— Милорд, вы действительно собираетесь на полигон? — озадаченно поинтересовался Энцо. Он был хмур и очень серьезен, должно быть, размышлял о вчерашнем разоблаченном заговоре. Я ободряюще улыбнулся и ответил:

— Разумеется. Я никогда не верну прежний уровень без тренировок.

Дора, которая стояла рядом с моим креслом, удивленно посмотрела на меня — так, словно думала, что ей послышалось. Сегодня она тоже выглядела угрюмой и невыспавшейся: наверняка, как и Энцо, всю ночь думала о заговорах и заговорщиках.

Зато Огюст оживился и энергично потер руки. Я обрадовался и его бодрой улыбке, и светлому выражению лица. Он был здесь, со мной, он обещал, что пробудет до тех пор, пока я не восстановлюсь окончательно, и поддержка брата придавала мне сил.

— Вот и славно! — воскликнул он. — Что, братка, пальба по тарелочкам?

Я кивнул, и Энцо тотчас же пошел на кухню за посудой. Помнится, давным-давно, в детстве, когда магия только проснулась во мне, я начал именно с разбивания тарелок направленным ударом. Посмотрим, собью ли сегодня хотя бы одну тарелку.

— Она самая, — улыбнулся я и сказал: — Надеюсь, сегодня хоть что-то получится.

Энцо настоял, чтоб я оделся как можно теплее, и на свою старую площадку для тренировок я прибыл закутанным во множество одежек, словно капуста. Впрочем, это были сущие мелочи: я смотрел на маленькую площадку, что приткнулась к стене замка, и вспоминал, как когда-то давно пробовал научить Огюста отражать магические удары. У него ничего не вышло, зато мы славно повеселились. Вот и сейчас он забрался на подставку для метания, Энцо протянул ему первую стопку тарелок, и Огюст довольно спросил: