– Я много о тебе слышала. И хотела узнать, правда ли то, что рассказывают.

Лертэно, поцеловав ее запястье, произнес:

– Главное, чтобы ты была готова узнать.

Аквамариновое платье соскользнуло с плеч. Маркиза тряхнула головой, шпильки бесшумно упали на пол, устланный оркальским шелковым ковром. Прежде чем поцеловать Эльсейду, герцог подумал, что у нее восхитительные плечи и что уезжать завтра совсем некстати.

Через три часа, когда мерцание свечей уступило место летнему сумраку, Лертэно гладил обнаженное тело Эльсейды, такое же молодое, как и лицо.

– Я могу часто приезжать, – сказал он.

Эльсейда лениво потянулась и ответила:

– Не нужно.

Герцог приподнялся на локте и свободной рукой притянул маркизу за волосы к себе.

– Почему? Ведь я люблю тебя.

Она лишь пожала плечами и спокойно произнесла:

– Я не люблю тебя.

Лертэно усмехнулся и отпустил ее темные пряди. Какая же у нее белая кожа, словно мрамор! А глаза в темноте совсем черные, огромные, как у дьяволицы. Он поцеловал ее в лоб. От тела, как и от волос, пахло мускусом. Ночь скрывала черты лица, четко очерченные губы, красные настолько, что они казались подкрашенными. Какого черта нужно возвращатся в Армалон! Рэссимонд как-нибудь проживет лишний день без своей бледной принцессы. Жаль, в темноте не разглядеть выражения ее лица.

– А я влюбился. И буду приезжать. Ты же не станешь прогонять меня?

Эльсейда рассмеялась. Смех у нее, как и голос, был низкий, немного хриплый.

– Ты не думал, что с каждым годом я не буду становиться моложе?

– Ну, кое-что у тебя до конца жизни останется… А если вдруг решишь меня прогнать, я возьму в осаду твой игрушечный замок, где вместо защитников – одни мазилы и виршеплеты.

Лертэно показалось, что маркиза наконец-то с удивлением на него взглянула, и он продолжил:

– Ты, наверное, думаешь, что на помощь бросятся Неверинг, Армалон и твой деверь? Пока они опомнятся, я уже буду в твоем дворце, и тебе ничего не останется, как вручить мне свое сердце. А потом я отвезу тебя в Кальярд… нет, лучше – в Тельсфор.

Эльсейда снова рассмеялась.

– Разве устраивают войны из-за женщин?

– Когда-то очень и очень давно великая война, погубившая царство, случилась из-за одной красавицы.

– Но это было очень и очень давно. Теперь лишь в рыцарских романах прекрасный герой бросает вызов королевствам, чтобы спасти возлюбленную, да и то не в каждом. Кто сейчас разрушит хотя бы город ради любви?

Эртер задумался и ответил:

– Одного безумца точно я знаю. Армондэ Форльдоку не хватает только плененной дамы. Что до меня, то я похитил бы прекраснейший цветок Бенна и…

– Не нужно. Ярчайший рубин короны всегда тебя примет в своем игрушечном замке.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь мутные зеленоватые стекла, выкладывали на полу плетеный орнамент. Рисунок теней получался скучным, неинтересным, холодным. Почти серые шпалеры серебрились на стенах, и застывшие на них герои сказочного повествования казались призраками. Если распахнуть окно, то солнце вольется в комнату и своею жизнью напоит стены, ткани, мебель. Правда, оно разрушит все волшебство и удивительную прохладу покоев.

Туларо сидел на кровати, свесив ноги, и вертел в руках красную шапочку с длинным белоснежным пером. Белоснежным, конечно, оно быть давно перестало, но в таком освещении казалось прямо-таки удивительной белизны. Эльжен приложил шапочку к невысоким сапожкам и с удовольствием отметил, что цвет – один в один. Жаль, что при въезде в Армалон придется переодеться в цвета герцога. Черный оруженосец не жаловал, уж больно унылый в нем вид, будто все домашние переумирали. А когда Эртер со своими рыцарями принимал участие в особо торжественных, официальных приемах, получалась целая траурная процессия, оживляемая одним Лертэно, чей упелянд был выткан золотыми леопардами. В таких случаях самыми нарядными оказывались придворные короля Эрвика, облаченные в пурпурные одежды. Вассалы герцога Милертского, очевидно, отвечали за чистоту короны, ослепляя белизной своего облачения. Преданность и справедливость олицетворяли синие сантарцы. Бенна зелеными костюмами являли собой верность и галантность. Зато артехейцы в черном зачастую сливались с гвернцами. Исключением был граф Морксар, появлявшийся в золотом, несмотря на вассальную присягу Рэссимонду и свой синий гербовый цвет.

Размышления прервал паж герцога, который, подпрыгивая и напевая песенку, влетел в покои. Следом за мальчишкой вошла Обэли, покрасневшая при виде оруженосца. Зловредный паж вместо того, чтобы убраться, приплясывал возле ступенчатой горки и с нескрываемым интересом поглядывал то на оруженосца, то на служанку. Девушка принялась складывать в сундучок флакончики и статуэтки, мальчишка давал указания, кося глазом на Эльжена.

Туларо, не отрываясь, смотрел на смуглую шею служанки. «Если обернется, когда я досчитаю до десяти, тогда точно будет моей», – загадал юноша. Она обернулась раньше и улыбнулась.

– Меня зовут Эльженом Туларо. Запомнишь?

Девушка снова улыбнулась и кивнула.

– Запомню, господин рыцарь.

После ее слов стало гораздо веселее. Даже гримасы пажа, закатывающего глаза, хватающегося за сердце, не могли испортить настроения. Дождавшись, когда слуги вынесут оставшиеся сундуки и они с мальчишкой останутся наедине, Эльжен добродушно дал ему подзатыльник.

Посланники Эрвика V ожидали невесту Рэссимонда Артехейского перед замковой капеллой Бенна, поскольку маркиза изъявила желание помолиться наедине с дочерью. Шальдо Брейя, вышедший провожать гостей, пребывал в прекрасном расположении духа. Да, нелегкое это дело – быть тайным супругом такой женщины, как Эльсейда. Но красавчики приезжают, уезжают, а он остается. Ревнует, как без этого? – порой с ума сходит от ярости, однако муж-то – он. Вон – Лертэно Гвернский неотрывно наблюдает за дверью капеллы, нервно теребя перчатки, подлец. Как есть подлец! Спросить бы у Эльсейды, где синеглазый принц провел ночь, так не ответит. Взглянет недоуменно, пожмет плечами – и всё. Эртер коротко бросил смазливому оруженосцу, что поедет верхом. Подвели вороного жеребца. Герцог ловко вскочил в седло. Конь звонко перебирал копытами, фыркал. Переживает принц, ох как переживает, глаз с капеллы не сводит. Шальдо почувствовал, как тепло удовлетворения растекается по сердцу. Ведь как мало надо человеку, чтобы хоть на мгновение почувствовать себя счастливым!

Тем временем в капелле маркиза, молившаяся у алтаря, поднялась с колен.

– Пора, – промолвила она, и дочь послушно последовала за матерью.

Эльсейда с улыбкой погладила Анну по щеке и обняла. Девушка уткнулась носом в материнское плечо и судорожно вздохнула. Маркиза мягко оттолкнула дочь от себя и сказала:

– Иди.

Анна подняла на мать глаза, полные слез, и прошептала:

– Матушка, мой муж будет таким же, как…

– Как Лертэно Эртер? Нет, не будет, – Эльсейда отвечала сухо и устало. От этого стало горько, однако Анна все-таки сдержалась и не всхлипнула. Хотя так хотелось! Еще раз прижаться к материнскому плечу и просто помолчать, а Эльсейда, как когда-то в детстве, погладила бы ее по голове и ласково поцеловала бы в темечко.

Маркиза подтолкнула дочь к выходу и твердо сказала:

– Иди.

Анна, даже не посмев оглянуться, быстро вышла из капеллы. Оттого-то она и не видела, как Эльсейда, закрыв лицо руками, заплакала.

Черноволосый герцог, из-за которого невеста Рэссимонда не могла ночью уснуть, гарцуя на красивом жеребце, с удивлением спросил:

– Разве ваша матушка не будет провожать вас, графиня?

Анна покачала головой. Эртер с досадой передернул плечами и хлестнул себя перчатками по ноге. Любезный граф Вользуанский, стоявший ближе всего к капелле, подал девушке руку и подвел к повозке. Изящная придворная дама, следующая с Анной в Армалон, села рядом с госпожой и подала любимую левретку.

Герцог Гвернский отдал приказ отправляться.