Видимо, тогда время еще не пришло, а теперь ей казалось, что все внутри ее рвется навстречу тому, что она слушала. Ей казалось, что он продолжает разговор только другим тоном и в другом ключе. Возможно, время для такого разговора настало только сейчас, когда Дина стала старше и на многие вещи стала смотреть по-другому…

На книги, написанные о Бетховене, она тоже стала смотреть по-другому. Когда-то, еще подростком, она читала художественные произведения о нем, в которых авторы пытались воспроизвести его диалоги с окружающими. Теперь ей все это было не интересно и казалось надуманным. Ей хотелось прочитать его собственные письма, увидеть то, о чем он говорил сам, понять, что для него было важно…

В описаниях многих авторов Бетховен предстает как страдающий, несчастный человек. Но Дине теперь мало было знать про него только это… Трагедии, боль, несчастная любовь, глухота – это все понятно. Но ведь таким он был не один. Многие композиторы, музыканты, художники тоже пережили несчастную любовь, жизнь большинства из них тоже была наполнена болью. Глухота… Конечно, для него это было трагедией, но ведь есть много других людей, которые тоже теряют определенные способности, а вместе с ними – возможность заниматься делом всей своей жизни.

Дина хотела найти то, что зажигало в его душе такой огонь, который заставил его сказать: «Музыка должна высекать огонь из груди человеческой». Ей очень хотелось понять, что вызывало у него горячий интерес и вдохновение, что помогало ему справляться с трудностями. Она вчитывалась в его письма, пытаясь представить пишущего их Бетховена, который на время оставил мир звуков и выражал свои мысли в словах. Она не ожидала, что в этих письмах, вместе с какими-то бытовыми деталями, найдет какие-то ценные мысли для себя самой.

Образ того Бетховена, которого она знала раньше, теперь казался ей похожим на набросанный карандашом портрет. Теперь же этот портрет обогащался красками, она видела другого человека. Наверное, так чувствует себя человек, который попадает в новое место, долго смотрит в какую-то одну точку и вдруг оглядывается вокруг, и это место открывается перед ним совершенно иначе, во всей своей полноте…

Конечно же, Дина знала, что он рано начал терять слух, но только теперь прочитала, что ему часто приходили в голову мысли о самоубийстве, и он смог справиться с этими мыслями и остаться жить. Что-то внутри не позволило ему свести счеты с жизнью, что-то остановило его. В одном из своих писем он писал, что у него были причины для того, чтобы остаться жить, где-то он прочитал, что человек не имеет права уйти из жизни, если он может сделать еще хотя бы одно доброе дело. Она почувствовала новую волну глубочайшего уважения к его силе духа, не давшей ему нарушить правило настоящего человека: раз не ты сам даришь себе жизнь, не тебе и отнимать ее у себя.

Признаваясь, что главную роль в его жизни занимает музыка, Бетховен при этом интересовался и литературными произведениями мастеров, писавших в разные эпохи, он считал, что человеку, занимающемуся искусством, нужно знать как можно больше всего. Он делал для себя выписки из их книг. Дина пыталась представить его сосредоточенное лицо, когда он что-то для себя выписывал, его задумчивость, когда он над этим размышлял.

Среди множества поэтов Бетховен выделял Гете, написав несколько произведений на сюжеты любимого поэта, но даже ему не прощал вещей, которые считал недостойными. Ему казалось, что Гете слишком терпим к тому, что происходит вокруг, слишком «дорожит придворной атмосферой». Слова Бетховена о том, что поэты, которые, по его мнению, являются «главными наставниками народа», могут позабыть обо всем ради внешней мишуры, перекликались с мыслями о пустоте гламура, которые Дина улавливала во многих песнях, услышанных за последнее время…

В своих письмах Бетховен часто делился с друзьями своими мыслями о жизни, признавался в своей любви к природе, которая одаривала его новой энергией, где бы он ни находился. Дина знала на собственном опыте, как это важно – общаясь с природой, получать от нее в дар новые силы, а такие слова Бетховена о природе давали ей ощущение, что она смогла понять и почувствовать что-то важное в жизни. Бетховен считал, что человек должен сохранять свой внутренний стержень независимо от того, что происходит во внешней жизни, и не должен позволять себе попадать под влияние времени. Одного из своих ближайших друзей, которого он даже называл братом, Бетховен призывал творить «…вокруг себя столько добра, сколько позволяют злые времена…». Для Дины было поразительно то, что эти решительные строки были написано в военное время, когда многие теряются сами и начинают терять что-то внутренне важное. «Знал бы он, насколько это верно сейчас…», – подумала она, когда прочитала эти строки…

Когда-то давно она не решилась играть Бетховенские сонаты, она была уверена, что не сможет этого сделать. Теперь же, преодолев все сомнения и непонятное для нее самой смущение, она открыла ноты с любимыми сонатами и попыталась их хотя бы разобрать…

Кто бы из пианистов ни играл произведения Бетховена – это были профессионалы с великолепной техникой, которой у Дины никогда не было и уже быть не могло. Но она в глубине души надеялась, что имеет право на личный разговор с любимым композитором, на то, чтобы открыть ноты и один на один, без посредников и без чужих ударений и акцентов, прочувствовать под пальцами то, что он хотел сказать. Попытаться самой его услышать, расшифровывая ноты, вложить в звуки собственную энергию, которая будет иной, чем у пианистов. Она понимала, что ее игра никогда не будет профессиональной, она будет просто подлинной с искренним интересом к композитору и желанием погрузиться в его музыку, когда слушаешь звуки собственного сердца, а не чужие подсказки. Тем более, что она точно знала, что этот разговор с Бетховеном не услышат даже самые близкие ее друзья…

Через несколько дней она записала в свой дневник: «Когда слушаешь музыку в чьем-то исполнении – это похоже на слушание известных произведений в прочтении известных актеров. Каждый из них добавляет свои интонации, делает акцент на важных для него моментах. Он как будто переводит чье-то произведение на язык своего исполнения, показывает тебе его под своим углом зрения. То же самое и с музыкой. Одна и та же вещь по-разному звучит у разных исполнителей. Какие-то моменты, исполненные одним пианистом, могут тронуть сильнее, чем те же моменты, сыгранные кем-то другим…»

Среди всего того, что Дина услышала впервые и того, что она слушала заново через много лет, отдельно стояла «Аппассионата». Если бы ее попросили передать словами, что она чувствовала, когда слушала «Аппассионату», все свои эмоции она описала бы несколькими словами: «мощь», «накал» и «глубина». Все остальное повторяло бы написанное в книгах. А ей не хотелось повторяться. Теперь, слушая «Аппассионату» в исполнении разных пианистов, чувствуя, как они, каждый по-своему, ее представляют, ей хотелось попытаться уложить в стихи то, что она за последнее время поняла о Бетховене, что смогла услышать в том, что не слышала раньше, показать его таким, каким она увидела его, читая его письма. И сделать это ей хотелось, как в «Аппассионате», в нескольких частях, не смешивая одно с другим, постепенно раскрывая суть того, что ты хочешь передать, когда бушующие волны сменяются неторопливым течением, а потом снова поднимается мощная волна…

…Отрывистым от волнения почерком Дина вывела на листе название: