Пока она думала, песня закончилась, грустный голос умолк. Его заменила группа, которую Дина не очень-то понимала и совсем не чувствовала, и она приглушила звук. Через некоторое время она поняла, что никак не может сосредоточиться, мысли перескакивали с одного увлечения на другое, каждое из этих дел было по-своему интересно и важно для нее в определенное время, но ни одно из этих воспоминаний не давало ей ощущения полета…

Дина включила радио громче и попыталась вслушаться в песню, точнее, в речитатив, звучащий под музыку. Сначала она подумала, что это просто новая песня поющей питерской группы. Но песня закончилась, и радио-ведущая сообщила, что слова принадлежат Маяковскому.

Маяковский всегда был для Дины очень сложным поэтом, она никак не могла почувствовать ритм его стихов. Ей нравились его стихи для детей, а во всем, что касалось взрослой жизни, – у нее было ощущение, что она его плохо понимала. Он казался ей странным и эксцентричным. Хотя… Среди ее лицейских учителей были те, кто дал ей возможность почувствовать его иначе, обратив ее внимание на некоторые детали, которые она просто не заметила…

В голове замелькали картинки лицейской жизни…

…Это было самое начало перестройки. Одну из обычных северных школ переделали в лицей, и Дина оказалась одной из его учениц… Вокруг бурлили перемены, огромные очереди стоящих за исчезающими продуктами обывателей обдувал пронизывающий ветер северного города, в котором жила Дина. Ни один праздник не обходился без споров о политике, самые активные ратовали за походы на митинги и решительные поступки. Те, у кого не хватало сил видеть, как один за другим рушатся идеалы, начинали пить и откровенно отказывались двигаться дальше…

Но это было за стенами лицея. То, что происходило внутри, никак не вязалось с тем, что оставалось там, за его пределами. Это был первый лицей в городе, все еще было бесплатно, и о деньгах за учебу никто даже не заикался. Учителя, пришедшие в литературные, исторические, математические и другие классы, старались на все смотреть по-новому, постоянно сами что-то изучали. В воздухе витал дух свободных мыслей и романтики, которая была навеяна разговорами о пушкинском лицее.

К новоиспеченным лицеистам относились очень по-доброму, смотрели на них, как на своих союзников, а не на недорослей, которых надо все время осаживать и наставлять. Им постоянно внушали, что все они хорошие. Возможно, в глубине души не все учителя так думали, но Дина на всю жизнь усвоила: мы хорошие и талантливые. Им постоянно говорили, что они многое могут, что у них все получится, перед ними открывали новые двери, им, подросткам, говорили «Вы». С уважением и абсолютно серьезно, зная при этом, что они воспримут и сделают далеко не все, что хотелось бы учителям. Эта кажущаяся мелочь: «Вы» вместо «ты» давала огромный стимул, как и такое отношение вообще. Дина никогда не чувствовала разделения на два лагеря: «ученики» – «учителя». У них была общая цель – наука, к которой шли вместе, а не по разные стороны баррикад. Их этому учили сами учителя. Поэтому Дина привыкла воспринимать учителей как союзников, а не как врагов, которым нужно противостоять.

Литературный, «девичий» класс, в котором училась Дина, быстро познакомился не только с программной литературой, но и с античными и с зарубежными классиками. На уроках мировой художественной культуры даже ставили сценки из античных авторов. Лицеистов учили писать рефераты, о которых раньше никто не слышал…

Дина решила писать о Грибоедове. Но не как о поэте, а как о музыканте… Ей открылся совершенно другой Грибоедов. Человек, который хорошо разбирался в музыке, часто спорил с друзьями о теории музыки, брал уроки у знаменитых музыкантов, был способен часами импровизировать, сидя за роялем, сам сочинял музыку… У Дины в голове не укладывалось, почему от всего этого остались только два вальса, наполненные светлой и щемящей грустью…

Когда на следующий год место Грибоедова занял Блок, Дина уже не смогла ничего написать. Сдав все то, что положено по программе, она не пыталась заучивать остальное. Она просто погружалась в Блоковские стихи и растворялась в них. Для реферата надо было многое читать про Блока, а ей хотелось читать его самого, в голове звенели строчки Марины Цветаевой «Имя твое – поцелуй в снег…», а перед глазами стоял его одухотворенный образ, такой, каким она видела его на портрете…

…Сердце всколыхнулось, как потревоженная птица. Тогда, там, в лицее она писала стихи, много стихов, и каждый раз испытывала ощущение полета. А потом… Потом просто писать расхотелось, и ощущение полета исчезло…

В памяти волной пронеслись строчки из песни о потерянных крыльях и грустный голос, как будто, спросил у нее самой, где ее крылья… А действительно где?

Дина снова задумалась. Верить в то, что от крыльев, как в песне, остались только шрамы, не хотелось. Хотелось верить, что время без стихов было просто передышкой перед новым, более важным этапом, и крылья остались на месте, и нужно просто не бояться их расправить и не бояться ни полетов, ни падений…

Но она также понимала, что не сможет просто приказать себе это сделать, прекрасно зная, что строчки стихов приходят не по внутреннему приказу, а по вдохновению, взволнованное дыхание которого она надеялась снова почувствовать в сердце и в мыслях…

Дина уже несколько месяцев встречалась с Андреем, но ей казалось, что между ними стояла какая-то невидимая преграда, которую она не могла перешагнуть. Она пыталась понять, что мешало ей сделать еще один шаг ему навстречу, но у нее это не получалось…

Вернувшись после очередного свидания, Дина снова попыталась разобраться в себе, но все было бесполезно. Тяжело вздохнув, она достала из сумки диск с рок-балладами, который Андрей принес ей послушать.

Она почти не слышала первые несколько песен. Когда заиграла очередная песня, она взяла в руки обложку диска и посмотрела на название группы. Оказалось, она не ошиблась. Это была одна из иностранных групп, Дина не знала, как зовут их солиста, но его голос нравился ей очень давно, хотя она не могла сказать, что слушала его очень часто. Эту песню она никогда не слышала. Даже не пытаясь разобрать, о чем была песня, она села и закрыла глаза. Как когда-то давно этот голос затронул очень грустные струны, и горечь ручьем потекла в сердце. Обычно Дина старалась подавить такое настроение, но, на этот раз, она даже не попыталась сопротивляться своей боли, понимая, что рано или поздно ей все равно пришлось бы снова в нее окунуться…

Достав из дальней коробки несколько исписанных тетрадных листков, Дина почувствовала, как пальцы слегка задрожали. Для нее это были не просто листы, это были несколько сгустков боли, спрятанные за строчками писем к человеку, с которым… С которым ее связывали очень сложные и непонятные для нее отношения, и который все-таки ушел от нее по своему пути, хотя она до последнего надеялась, что путь у них один…

Она так и не смогла отправить эти письма, сжимая зубы и до боли впиваясь ногтями в кожу, когда у нее возникало желание запечатать письма в конверт.

«Я не знаю, как мне выразить ту боль, которая сжимает сердце от мысли, что ты никогда не будешь рядом со мной, что нам предстоит идти по жизни разными путями…».

«Мне так хочется что-то тебе доказать, что-то тебе объяснить. Но я знаю, что это бесполезно. Ты не будешь слушать…».

«Мои отношения с тобой разрушают меня изнутри. Только ты здесь ни при чем. Я сама себя разрушаю моим отношением к тебе, моим нежеланием двигаться вперед. Я упираюсь в тебя, а все, что мне нужно, это слегка развернуться на моем пути и двигаться параллельно с тобой…».

Когда Дина закончила перечитывать свои неотправленные письма, ей казалось, что слез уже не осталось, они размыли те строчки, в которых она больше не видела никакого смысла.